Ирвин Уэлш
Trainspotting
перевод Валерия Нугатова
Содержание:
Слезая
Первый день Эдинбургского фестиваля
В ударе
Публичное взросление
Новогодняя победа
Базара нет
Её мужик
Вербовка под «спидом»
На игле
Кружка
Облом
Проблемы с концом
Традиционный воскресный завтрак
Печаль и скорбь в Солнечном порту
Слезая по новой
На-На и другие нацики
Первая палка за сто лет
Прогулка по «Лугам»
В завязке
Дохлые псы
В поисках внутреннего человека
Домашний арест
Сон.
В последний путь
На чужбине
Есть свет, что никогда не гаснет
Ощущение свободы
Неуловимый мистер Хант
Дома
Подарок
Поминки по Метти
Дилемма трезвенника № 1
Хавайте на здоровье!
Глазея на поезда на Центральном вокзале Лейта
Безвыходное положение
Зима в Уэст-Грэнтоне
Шотландский солдат
Выход
Главные действующие лица:
Марк Рентон, он же Рентс
Саймон Уильямсон, он же Дохлый
Денни Мёрфи, он же Картошка
Фрэнк Бегби, он же Франко, он же Попрошайка
Джонни Свон, он же Свонни, он же Белый Лебедь, он же Мать-Настоятельница
Реб Маклафлин, он же Второй Призёр, он же Сэкс
Томми
Метью Корнелл, он же Метти
Гевин Темперли, он же Темпс
Билли Рентон, брат Марка
Нина, кузина Марка
Келли, подружка Марка
Диана, вторая подружка Марка
Шерон, подружка Билли
Элисон
Стиви
Стелла
Дэви Митчелл, он же Митч
Алан Вентерс
Посвящается Энн
Слезая
Торчки, Жан-Клод ван Дамм и Мать-Настоятельница
С Дохлого градом лил пот, он весь дрожал. Я сидел, уставившись в телек и стараясь не обращать на него внимания. Он отвлекал меня. Я пытался сосредоточиться на фильме с Жан-Клодом ван Даммом.
Такое кино обычно начинается с обязательного драматического вступления. На следующем этапе фильма нарастает напряжение — появляется трусливый злодей и выстраивается хиленький сюжет. И вот с минуты на минуту на сцену должен выйти старина Жан-Клод, чтобы навалять кой-кому тырлей.
— Рентс, мне надо к Матери-Настоятельнице, — задыхаясь, сказал Дохлый и покачал головой.
— Угу, — ответил я. Мне хотелось, чтобы этот козёл исчез на хуй с моих глаз, ушёл по своим делам и оставил меня в покое вместе с Жан-Клодом. Но в то же время у меня скоро могли начаться ломки, и если бы этот чувак сейчас ушёл, то он бы меня надинамил. Его звали Дохлым, но не потому, что он постоянно корчился в ломках, а просто потому, что он настоящий дохлый мудак.
— Пошли, блядь! — крикнул он в отчаянии.
— Подожди секундочку. Я хочу посмареть, как Жан-Клод отдубасит того зажравшегося пидора. Если мы щас уйдём, то я этого не увижу. А вернусь я уторчанный. Короче, пройдёт ещё пару дней. И значит, мне придётся заплатить ёбаному видеомагазину за кассету, которую я даже не успел позырить.
— Мне нужно идти, сука! — заорал он, поднимаясь. Он подошёл к окну и прислонился к нему, тяжело дыша, как затравленный зверь. Его взгляд выражал голую нужду.
Я выключил ящик дистанционкой:
— Одни расходы, одни ёбаные расходы, — заворчал я на этого мудака, этого долбаного доставучего ублюдка.
Он задрал голову и поднял глаза в потолок:
— Я дам тебе бабок, чтобы возместить убытки, если тебя это так, блядь, харит. Пятьдесят вонючих пенсов из отеля «Ритц»!
Этот поц умеет сделать так, что сразу чувствуешь себя мелочным жлобом.
— Дело не в этом, — пробормотал я довольно неубедительно.
— Именно в этом. Дело в том, что я на кумарах, а мой типа корифан спецом тянет резину, минуту за минутой, блядь! — Его глаза увеличились до размера футбольных мячей и смотрели на меня враждебно, но в то же время с мольбой — горькие свидетели моего мнимого предательства. Если у меня когда-нибудь будет бэбик, то я бы не хотел, чтобы он смотрел на меня так же, как Дохлый. В этой роли он неотразим.
— Да я не тя… — возразил я.
— Быстро надевай куртку, блядь!
На остановке на Лейт-уок (порт Эдинбурга, злачный район) не было ни одного такси. А когда не надо — сколько угодно. Вроде бы только август, а у меня аж яйца задубели. Ломки ещё не начались, но они уже, бля, в пути, будь уверен.
