Приносимый дворняжкой вред столь очевиден, что для истребления безнадзорных собак, их вылова и отстрела учреждена специальная служба собаколовов. Многочисленность дворняжек и быстрота их размножения успешно противостоят службе уничтожения, она систематически перевыполняет свои планы, а бездомные дворняжки по-прежнему остаются угрозой спокойствию и здоровью людей…
Но позвольте, при чем тут дворняжка? Известно, что при отсутствии внимания человека, при чрезмерной численности даже коровы в Индии и голуби на улицах городов становятся вредными и опасными. Так почему же мы должны ополчиться на этих полезнейших животных? Почему закон как-то защищает только породистую собаку, а ее менее знатного сородича можно уничтожать в лесу, в поле и на улицах населенных пунктов?
Дворняжка, как и всякое домашнее животное, служит человеку, является его собственностью, и каждый гражданин должен нести за эту собственность ответственность перед обществом и в свою очередь имеет право на защиту этой собственности.
Собака с регистрационным знаком на ошейнике имеет хозяина, дорога и нужна ему независимо от породы. Она не может быть объектом истребления! Упорядочить содержание собак можно и должно. И тогда не станет дворняжки — того несчастного бесхозного существа, которое гоняют, ловят и стреляют в порядке «санитарной очистки» наших городов и сел.
ЕСЛИ ДРУГ ПОПАЛ В КАПКАН
Случалось ли вам когда-нибудь слышать о дружбе между собакой и вороной?…
Недалеко от города Ливингстона в африканской стране Замбии жили на одном дворе прирученная ворона и собака. Ничто не говорило об их дружеских отношениях. Наоборот, частенько страж дома громко лаял на ворону, прогонял ее от своей конуры.
Однажды собака исчезла. Все поиски оказались безуспешными. Вскоре хозяину дома бросилось в глаза странное поведение вороны. Никогда прежде она не была так прожорлива, как теперь. Схватив в клюв что-нибудь по-вкуснее, птица куда-то улетала, но вскоре возвращалась обратно и, громко каркая, упорно просила еще чего-нибудь поесть.
Так прошло шесть дней. Исчезнувшую собаку стали забывать. А ворона все продолжала летать в неизвестном людям направлении, унося с собой в клюве куски хлеба и мяса. Хозяин решил проследить маршрут вороны. Каково же было его изумление, когда он наткнулся на капкан, в который попалась собака. Пес был жив и невредим и веселым лаем приветствовал своего хозяина. А неподалеку сидела на камне ворона, наблюдая за тем, как собака с аппетитом уплетала принесенный ей по воздуху кусок мяса.
С тех пор собака и ворона стали неразлучными друзьями: собака не только не лаяла на свою спасительницу: но и ревностно оберегала ее от кошек, а ворона нет-нет да и угощала своего четвероногого друга свежим мясом, унесенным с кухонного стола хозяйки.
И. Маслов
Объезжая восточный край,
и высоты его и дали,
сквозь жару и пылищу в рай
неожиданно мы попали.
Здесь, храня красоту свою
за надежной стеной дувала,
все цвело, как цветет в раю,
все по-райски благоухало.
Тут владычили тишь да ясь,
шевелились цветы и листья.
И висели кругом, светясь,
винограда большие кисти.
Шелковица. Айва. Платан.
И на фоне листвы и глины
синеокий скакал джейран,
распускали хвосты павлины.
Мы, попав в этот малый рай
на разбитом автомобиле,
ели дыни и пили чай,
и джейрана из рук кормили.
Он, умея просить без слов,
ноги мило сгибал в коленках.
Гладил спинку его Светлов,
и снимался с ним Евтушенко.
С ними будучи наравне,
я успел увидать, однако,
что от пиршества в стороне
одиноко лежит собака.
К нам не ластится, не визжит,
плотью, видимо, понимая,
что ее шелудивый вид
оскорбляет красоты рая.
Хватит жаться тебе к стене,
потянись широко и гордо,
подойди, не боясь, ко мне,
положи на колено морду.
Ты мне дорог почти до слез,
я таких, как ты, обожаю,
верный, храбрый дворовый пес,
ты, собака сторожевая.
Дм. Соколов
ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С НИКИТОЙ
Рассказ врача
Это было вскоре после дня 8 Марта.
Однажды утром позвонил дежурный и сказал, что пришел посетитель и убедительно просит немедленно принять его по неотложному вопросу.
