не просто бьет вас ремнем пару раз в месяц, а постоянно избивает вас до потери сознания.
После развода вы становились изгоем почти везде, кроме самых крупных городов. В крайних случаях, если муж был с вами очень несправедлив, вы могли сменить имя, используя в качестве нового имени свою девичью фамилию. Но вы продолжали носить фамилию мужа, поскольку ожидалось, что вы будете вести себя словно вы еще в браке, то есть будете хранить целомудрие. Вам было позволено иногда заниматься сексом с кем-нибудь из общины, но, разумеется, никто не пустил бы вас в церковь или на званые вечера.
Обеспеченные женщины обычно (я это не выдумываю) переезжали в Европу. Эдит Уортон, переехавшая в Париж после развода, писала рассказы о том, каким нападкам подвергались разведенные женщины у нее на родине, и эти рассказы мало кого могли оставить равнодушным [302].
Если вы жили в те времена и хотели развестись, это, скорее всего, значило, что вы находились очень близко к самой крайней точке несчастливого полюса нормального распределения и поэтому заслуживали – не думаю, что кто-то будет с этим спорить, – помощи и сочувствия. Именно этими чувствами руководствовались социальные реформаторы времен после Второй мировой войны, требовавшие смягчения законов о разводе. В итоге примерно с 1960-х во всем западном мире внезапно стало очень просто развестись – люди, запертые законом в своих адских браках, были освобождены. И это хорошо. Но потом начала проявляться проблема нормального распределения.
При чтении материалов парламентских дебатов перед принятием закона «О реформе разводов» от 1969 года – ключевой момент смягчения британского законодательства – создается впечатление, что его сторонники совершенно не подозревали, к чему приведет этот закон. Они считали, что реформы послужат спасательным кругом для несчастных на краю нормального распределения, а все остальное останется без изменений. «Этот закон не прокладывает дорогу для легких разводов, – заявлял лорд Стоу Хилл, одно время занимавший пост генерального прокурора, – эта дорога проложена уже при существующем законодательстве, облегчать ее некуда» [303].
И все же дорога открылась, превратившись в скоростное шоссе. За десятилетие после принятия закона «О реформе разводов» число разводов утроилось, в последующие годы тоже продолжало расти и достигло своего пика в 1980-е [304]. С тех пор частота разводов несколько снизилась – но не потому, что люди снова стали дольше жить в браке, а потому что нельзя развестись, если вы не женаты, и при этом количество заключаемых браков сегодня ниже, чем когда бы то ни было [305]. В 1968 году всего 8 % детей рождались у неженатых родителей, в 2019 году их была уже почти половина [306]. Сегодня в Британии ежегодно на каждый развод приходятся всего лишь две свадьбы [307]. Так что можно сказать, что институт брака, как мы его знали, сегодня мертв.
Однако в США он еще более мертв. Там почти половина браков кончается разводом [308], а еще намечается новый классовый раскол. До 1970-х почти все американцы женились и оставались в браке, вне зависимости от доходов. Сегодня 64 % американцев из верхней трети шкалы доходов женаты и живут в первом браке, то есть они никогда не разводились. В то время как на нижней трети шкалы доходов в таком браке живут всего лишь 24 % людей [309]. Прочный брак очень скоро станет предметом роскоши, доступным только высшему классу.
Разумеется, некоторые браки не следует сохранять, и в таких случаях смягчение бракоразводного законодательства действительно стало спасением. Даже если для замужней женщины риск стать жертвой насилия и не выше, чем для незамужней – в реальности все даже наоборот [310], – это, очевидно, совершенно не означает, что закон должен мешать женам уходить от жестоких мужей. Несчастным парам, находящимся на самом конце нормального распределения, действительно нужно разводиться – и до реформ середины двадцатого века у них часто не было этой возможности.
Но из-за проблемы нормального распределения было невозможно ввести реформы, которые повлияли бы только на эти крайние случаи. Большинство разводов сегодня случаются не из-за домашнего насилия [311] – люди просто отдаляются друг от друга, перестают любить или пытаются начать все сначала. Но очень часто надежды на новые, более счастливые отношения не оправдываются – особенно у женщин, которым чаще, чем мужчинам, так и не удается найти новые отношения после развода [312]. Более того, от трети до половины разведенных людей в Британии признаются, что сожалеют о решении развестись [313]. Если брак не является «образцовым», то это еще не дает оснований считать его «безнадежно потерянным». Между тем и другим – огромное пространство, которое занимают разные реальные браки. Но если раньше люди из этого интервала продолжали жить вместе, сегодня они, как правило, разводятся.
Более того, в атмосфере частых разводов даже стабильные браки подвергаются риску эрозии. Свадебные клятвы больше не связывают, и поэтому пары теряют уверенность в своем союзе. К примеру, исследование американской экономистки Бетси Стивенсон показывает, что после принятия законов «о разводе по обоюдному согласию» сократились средние объемы совместно наживаемого имущества. Кроме того, в штатах, где были приняты такие законы, люди на 10 % реже финансово поддерживали учебу своих супругов в колледже или университете и на 6 % реже заводили детей [314].
Когда брак перестал быть чем-то на всю жизнь, изменилась сама суть этого института – а вместе с ним изменилось много чего еще. Конечно, у реформаторов 1960-х были благие намерения, но я сомневаюсь, что они осознавали, к чему именно они приведут. Их цель была благородной – спасти людей, застрявших в неудачном браке, и снять стигму с тех, кому пришлось пройти через развод. Но вмешалась проблема нормального распределения. Конечно, в культуре всегда была какая-то граница, за которой считалось, что брак уже не спасти. Но, так как каждый новый развод повышал вероятность следующего, эта граница приблизилась, и сейчас уровень проблем в браке, при котором люди начинают думать о разводе, становится все ниже и ниже.
Конечно, в смерти брака виноваты не только реформы развода. Были и другие факторы, связанные с серьезными материальными изменениями середины двадцатого века. Это значит, что законодатели, облегчая процедуру развода, следовали за трендом уже начавшегося распада брачного института. Их реформы были всего лишь последним толчком.
Самым важным из этих материальных изменений было изобретение противозачаточных таблеток, ставшее одним из самых ярких примеров того, к каким неожиданным последствиям может привести новая технология. Глядя назад, странно осознавать, что распространение нового типа контрацепции может привести не к сокращению,
