Уве из съёмочной команды Клауса снял всю радостную сцену, разыгравшуюся перед ним. Впервые я понял, что на самом деле значит выражение «быть на седьмом небе». Я совершенно не ощущал земли под ногами. Бернар был в том же состоянии. Он прыгал от радости по лужайке, как молодой козёл. Скотт, Бернар и я со всей нашей энергией обнимали друг друга. Как Министр съестных припасов, я принес бутылку шампанского, которое мы немедленно открыли, чтобы отпраздновать наше достижение. С бутылкой в одной руке и Клаудией в другой я втиснулся в микроавтобус Клауса. Мы направились обратно в маленькую гостиницу в Браунсбахе. Райнер пел на заднем сиденье. Скотт пил шампанское и испускал радостные крики: «Яху-у! Да! Ура!»
Бернар спокойно сидел один, шепча: «Не может быть… не может быть. Невероятно!»
Я прыгнул с моста 610 футов высотой и остался жив. Мои руки и ноги целы. Я был совершенно счастлив.
Гостиница уже засыпала, когда мы вернулись. В бар, который обычно обслуживал клиентов десять в день, внезапно ввалилась наша шумная и довольно грязная компания. Это был незабываемый вечер. Райнер заказал на всех пива и хорошего французского коньяка. Я сел с Бернаром и Скоттом, и мы выпили за наш первый успех. Сердобольный пожилой немец решил почистить мою физиономию и стёр грязь с моих щек и шеи влажной тряпкой. Всё было прекрасно, только ощущалась нехватка женщин. Фактически их была только одна. Это была владелица заведения по имени Гертруда, блондинка с внушительным бюстом, весившая, должно быть, фунтов 220. Скотт заметил, что она положила на меня глаз, и посоветовал приготовиться к бурной ночи.
Бернар только что сделал 71-й прыжок. Для того, кто ещё не освоил в полной мере управление своим телом в свободном падении, BASE-прыжок был огромным достижением. Я три месяца думал, прыгать или нет, и ясно, что если бы не Скотт, я никогда бы не прыгнул. Бернар принял такое решение за минуту. Мы знали друг друга только около двух месяцев, но, несмотря на это, чувствовали себя давними друзьями.
Людей, которые вместе проходят через опасные ситуации, объединяет особенное чувство товарищества, незнакомое тем, кто знает о таких делах лишь понаслышке. Возьмите, например, подразделения специального назначения, экспедиции в труднодоступные места, или потерпевших кораблекрушение, плавающих на плоту в ожидании помощи. Без сомнения, те, кто был близок к смерти и выжил, имеют другой взгляд на жизнь.
Кроме того, некоторые люди, стоит им раз испытать, как адреналин выплёскивается в кровь, хотят повторить это и сознательно возвращаются в те же опасные ситуации. Это как наркотик. Подумайте, скажем, о военных фотографах, которые снова и снова рискуют жизнью. Никто не вынуждает их делать это. Таково их собственное решение. Конечно, цель якобы состоит в том, чтобы сделать сенсационные фотографии, но на самом деле главная причина — желание новой дозы адреналина.
Как все наркотики, адреналин даёт взлёт и падение. Взлёт — это чувство эйфории, счастья, силы, скорости, полного благополучия. Оно может длиться от минуты до нескольких часов. Затем начинается период падения — усталость и сонливость. И на этом всё кончается. Тело истощено состоянием стресса, и нужно перезарядить аккумуляторы. Лучше на некоторое время расслабиться, и мозг проследит, чтобы пришёл сон.
Вернувшись во Франкфурт, мы определенно были в состоянии падения и завалились спать. Я проспал до утра как убитый, а проснувшись, чувствовал себя бодрым и полным энергии. Я сделал то, зачем приехал, и с нетерпением ждал приятной поездки назад в Париж. Если бы только Скотт был столь же разумным!
Он хотел вернуться к Кохертальбрюкке, на 155 миль назад, чтобы прыгнуть ещё раз. Он настаивал, что нельзя упускать такую возможность, пока такой хороший мост ещё недалеко от нас, и что не вернётся в Париж, не сделав второй BASE-прыжок. Моя первая реакция была бурной: я никоим образом не собирался прыгать снова. Прыгнули по разу, и хватит. Я не испытывал никакого желания снова проходить через все приготовления, беспокойство, напряженность и страх. Отчаянно споря, я внезапно понял, что Скотт прав. Единственной причиной моего нежелания прыгать был страх. Я знал, как сильно буду нервничать, и было только естественно реагировать так, как реагировал я, то есть сказать: «Хорошо. Это сделано. Едем домой».
Часто, чтобы вернуться к чему-то опасному во второй раз, требуется больше храбрости, чем в первый. Скотт настаивал, и через некоторое время он уговорил меня. Бернар всё это время сидел тихо. Мы убедили немцев возвратиться. На сей раз я оставил свой грязный костюм в багажнике машины.
