Ознакомительная версия.
Для того чтобы привлечь внимание СМИ, организуют массовые акции самоубийства, ведь такой инцидент замолчать намного сложнее. Однако его организовать значительно сложнее.
Но не только в России организуются бунты заключенных. Совсем недавно в Турции была проведена масштабная акция по эвакуации осужденных, которые объявили бессрочную голодовку. Во время насильственного прекращения акции протеста, по словам Хикмет Сами Тюрк, министра юстиции, 57 военнослужащих и узников пострадали, 2 военнослужащих и 15 арестантов погибли.
Голодовка продолжалась 60 дней. Ее проводили особо опасные криминально-политические заключенные, которые не желали, чтобы их переводили в новые тюрьмы усиленного режима с одиночными изолированными камерами. Дело в том, что перевести предполагалось руководителей преступных группировок, которые нередко организовывали бунты среди заключенных, сопровождающиеся кровопролитием. Естественно, те были недовольны таким поворотом событий, несмотря на то что новые тюрьмы, по словам организаторов «переезда», полностью соответствуют европейским стандартам.
Чтобы прекратить голодовку, властям Турции пришлось применить силу. В некоторых ситуациях, когда заключенные оказывали активное сопротивление силам полиции, не обошлось и без использования слезоточивого газа.
Много шума подняли и заключенные тюрем Тбилиси, которые в попытке совершить массовый побег подняли бунт. Побег был сорван. Вся операция, проводимая полицией, длилась несколько часов. В результате у заключенных было изъято несколько единиц огнестрельного оружия. Многие узники и сотрудники спецназа были ранены, некоторые погибли.
По словам главы министерства юстиции, «Тилиси избежал реальной угрозы массового побега заключенных». Министр Гиа Кавтарадзе подчеркнул, что «все, что произошло, является хорошо организованной провокацией, но это не остановит нас в проведении реформы пенитенциарной системы – мы доведем ее до конца».
Заключенные тюрем должны строго соблюдать правила, установленные для них администрацией. Если этого не происходит, надзиратели вправе применять к ним различные карательные меры, начиная от карцера и заканчивая принудительной работой. Конечно, и тут есть место злоупотреблениям, особенно когда дело касается злостных нарушителей.
Так, Ахмед Отмани описывал свой опыт, который, разумеется, получил не в российской тюрьме, а за рубежом. Тем не менее написанный им текст очень ценен именно с точки зрения достоверности. Его нельзя полностью ассоциировать с царящими в России тюремными порядками, но можно принять к сведению, ведь он как нельзя более достоверно отражает отношение надзирателей к заключенным, так же как и многих российских обывателей.
В своей статье Отмани подчеркивает безосновательную жестокость служащих охраны правопорядка: «Меня доставили в Министерство внутренних дел, и там прогнали сквозь строй полицейских, которые плевали в меня, избивали и дергали за усы. Они излили на меня свой гнев, потому что им пришлось потратить слишком много времени на поиски. Они принесли вина, начали плясать вокруг меня и всячески надо мной издеваться. Я попал в руки к настоящему мастеру пыток, о нем среди арестованных ходили легенды – он любил выдирать щипцами куски кожи и вообще применял самые изощренные пыточные приемы. В 1973 году меня пытали куда дольше, чем в 1968 году, правда с перерывами. Я сильно ослаб после нескольких голодовок, поэтому на какое-то время меня оставляли в покое, давая возможность восстановить силы. Меня запирали в камере, со скованными руками и ногами. А потом принимались заново. Среди прочего, мне жгли кожу эфиром и оставляли рану открытой, чтобы она загноилась».
«Любое заявление, которое, как установлено, было сделано под пыткой или в результате другого жестокого, бесчеловечного или унижающего достоинство вида обращения и наказания, не может привлекаться в качестве свидетельства против лица, которого касается любое судебное преследование, или против любого другого лица, имеющего отношение к судебному преследованию» (Декларация о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания. Статья 12).
Разумеется, в России подобное издевательство над осужденными в тюрьмах вряд ли имеет место, хотя утверждать это со 100%-ной гарантией невозможно. Тем не менее, по сравнению с тюрьмами стран третьего мира, особенно африканскими и мусульманскими, в российских учреждениях, где отбывают срок, арестанты считаются более чем гуманными.
