Ознакомительная версия.
Я так увлекся преследованием, что споткнулся и чуть не упал. Под ногою лежал небольшой острый камень, вмерзший в наледь. Я выбил его носком ботинка из лунки и взял в руку. Я сделал это раньше, чем сообразил, зачем он мне нужен. Но теперь я знал, зачем. Камень был тяжелый, ребристый и удобно лежал в руке. Сначала я решил подкрасться поближе и бросить камень в затылок дяде Коле, но на голове его была фуражка, так что мой враг вряд ли бы прочувствовал в полную меру избранное ему наказание.
Я опустил камень в карман своей куртки и прибавил шагу. Впереди был дом – торцом к нам – обыкновенная пятиэтажная хрущевка. Я свернул направо, решив обогнуть дом с другой стороны, чтобы встретить дядю Колю у дальнего торца. Мой ни о чем не подозревающий враг шел все так же неторопливо и самодостаточно, а я, оставив его за углом, рванул вперед, как русская борзая. Оббежав дом и загнанно дыша, я затаился. На меня смотрели два торцовых окна первого этажа, за ними горел свет, но они были занавешены. Перед окнами торчали голые кусты, спрятаться в них было невозможно, и в томительном ожидании я встал между ними и окнами. И вдруг меня точно током пронзило – пока я тут жду, дядя Коля уже исчез в парадной и поднялся к себе, – это его дом, здесь он живет, и я не знаю, в какой из квартир! В отчаянии я вынырнул из своего убежища, чтобы, может быть, еще застать дядю Колю на лестничной площадке... но тут он появился сам. Никуда он не сворачивал, он шел мимо меня. До него было метров шесть, но меня он по-прежнему не видел, погруженный в себя. Не раздумывая, я прицелился и швырнул камень, рассчитывая попасть ему в лицо, в правую, обращенную ко мне щеку, а лучше – в висок...
Я попал – звук был такой, будто треснула кость. Дядя Коля глухо вскрикнул, пошатнулся и упал. Я слышал, как в авоське разбились его бутылки. Больше я не слышал ничего – я летел обратно, как ветер, и никто бы сейчас не смог меня ни догнать, ни остановить.
Кировск не такой уж большой город – одних и тех же людей встречаешь довольно часто, особенно в центре, но о дяде Коле я ничего не знал вплоть до окончания школы. Я не верил, что мог его убить, – ведь убивать я не собирался... Столкнулся я с ним почти лицом к лицу лишь когда мне было уже восемнадцать – в тот день меня забирали в армию. Он шел мимо военкомата, а я стоял в группе уже обритых наголо новобранцев, с рюкзаком на плече. Он прошел мимо и меня не узнал – да и не смог бы узнать, ведь ростом я сравнялся с ним. Я же успел заметить, что правый глаз у него закрыт веком, как глухой заслонкой. В тот момент я не испытал никакого раскаяния – око за око, зуб за зуб.
– Вижу яхту! – раздался голос Макси в динамике внутренней связи, и я, переглянувшись с шефом, выскочил на палубу. Макси сидела у штурвала. Любительница поваляться с утра, выглядела она неважнецки. Вечерняя тушь расплылась вокруг глаз, придав им какую-то цыганскую вульгарность, губы без помады поблекли, и вся она как бы съехала на одну сторону от неурядиц, свалившихся на ее голову. Хотите проверить свою невесту на вшивость? Не дарите ей цветы, не носите ее на руках, лучше устройте ей небольшой экстрим с отрицательным физическим и психологическим фоном, – тогда будете точно знать, что можно ожидать от нее в будущем. Иными словами – прежде, чем жениться, съешьте вместе с ней пуд соли.
Макси молча передала мне бинокль, кивнув в восточном направлении. Но и невооруженным глазом я видел яхту, вернее, катер. Я навел окуляры и прочел надпись на носу золотыми буквами – «Larisa». Сердце мое екнуло – наши. Я даже не знал, хорошо это или плохо. Наши могли и пустить на дно, предварительно ободрав, как липок. Русские вообще своих заграницей недолюбливают. Встреча с соотечественником их чаще оскорбляет, чем радует. Однако тут же я облегченно вздохнул – на флагштоке трепыхался греческий флаг. На палубе никого не было, судя по всему судно лежало в дрейфе. Да, это был морской круизный катер, похожий на наш.
Машинально я глянул на приборную доску – горючее у нас было почти на нуле.
– Шефу доложу, – сказал я и нырнул вниз.
Собственно, план созрел в моей голове еще раньше доклада. Надо было во что бы то ни стало добыть горючее – иначе нам не добраться ни до Корсики, ни до Сардинии. Впрочем, «во что бы то ни стало» имело свои ограничения – без мокрухи. На моей совести и так была не одна смерть, и я не хотел продолжать этот печальный список.