Мы прибыли в Браунсбах около 15:00. Двое немцев тоже хотели прыгнуть, так что нас было пятеро. Они пошли прямо к мосту, а мы — под мост. Мы собирались снизу сфотографировать их прыжки, к тому же всегда полезно, чтобы кто-нибудь был на площадке приземления на случай, если у кого-то оно будет неудачным. Договорились, что каждый из них махнёт рукой, прежде чем прыгнуть. В бинокль мы могли наблюдать за всем, что делалось на мосту. Мы ждали до тех пор, когда они уже должны были бы прыгнуть, но никакие парашютисты не появлялись на мосту и не падали с него. Бернар решил, что они испугались и передумали.
Внезапно появилась какая-то машина и направилась к нам. Это были немцы. Резко затормозив в нескольких футах перед нами, они выпрыгнули из автомобиля и завопили, что за ними гонится полиция. Я поглядел на дорогу, но не увидел никаких полицейских машин. Наши немецкие друзья так вопили, кричали и размахивали руками, как будто за ними гналась не полиция, а целая дивизия вражеских танков. Мы напрасно пытались их успокоить. Они сели в автомобиль и отогнали его за рощу деревьев, после чего немного успокоились и рассказали нам, что случилось. На мосту, оказывается, стоял полицейский автомобиль, который мы не могли снизу видеть в бинокль, и полицейские приказали им открыть багажник, где нашли парашюты. Мы предположили, что кто-то из деревни наблюдал, как мы вчера прыгали, и информировал полицию. Как бы там ни было, наши друзья получили строгое предупреждение и приказ немедленно исчезнуть. Для немедленного исчезновения полицейские напугали их вполне достаточно. Их единственное желание теперь состояло в том, чтобы вернуться во Франкфурт.
Скотт, Бернар и я все еще хотели прыгнуть. Мы решили, что проехали 155 миль не для того, чтобы нас выгнали какие-то полицейские, которых мы даже не видели, и поэтому вернёмся сюда ночью. Но сделать это можно было только на машине немцев, ведь наша «Рено» осталась во Франкфурте. Они стали отказываться, объясняя, что если их поймают, то, вероятно, отнимут водительские права и посадят в тюрьму. Скотт был разъярен и громко кричал, в то время как я с типичным скандинавским спокойствием старался его утихомирить. Один из немцев наконец согласился привезти нас к месту прыжка на мосту, но сказал, что немедленно уедет, как только высадит нас.
Красивая полная луна украшала зимнюю ночь, что было очень нам на руку. Бернар и я подготовились к нашему первому «ручному» BASE-прыжку. На сей раз мы собирались бросать вытяжные парашюты, а не применять автоматическое раскрытие. И ещё это был наш первый ночной прыжок. Кто-то, я не помню кто, высказал превосходную идею, что всем нам надо прыгнуть одновременно. Бернар должен был встать в середине, между мной и Скоттом, и по его сигналу все мы вместе должны были отделиться, при этом прокричав по-французски: «Je suis le plus bеte!» (Я — полный идиот!). Мы чувствовали, что эти слова полностью соответствуют действительности.
Я попросил водителя остановиться у отметки 680.5, которая указывала середину моста, то есть самую его высокую точку. Мы приехали туда приблизительно через 15 минут, и, странно, на этот раз я нервничал меньше. Водитель высадил нас и удрал во все лопатки. Я решительно подошёл к перилам и перелез на выступ снаружи, держа вытяжной парашют в одной руке, а другой держась за перила. Почему-то я взглянул вниз, и то, что я увидел, потрясло меня. Примерно в 200 футах внизу развевались на ветру ветки сосен. Не в силах вымолвить ни слова, я ещё раз посмотрел вниз и убедился, что глаза меня не обманывают. Я стоял на выступе шириной четыре дюйма на 200 футах над землей, держась одной рукой, чтоб не упасть. Мы собрались прыгать не в том месте. Я так перепугался, что едва смел двигаться. Если бы я упал, то непременно разбился бы. Скотт, который еще не перелез на выступ, схватил меня за руку и вытащил на мост. Мы стали искать нужную нам отметку и отыскали её довольно далеко. Я удостоверился, что там написано 680.5, то есть теперь мы оказались в нужном месте. Водитель не доехал до него 1600 футов, которые могли стоить нам жизни. Я не смел и подумать, что написали бы газеты, если б мы по ошибке прыгнули всего с 200 футов.
Ну что ж, я снова перелез через перила и утвердился на узком выступе. Бернар сделал то же в пятидесяти футах справа, Скотт — ещё на столько же дальше. Бернар должен был дать сигнал к нашему одновременному прыжку и спросил, готов ли я. «Да», — ответил я громко и чётко.