Пытки оставили и на теле, и в сознании Отмани ужасающий след, однако позднее он сам признавал, что вынес из этого печального опыта «осознание сложности человеческой натуры». Он писал: «Полицейские сторожили меня круглые сутки. Однажды один из них, когда его смена закончилась и он собирался уходить, заплакал, потому что видел, как один из палачей помочился на меня – в бессильной злобе, в ярости, что я все время молчу. Одни вели себя как эсэсовцы, а другие испытывали стыд и возмущение, видя, каким пыткам меня подвергали».
Однако такой исход – редкость, ведь выдержать карательные меры, даже значительно более мягкие, может далеко не каждый. Результатом жестокого обращения могут стать появившиеся в голове заключенного мысли о самоубийстве.
Самоубийства в тюрьме – не редкость; как ни пытаются бороться с ними надзиратели, заключенные все равно находят способ свести счеты с жизнью. Удавка и заточка – вот наиболее типичные инструменты осужденного, который вознамерился улизнуть от правосудия таким вот оригинальным способом.
В России конца XIX века к тюрьмам были пристроены производственные мастерские и созданы обширные библиотеки. Заключенных также начали учить грамоте. Пенитенциарная наука развивалась с огромной скоростью. Огромной популярностью пользовались выходящие в те времена печатные издания, посвященные проблемам исправительных учреждений – таких, как «Тюремный вестник».
Примечательно то, что далеко не все заключенные находят такой выход из положения наилучшим. По словам Андрея Кудина, автора произведения «Как выжить в тюрьме», все осужденные делятся на две группы. «Характерной чертой коллег по несчастью было тупое равнодушие как к своей дальнейшей судьбе, так и к собственному здоровью. Часть заключенных давным-давно перестала за собой следить (а зачем?), живя, пока живется, жизнью примитивных животных (съесть, что дадут, оправить естественные надобности, а в остальное время валяться на нарах, воткнув неподвижный взгляд в потолок). Другие арестанты, наоборот, проявляли недюжинную активность, носясь как угорелые из угла в угол, распустив пальцы веером, а сопли пузырями. По всей видимости, они еще не набегались на свободе, в их задницах продолжало пылать пламя пионерских костров. Им нравилось изображать из себя тюремных авторитетов и время от времени изрекать глубокомысленные фразы типа: „“Наш дом – тюрьма” или “На свободе делать нечего”. Окружающие поддакивали, как попугаи, кивая в такт головами. Вместе с тем, большинство арестантов прекрасно понимало, что делать нечего как раз в тюрьме. Они суетились, нервно грызли ногти и вечно куда-то спешили. Старались сделать как лучше, а получалось как обычно – все хуже и хуже...“.
Безделье в тюрьме плавно перетекает в скуку, затем в тоску и отчаяние, что может привести к тому, что заключенный начнет обдумывать, а затем и попытается совершить попытку покончить с собой.
Чаще всего заключенные режут себе вены, и после этого, как правило, не умирают, а продолжают влачить существование в тюрьме. Многие, решившись на последний шаг, подсознательно продолжают надеяться, что их спасут, что, как правило, и происходит. Суицидальные попытки, увенчавшиеся успехом, не так часты, как может показаться на первый взгляд.
«Многие, выйдя на свободу, уносят свою тюрьму с собой на свежий воздух, прячут ее в сердце, как тайный позор, и в конце концов, подобно несчастной отравленной твари, заползают в какую-нибудь нору и умирают. Какая жалость, что их к этому вынуждают, и какая несправедливость – чудовищная несправедливость – со стороны Общества, которое их к этому вынуждает!» (Оскар Уайльд).
Как правило, когда речь заходит о тюрьме, чаще всего имеется в виду мужская тюрьма. Именно о них, в основном, писалось и в этой книге. Тем не менее не следует забывать и о другом бедствии российской исправительной политики – тюрьмах, где содержатся женщины.
Атмосфера, царящая в женских исправительных заведениях, еще более гнетуща, чем в мужских. В качестве иллюстрации этого можно привести отрывок из произведения Илмы «Мое фанданго»: «В женской тюрьме живут “семьями”. Внутри семьи все делят передачи и поддерживают друг друга. Семью определяет не статья, а социальный статус по воле.
Ознакомительная версия.
