телу. Она нежно гладила его по волосам. Он поднял голову и посмотрел в её лицо. В её глазах притаилась грусть, они влажно поблёскивали, а улыбка, скользнувшая по её губам, была печальной.
– Останься со мной, – Крол сдерживал дрожь в голосе, – Я скоро выйду. Год до УДО остался. Останься. Сладкая моя ириска.
Она смотрела на него внимательно, запоминая каждую чёрточку его лица, гладила по впалым щекам.
– Не могу. И не хочу повторить судьбу моей мамы. Она всю жизнь живёт в страхе. Обыски, менты. Всю жизнь с этими передачками, руки себе все оттянула баулами. Когда он сидит у неё одна забота, ездить к нему и меня за собой таскать. Когда он дома, она всё время боится, что его убьют. Не могу. Прости. Отец говорил, что ты на него похож, тоже всю жизнь будешь по тюрьмам, – она ласково коснулась пальцем его губ, провела по ним, – И уже поздно что-то менять.
– Ты любишь его? – желваки заиграли на его скулах и взгляд стал жёстким.
Она неопределённо пожала плечами и страстно впилась в его губы, заставляя их раскрыться. По телу разлилось жгучее желание. Ему хотелось раствориться в ней или её в себе растворить.
– Останься, – шептал он, целуя ложбинку между грудями, сжимая их прохладную упругость в ладонях.
– Останься, – молили его глаза, запоминая её всю, каждую чёрточку на её теле. Поцелуи были долгими и сладкими, прикосновение губ, языка, пальцев всё сильнее распаляли желание. Они пили дыхание друг друга, пили запах тела, волос. Всё заканчивалось и повторялось снова, доводя ласками до изнеможения. Они полностью отдавались, подчиняясь воли друг друга, заставляя испытывать страсть и восторг ведущий к завершению ласк и снова возбуждая, уводя к духовному и физическому наслаждению.
Накинув халат, она стояла возле двери, волосы рассыпались по плечам закрывая ей лицо. Он молча смотрел. Уже не было слов, внутри было пусто как будто горячий ветер пролетел по его душе и выжег её. Она взялась за ручку двери, повернулась к нему, откинула с лица волосы:
– Паша, вспоминай меня. Вспоминай с нежностью.
Дверь за ней зарылась, а он смотрел на то место где только что стояли её ноги. На плитке был скол. Он бездумно изучал его, водя глазами по трещине. Сколько он так сидел, он не знает, но, когда вернулся в комнату уже начало светать. Он лёг не раздеваясь, приложил ладонь к стене. Может она почувствует?
Раздался сигнал подъёма. Крол сел на кровать. Вера тоже поднялась. Молча с сочувствием посмотрела на него и это вызвало в нём злость. Рывком вскочил и вышел из комнаты. Долго стоял в курилке, накурился до тошноты. Подошёл к раковине, ополоснул лицо холодной водой и посмотрел в зеркало. Глаза были тёмными и тусклыми. Лицо серое и уголки губ скорбно опустились вниз. Он вспомнил своё отражение три дня назад, холодное и равнодушное, потом счастливое и светлое и вот сейчас. Мрачно ухмыльнулся – «как у покойника.» Он вернулся в комнату. Вера уже переоделась и складывала в сумку оставшиеся продукты. Крол сел у стола. Вера налила чай и села наискосок. В дверь стукнули властно и требовательно. Крол открыл, на пороге стоял тот самый молоденький лейтенант:
– Прощайтесь и выходи.
Крол накинул робу, посмотрел на Веру. Она смотрела на него с жалостью полными от слёз глазами. Он сделал к ней шаг и обнял. Потом отодвинулся и заглянул в лицо:
– Хорошая ты баба, умная.
– Но тебе не подошла, – она криво улыбнулась и вытирая слёзы, показала рукой на сумку, – Возьми. Я спрашивала, там продукты, которые можно занести с собой, – хотела ещё что-то добавить, но всхлипнув замолчала.
– Вера, ты ищи себе мужика на воле, – Крол подошёл к двери и обернувшись, добавил, – Тут не любят, когда жалеют, – И плотно прикрыл дверь за собой.
Его уже ждали молодой из седьмого отряда и дубак. Крол оглянулся, но в коридоре больше никого не было. Почему-то надежда увидеть её ещё раз теплилась в груди. Они спустились по лестнице. Первым в комнату досмотра вошёл молодой, а Крол поставив сумку на пол, прислонился к стене. «Пять минут есть, пока его шмонают, пять минут, можно добежать до её комнаты и обнять.» Он представил, как рванёт вверх по лестнице и поднял глаза. Там наверху, вцепившись руками в перила, стояла Ирина. Волосы были зачёсаны в высокую причёску, глаза влажно блестели, а губы нервно дрожали, растягиваясь в напряжённую улыбку и что-то беззвучно шептали. Дверь открылась, дубак сказал:
– Кролевец. На выход, – и подтолкнул его рукой в спину.
Дверь за ним захлопнулась.
– Вспоминай меня с нежностью, – её беззвучные слова кричали в его голове.