Вскоре зашел запыхавшийся грузный мужчина лет тридцати пяти — сорока в расстегнутом пальто и каракулевой шапке-ушанке. Глаза его были воспалены, глазницы запали, потемнели. Он хотел что-то мне сказать, но тут же закашлялся.
Я встал из-за стола, пододвинул посетителю стул и попросил его сесть.
— Отдохните немного, и я вас выслушаю.
— Доктор… Какой отдых…
Его слова снова были прерваны кашлем.
— Может быть, вы снимете пальто и повесите его на вешалку! У нас довольно тепло, — сказал я мужчине, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный и приветливый тон.
— Простите меня, пожалуйста, за мое вторжение. Я понимаю, что это нехорошо… Но мой сын, поймите, мой Никита, единственный сын, — заговорил мужчина и зарыдал, как ребенок, утирая слезы зажатой в руке шапкой.
— Успокойтесь. Скажите, как вас зовут, — спросил я, подойдя к посетителю и положив руку ему на плечо.
— Николай Петрович!
— Николай Петрович, успокойтесь и расскажите, в чем дело.
— Простите меня, пожалуйста, это нервы. Разрешите водички…
Выпив воды, Николай Петрович снял пальто и сел.
— Доктор, мой сын лежит неподвижный, он отказывается от пищи. Он умрет, если вы не окажете ему помощь. Я прошу вас, поедемте быстрее, или он погибнет. Ради него, ради нас. — Он снова всхлипнул.
Я тут же вызвал в помощь себе Антона Алексеевича Константинова, а также врача из городской детской больницы, и мы вместе с Николаем Петровичем поехали к нему домой.
Трудно описать тот беспорядок, который царил в его квартире. Окна были завешены шторами и одеялами, через которые солнечный свет почти не проникал. В комнате стоял полумрак, было очень душно. На полу разбросаны половики, пальто, ватные одеяла и матрацы. Все это, как нам пояснила мать Никиты — Ольга Александровна, — было сделано, чтобы ничто не беспокоило мальчика.
В дальнем углу на диване, укрытый поверх одеяла женской дохой, лежал ребенок. Было темно, и мы не смогли разглядеть его лицо. Вот почему, прежде чем приступить к осмотру больного, нам пришлось доказывать родителям, что необходимо снять занавески с окон и убрать вещи с пола. Но только после того, как детский врач заявила, что в таких условиях она отказывается работать, наша просьба была выполнена.
Мы присели около постели больного. Мальчик лет пяти-шести лежал лицом к стене. На наши вопросы он не отвечал. Когда Лидия Семеновна — врач-педиатр — положила его на спину, Никита открыл глаза, безучастно посмотрел на нас и снова отвернулся.
Лицо мальчика бледное, с каким-то желтовато-землистым оттенком. На нем явно выделялись скулы. Глаза не имели того своеобразного блеска, какой бывает обычно у детей. Они печальны и сосредоточены. Тело очень худое. На бледных руках хорошо видны поверхностные сосуды, вены и артерии…
Во время обследования одна за другой отвергались предполагаемые причины заболевания. К сожалению, нам никак не удавалось вступить в разговор с Никитой: мальчик не отвечал ни на один наш вопрос.
Шел уже третий час, как целая группа врачей находилась в квартире больного, а причина заболевания все еще не была найдена. Собравшись на кухне, мы обсуждали, как поступить дальше. Детский врач настаивал на том, чтобы увезти мальчика в больницу. Я же, опасаясь, что перевозка ухудшит и без того тяжелое состояние ребенка, считал, что лучше оставить больного еще на несколько дней дома и попросить участкового детского врача и сестру ежедневно навещать его. Антон Алексеевич пока молчал. Мы трижды обращались к нему с просьбой высказать свое мнение, прежде чем он сказал:
— Дмитрий Константинович, — обратился он ко мне, — разрешите мне одному побыть с мальчиком. Есть у меня одна задумка, может, она даст результаты.
— Пожалуйста, — сказал я. — Только почему вы хотите это сделать без нас?
— Для моего опыта нужно, чтобы мальчик не отвлекался.
Я не возражал. Мне хорошо было известно, что если Антон Алексеевич что-то задумал, то не стоит ему мешать.
Прошло, наверное, около часа, как ушел Антон Алексеевич к Никите. Лидия Семеновна не выдержала и слегка приоткрыла дверь кухни. До нас донесся спокойный голос Константинова, задававшего мальчику вопросы: «Пойдешь ли ты на каток?», «Любишь ли ты конфеты?», «Любишь ли ты собачку?» и т. д. В ответ не было слышно ни слова.