Шеф одобрил мой план, и его снисходительно-поощряющая улыбка означала, что годы, проведенные вместе, прошли для меня не зря. Я часто понимал его и без слов, научившись по выражению лица читать его мысли. Я хоть и считал себя свободным человеком, легионером, но за то, чтобы прочесть одобрение в глазах хозяина, готов был чуть не в лепешку разбиться. Что говорить...
Достать горючее – это был для нас при любом раскладе необходимый минимум. Но конечно же, нам нужна была и радиосвязь, и спутниковый навигатор и... Впрочем, я должен был действовать по ситуации. Одно было ясно, этот катер – добрый знак для нас. Это была помощь, посланная нам если не Богом, то провидением.
Минут десять спустя мы уже подходили к борту «Ларисы», чайки, в переводе с греческого. Она было поменьше нашей, но шикарнее, типа «люкс».
Видимо, хозяева крепко спали. Поколебавшись, каким образом мне их будить, я удачно пришвартовался, благо, качка пошла на убыль, закрепил кормовой и носовой концы, невольно залюбовавшись обводами судна, напоминавшего по форме какое-то морское животное, скорее всего – лобастого дельфина, и, шагнув на палубу, вежливо постучал по краше каюты:
– Sorry! Anybody here? – Из всех языков международного общения английский звучал наиболее солидно. Я повторил эту фразу несколько раз, прежде чем глухая дверца из каюты отворилась и сначала из нее показалась рука с маленьким браунингом, а затем взлохмаченная голова смуглого мужчины моих лет. Лицо у него было решительное, точнее, он хотел так выглядеть, но я сразу же понял, что передо мной чайник, охотно поднял руки и сказал:
– No pr oblem, sir, мы не пираты. Мы терпим бедствие. У нас больной человек на борту, при смерти. У нас нет связи с берегом.
Мой голос звучал достаточно убедительно, тем более, что говорил я почти чистую правду. Мужчина бросил взгляд из-за меня на Макси, которая, успев привести себя в порядок, улыбалась ему с нашей палубы, как с рекламного постера. Вид ее все и решил.
– О’кей, – сказал мужчина, сохраняя напускную суровость, однако напряжение схлынуло с его лица и тревога в глазах исчезла. Дверь за ним защелкнулась, он поднялся на палубу, оказавшись высоким, довольно крупным детиной, и повел плечами, как бы давая понять, что шутки с ним плохи. Но на меня это не произвело впечатления. Таких крутых я укладывал одним ударом. Так, слегка потрепанный жизнью плейбой.
Я улыбнулся ему, он мне и, демонстративно засунув ствол сзади за пояс джинсов, протянул руку. Был он босиком, в черной футболке, на которой желтым было написано одно слово – «Salamanka». Видя, что я не опускаю рук, как бы не на шутку испугавшись, он рассмеялся и хлопнул меня по ладони правой в знак приветствия:
– Relax, guy, how can I help you? (Расслабься, парень, чем могу помочь?)
Лицо его действительно выразило готовность принять участие в нашей беде – первый признак цивилизованного европейца, достойного представителя своего среднего класса, а может даже и повыше – аристократии. Для этого не обязательно быть ровней, достаточно иметь хорошую яхту или машину. Акцент выдавал в нем грека, коим он и оказался. Он плыл со своей подругой на Балеары, на Ибису, где пляжи были забиты одними нудистами. Сам-то он не нудист, но его girlfriend...
– Where are you from? (Откуда вы?)
Я сказал, что мы сербы, так как русские на Средиземноморье были уже не в чести, а на флагштоке у нас реял флаг стран европейского содружества. Наши народы были православными и это нас сразу сближало, а вот отличить русский от сербского грек вряд ли мог...
– Я врач, – сказал он, что было для меня полной неожиданностью. – Я готов осмотреть вашего больного – чем могу, помогу. Что у него?
– Огнестрельное ранение, – сказал я, прямо посмотрев ему в глаза.
Это был вызов, и он его принял. Ничто в его лице не изменилось, будто огнестрельное ранение это то, с чем он каждый день сталкивался. Кстати, в Югославии уже шла война. Я понял, что он сделает так, как нам нужно, лишь бы поскорее оставить позади этой неприятный инцидент с непрошеными гостями, пришвартовавшимися к его яхте. Выпроваживать нас под дулом пистолета он не решился или просто профессия не позволяла. Он был полон врожденного достоинства и благородства – черт, которых начисто лишился русский народ, потеряв свою аристократию и дворянство. Все мы подлые холопы, и таким же был и я.
– У вас есть хирургические инструменты, антибиотики? – спросил я.
– Я детский врач, – уточнил он.
– Тогда вы не сможете нам помочь, – сказал я.
– Я могу оценить состояние раненого, – сказал он. – Антибиотики у меня есть.
Ознакомительная версия.