— Наверно, час пик. Ёбаный час пик такси. Летом не поймаешь ни одного. Жирные круизёры, богатые фестивальные мудозвоны, которым в падло пройти сто ёбаных ярдов от одной геморройной церкви до другой, чтобы посмареть ихнее ебучее шоу. Таксисты, бля. Суки загребущие… — бессвязно, задыхающимся голосом ворчал Дохлый. Когда он вытягивал шею, чтобы лучше разглядеть Лейт-уок, его глаза выпучивались, а сухожилия напрягались.
В конце концов, подъехало такси. Несколько чуваков в «болониях» и куртках на молнии стояли здесь ещё до нас. Не думаю, что Дохлый их заметил. Он кинулся на середину улицы, вопя: — ТАКСИ!
— Слы, ты! Я не понял, чего за хуйня? — спросил один чувак в чёрно-фиолетово-голубой болонии, стриженый «ёжиком».
— Отъебись! Мы стояли тут первыми, — сказал Дохлый, открывая дверцу такси. — Вон ещё одна едет. — Он махнул рукой в сторону приближающейся чёрной тачки.
— Ваше счастье, суки хитрожопые!
— Пошёл на хуй, выёбистый заморыш! Хуёвой дороги! — пробурчал Дохлый, пока мы залезали в такси.
— Толлкросс, братка, — сказал я водиле. В боковое стекло шлёпнулась харкотина.
— Давай, хитрожопый! Пиздуйте, сраные ублюдки! — кричала болония. Таксисту было не смешно. Он был похож на настоящего водилу-мудилу. Большинство из них такие. Платящие налоги частники — в натуре самая гнусная порода паразитов на божьей земле.
Такси развернулось и быстро поехало вверх по улице.
— Ты врубаешься, чё ты наделал, пиздабол? В следующий раз, когда кто-нибудь из нас будет возвращаться домой под кайфом, эти мелкие гандоны навешают ему пиздюлей, — набросился я на Дохлого.
— Ты чё, боишься этих ебучих дебилов?
Этот козёл задел меня за живое:
— Да, я боюсь, что буду под герой, и на меня вдруг накинется целый взвод ёбаных болоний. Ты чё, думаешь, я — Жан-Клод Ван Хуямм? Какая ж ты сука, Саймон, — я назвал его «Саймоном» вместо «Сай» или «Дохлый», чтобы подчеркнуть значение своих слов.
— Я хочу к Матери-Настоятельнице, и мне глубоко насрать на всех и каждого. Усёк? — Он ткнул себе в губы указательным пальцем и вытаращил на меня глаза. — Саймон хочет к Матери-Настоятельнице. Следи за губами. Потом он развернулся и уставился в затылок таксисту, подгоняя его и нервно постукивая по ляжкам.
— Среди них был Маклин. Младший брат Денди и Ченси, — сказал я.
— Ну и хер с ним, — ответил он, но в его голосе прозвучала тревога. Я знаю Маклинов. Ченси — классный чувак.
— Так хули ты отрываешься на его брате? — спросил я.
Но он больше не обращал на меня внимания. Я перестал наезжать на него, зная, что это пустая трата сил. Видимо, его безмолвные страдания были настолько мучительными, что даже я не мог их усилить.
«Мать-Настоятельница» — это погоняло Джона Свона, также известного под кличкой Белый Лебедь (От англ. swan, «лебедь»), — барыги, обосновавшегося в Толлкроссе и обслуживавшего Сайтхилл и Уэстер-Хейлз. Будь на то моя воля, я бы имел дело со Свонни или с его коллегой Рэйми, но только не с Сикером из мурхаусско-лейтской тусовки. У него обычно хорошая дрянь. Когда-то давно Джонни Свон был моим закадычным другом. Мы вместе играли в футбол за «Порти Тисл». Теперь он стал барыгой. Помню, однажды он сказал мне: «В этой игре друзей не бывает. Только сообщники».
Я считал его грубым, оторванным и хвастливым, пока не познакомился с ним поближе. Сейчас я знаю его от и до.
Джонни был не только барыгой, но и торчком. Чтобы найти барыгу, который не ширяется, нужно подняться выше по лестнице. Мы называли Джонни «Матерью-Настоятельницей» из-за длинного срока, который он уже сидел на наркоте.
Вскоре я почувствовал первые ебучие приступы. Когда мы поднимались по ступенькам к каморке Джонни, начались судороги. Я обливался потом, как пропитанная водой губка, и с каждым шагом из моих пор выплёскивалась новая порция жидкости. Дохлому, видимо, было ещё хуже, но для меня он уже почти не существовал. Я замечал, что он ковыляет передо мной, держась за перила, только потому, что он преграждал мне путь к Джонни и дряни. Он с трудом переводил дыхание, хватаясь за перила с таким жутким видом, словно собирался блевануть в лестничный колодец.
— Всё нормально, Сай? — спросил я в раздражении, залупившись на этого мудака за то, что он меня задерживает.
Он отмахнулся, покачав головой и сощурившись. Я не говорил больше ничего. Когда ты на кумарах, то не хочется ни говорить, ни слушать. Вообще не хочется никакой ёбаной суеты. Мне тоже не хотелось. Иногда мне кажется, что люди становятся торчками только из-за того, что им подсознательно хочется немножко помолчать.
