тебя никакой. Одни нервы и расходы! Что встала? Иди!
Я и пошла. А что мне делать? Не подчиниться нельзя. Её отношение ко мне изменилось в течении первого же месяца проживания в этой квартире. И чем дальше, тем нам становится все сложнее уживаться под одной крышей как родственникам. Мы больше похожи на работодателя и рядового рабочего. Только я отрабатываю еду и одежду, доставшуюся от сестры.
С домашними делами закончила за пару часов. Мясо в тазу с водой подтаяло, и мне бы спросить, что готовить, но разговаривать ни с кем из них нет желания.
Я успокаиваю себя тем, что живу ведь в тепле, меня одевают, кормят, учат. Нужно уметь быть благодарной. Закончу школу и вот тогда все изменится. Не буду ни от кого зависеть. Только сама. И если у меня не получится, значит недостаточно хорошо делаю, и надо стараться лучше.
Сварила суп, нарезала салат, а остальное мясо закинула в духовку с картофелем и специями. Этому меня научила Ксюшина мама.
Семья села за стол, а меня, как всегда, отправили с тарелкой в свою комнату. Это отлично! Еще и есть в присутствии этих людей выше моих сил.
Наскоро перекусив, вымыла за всеми посуду и к одиннадцати вечера смогла упасть на кровать без сил. Достала учебник, но углубиться в чтение не вышло. За стеной раздался довольно громкий разговор, переходящий на сдерживаемый крик.
– Она меня раздражает! – говорит Ольга. – Девчонка так похожа на свою мать и бабку. Ненавижу их всех! Если бы ни чертов дом, и шагу бы навстречу не сделала. Она должна быть мне благодарна! Да хотя бы за то, что временно живет за мой счет!
– Перестань, – отвечает ей муж, которого я вижу только за ужином и то не всегда. – Кейти ребенок совсем. Чего ты взъелась? И давай уж честно. Сейчас мы живем за ее счет. Что там, кстати, со счетом?..
А дальше я ничего не услышала. Судя по звуку, хлопнула балконная дверь, и теперь я ничего не узнаю. Сердце колотится в горле, а на глазах выступили слезы. Обычная детская обида за то, что я никому не нужна, что у меня никого не осталось. Прижав к себе старого плюшевого медведя, которого подарила мне Ксюшина мама, я крепко зажмурила глаза и стала вспоминать колыбельные, которые пела бабушка, когда мне было страшно и уснуть не получалось. Напевая про себя добрые детские песенки, хлюпая носом, я все же смогла ненадолго заснуть.
Глава 7. Снова в интернат
Я вышла с основных занятий на крыльцо, чтобы подышать воздухом перед факультативом и немного разгрузить голову. На крыльце обнаружила Ольгу, как всегда, разговаривающую по телефону. Тетя махнула мне рукой, подзывая к себе, и приложила палец к губам, чтобы я не мешала ей договорить.
– Привет, – женщина поздоровалась с пренебрежением.
– Добрый день. Что-то случилось? – спрашиваю с жутким акцентом, но стараюсь правильно выстраивать слова, чтобы не получить выговор.
– Поехали! – Тетя берет меня за руку и ведет к такси, стоящему у крыльца.
– Куда? – мне совсем не нравится то, что происходит.
– Скоро все узнаешь, – хмыкнув, лишь отмахивается моя родственница.
Когда машина остановилась у забора, где на калитке висит красная табличка с позолоченными буквами, сложенными в слова «Детский дом», ноги идти отказались. Я буквально вросла в асфальтированную узкую дорожку, не желая двигаться дальше.
– Идем же! – Ольга больно дернула за руку.
Учреждение совсем не похоже на то, в которое отдали меня после смерти бабушки. Любопытные дети лет трех выскочили на меня посмотреть. Неопределенного цвета колготки, собранные на коленях, старенькие платьица или футболки, и глаза, словно блюдца, полные надежды, что их заберут.
По дороге нам встретилась и пара мальчишек чуть старше меня. Один из них пошло свистнул мне вслед. Стало еще страшнее.
– Здравствуйте, – после вежливого стука Ольга просунула голову в дверь директора этого заведения. – Можно? – получив согласие, она протолкнула меня вперед, я тут же вжалась в стену под строгим взглядом местной хозяйки.
– Это она? – опустив очки на кончик носа и перегнувшись через стол, женщина с зализанной прической и кукулей на макушке уставилась на меня. – Какая красивая девочка. И не жалко вам?
– Я уже объясняла. Я пыталась, но ребенок совершенно неуправляем и слишком большая разница в менталитете. Языковой барьер опять же. Мы иногда просто друг друга не понимаем! Я честно старалась быть хорошей, но переоценила свои силы. Зачем мучить и ее, и себя?
– Да, – вздыхает директор детского дома. – Иногда так бывает, что приемные родители или опекуны оказываются не готовы брать на себя ответственность за воспитание чужих детей. Это только на словах и в кино все просто. Подойди ко мне, – женщина машет мне рукой. – Здравствуй, девочка.
Смотрю в пол и стараюсь не разрыдаться в голос.
– Как тебя зовут?
– Кейт, – слезы все же текут, капая на руки той, что держит меня за запястья.
– Ты такая хорошенькая, – женщина мне улыбается. – Сложно в нашем заведении будет с такой внешностью. Как ты учишься?
– Хорошо, – отвечаю дрожащим голосом.
– И что? Незнание языка не мешает? – с легкой усмешкой, адресованной не мне, интересуется она.
– Мне помогают, – признаюсь, давясь истерикой. – Подруга и… и… – ноги подгибаются.
Директор ловит меня, усаживает к себе на колено.
– Ты ж моя хорошая, – гладит по волосам, а я дрожу всем телом так, что стучат зубы и ноги бьёт крупная судорога. – Врача позовите, – обращается к Ольге. – Медпункт чуть дальше по коридору. Да… – вздыхает она в никуда. – Вот так, девочка, бывает. Это реальная жизнь. Чем раньше ты смиришься, тем легче тебе будет здесь выживать.
Мне дали успокоительные капли, и через некоторое время трясти перестало. Я просто замолчала, как полгода назад, когда меня впервые привезли в интернат.
Директор вызвала нянечку, и эта женщина понравилась мне чуточку больше. Она привела меня в спальню, показала кровать у окна и тумбочку, а также мою единственную полку в шкафу.
Как только она ушла, местные дети обступили меня со всех сторон. Спрашивали имя, за что меня сюда сдали, но я, отвернувшись к стене, старалась вспомнить слова психолога, что давали мне силы по приезду сюда. Их будто стерли из моей головы. Там остались боль, страх и чувство безысходности.
