Сатирическая гравюра на тяготы сладострастия. С картины П. Брейгеля.
Смысл, назначение и цель этих фаллических гротесков были различные. В большинстве случаев они носили, несомненно, религиозный характер. В сотнях различных форм жертвовали богу Приапу его изображение и причудливые изображения его атрибута, чтобы каким-либо образом расположить к себе. Религиозно-мистическим было и ношение фаллических гротесков как амулетов. Число таких произведений и их употребление было безусловно чрезвычайно велико, так как именно их и находят сейчас в подавляющем большинстве повсюду, где бы ни производились раскопки. Народные верования приписывали им чудодейственную силу предохранения против дурного глаза, против некоторых болезней и прежде всего важную роль в любовных делах. Эти амулеты увеличивали якобы потенцию супруга и вселяли в него в то же время неутомимую страсть. Они считались также превосходными средствами от бесплодия, против мучительных родов и т. п. Мы знаем глиняные чаши с изображениями фаллоса: из них, по всей вероятности, давали пить бесплодным женщинам, стараясь вызвать беременность. Ввиду такой веры все, и стар и млад, и дети, и юноши, и мужчины, и девушки, и замужние, и старухи, совершенно открыто носили эти амулеты. С этой целью амулетам придавали вид украшений.
Наряду с фаллическими гротесками религиозно-мистического характера было много и чисто светских. Они служили игрушкой или предметом обихода. Фаллические мотивы изображались на множестве всевозможных повседневных вещей. В причудливо-преувеличенном виде они служили обыкновенно светильниками; это тоже было весьма широко распространено. В неаполитанском музее имеется целый ряд превосходных экземпляров такого рода как из бронзы, так и из глины. Спереди имеется фитиль, сам же фаллос служит для масла. То, что и фаллические изображения Меркурия тоже употреблялись нередко с этой целью, об этом мы упоминали выше. Знаменитые плоские античные лампы тоже очень часто украшались фаллическими изображениями; здесь мотивом служили обычно женские атрибуты. Помимо этого, фаллос играл иногда еще, так сказать, коммерческо-осведомительный характер: изображенный в гигантских размерах, он красовался вместо вывески над входом в лупанарий. Всякому, кому приходилось бывать прежде в Помпее, уже издали бросались в глаза эти оригинальные вывески римских жриц любви. Прежнему посетителю Помпеи нечего было опасаться попасть не туда, куда он хотел: вывеска была слишком показательная и наглядная. Несколько лет тому назад эти фаллосы были удалены и помещены в неаполитанский музей. Посещение самих лупанариев, стены которых, как мы уже тоже говорили, испещрены эротической живописью, тоже возможно теперь только с особого разрешения властей. В Неаполитанском музее имеется целый ряд огромных фаллосов, частью из глины, частью из камня. Большинство их служило некогда внешним украшением домов. Так, например, там есть один исполинский экземпляр с весьма прозрачной надписью: Hanc eco cacavi (Тут я извергаюсь. Ред.). Фаллические гротески встречаются весьма часто также и на камеях. Чрезвычайно распространенным и без конца варьируемым мотивом служит жертвоприношение Приапу: женщины приносят Приапу плоды и возжигают перед ним благоуханное пламя; или женщины в сладострастных позах кружатся вокруг Приапа; или же девушки, соблазненные видом бога чувственности, отдаются своим возлюбленным у подножия статуи. Нередко Приап изображается один с атрибутами силы в образе Геркулеса. Излюбленным мотивом на камеях служит также олицетворенный фаллос. Он шествует на петушиных ногах, служит послушным конем для Амура или же нашептывает соблазнительные вещи женщине, которая с величайшим вниманием его слушает.
Г. Бальдунг Грин. Власть женщины. Немецкая карикатура. 1513.
Если окинуть взглядом бесконечное многообразие форм применения фаллических мотивов в гротеско-карикатурном изображении и принять притом во внимание, что даже самые целомудренные взоры должны были на каждом шагу лицезреть эти произведения, избегнуть которых было попросту немыслимо, то отсюда можно вывести заключение, что публичное изображение этого мотива должно было считаться в то время чем-то вполне естественным.
Подобно тому как фаллические гротески совершенно естественно укладываются в общие культурные рамки того времени и, безусловно, не представляются чем-либо из ряда вон выходящим, точно так же обстоит дело и с многочисленными другими эротическими картинами и карикатурами. Эротический шарж, как говорилось уже выше, был общепризнан древними как превосходное стимулирующее средство. Поэтому-то он и был всегда веселой и жизнерадостной нотой в дикой вакханалии необузданных наслаждений. Потенция возвеличивалась до самых причудливых размеров: сильный водонос несет тяжелую ношу не руками, а фаллосом. Не забывалась, конечно, и противоположность потенции: имелся целый ряд карикатурных изображений импотентных мужчин из бронзы и глины, помещавшихся на камеях, монетах, вазах и картинах.
Одним из наиболее распространенных объектов эротической сатиры была насмешка над обитателями Олимпа, пикантное изображение эротических мифов героического века. Но первое появление таких изображений относится лишь к началу эпохи упадка. Когда древние народы вступили в эту стадию исторического развития, им стало доставлять огромное удовольствие по возможности более правдиво изображать любовные интриги богов. Как Геркулес развлекается с Гебой и забывает скучную Омфалу, как Марс совращает Венеру, как Юпитер является к целомудренной Каллисто, к Данае, к девственнице Европе, к Алкмене и к многочисленным другим красавицам Олимпа и земли — все это изображалось в самых разнообразных вариациях, причем на первый план выдвигался, конечно, всегда решительный, критический момент. Выше мы уже упоминали о том, что Меркурий, посланец богов, особенно часто изображался в эротически-карикатурной форме. В Каза-Веттии в Помпее была найдена стенная живопись, которая имела своей целью показать, что большой фаллос весит больше, чем мешок с золотом. Но у этой картины есть еще и другой специальный смысл: она представляет собою карикатуру-панегирик Парису; именно этим его качеством и прельстилась Елена Прекрасная. Одна помпейская мозаика воспроизводит насилие Аполлона, превратившегося в сатира, над Дафной. Многочисленные картины изображают любовные игры Пана с нимфами. Такие мотивы представлялись эпохе упадка наиболее интересными, так как в этом именно человек и старался оказаться на одной высоте со своими богами.
Г. Бальдунг Грин. Пьяница. Символическое изображение пьянства. Гравюра на дереве.
В этом стремлении античный мир тоже достиг своего апогея. Ни одна другая культура не достигала такой высоты, но и ни одна не поднималась до такого возвеличения порока и одичания нравов. Все в эллинско-римской культуре вознеслось на головокружительную высоту, и все затем опустилось в столь же головокружительную бездну. Поэтому-то мы и должны сказать: как несовершенно наше представление о триумфе красоты в античном мире, так же не способны мы с нашими масштабами добра и зла, морали и безнравственности понять гибель этой культуры во всей ее грандиозности. Чувственное наслаждение есть единственная программа жизни, безумная роскошь — ее естественный результат.
Женщина представляется мужчине лишь чашей, которой можно утолить чувственное сладострастие, мужчина женщине — лишь орудием наслаждения, лишь фаллосом, которым все и оценивается. Богатая матрона выбирает с видом знатока раба, который мог бы разнообразить ее любовную страсть; такого раба ожидает нередко власть и богатство, если действительно окажется, что природа создала его сильным и неутомимым. Мы не имеем, конечно, возможности нарисовать детально эту картину всеобщего упадка, над которой, подобно дымному угасающему факелу, тускло мерцает еще прежнее величие красоты. Достаточно хотя бы дать общие контуры этой поистине тяжелой картины.
Общий характер ее сводился к тому, что наслаждение во всех областях жизни стало сплошным излишеством, так что в конце концов удовлетворение получалось исключительно в чем-либо чрезмерном и преувеличенном. Удовлетворение же чувств или, точнее, чувственности было единственной целью жизни, и поэтому все остальное отступило совершенно на задний план; всякое преступление, содеянное для достижения такой цели, считалось вполне правомерным. Прелести жены и дочери стали ходким товаром для достижения почетного положения и богатства, — точнее, для овладения всеми средствами, необходимыми опять-таки для погружения в пучину порока. Вакх и Церера, некогда верные друзья, стали развратными сводниками. Непристойные пляски на пиршествах возбуждали кровь, — и опьянение разбивало последние оковы. Стыдливость и целомудрие стали действительно смешными понятиями. Даже самый нравственный человек должен был поддаться душной атмосфере. Праздность, вечные пиршества, утонченная, пряная гастрономия, кровавые цирковые зрелища, словом, бесконечное наслаждение всем тем, что мог предоставить античный мир, — все это охватило все без исключения стороны жизни. Окруженный публичными женщинами и красивыми мальчиками, проводил свои дни богатый и знатный римлянин; однако и гордая некогда римлянка не отставала от него в этом и в других отношениях. Ливия считалась образцом супружеской верности потому, что отказывала поклонникам, когда ждала от мужа ребенка. Сильный хозяин откровенно и без всякого стеснения ухаживал за прекрасными женами гостей, и охотно спадала туника с плеч прекрасной римлянки, не считавшей вправе отказать его бурным желаниям. Послушный царедворец находил вполне в порядке вещей, когда его прекрасная супруга соглашалась отдать даже в его присутствии свои прелести сластолюбию императора. Наоборот, он гордился, когда потом его повелитель в присутствии других восхвалял интимные прелести его жены и говорил о ее утонченном искусстве на ложе Венеры. Чтобы добиться такой высокой чести повелителя, мужья приводили к нему своих опытных в искусстве любви жен или девственных дочерей обнаженными, чтобы он мог в полной мере оценить их высокие качества. Для всякого утонченного наслаждения находились тотчас же огромные средства, для общественного же блага не было зачастую ни одного сестерция,[4] и каждый новый день становился, в сущности, лишь новым поводом для непрестанного умножения наслаждений, излишеств, безумных оргий…
