Без сомнения, зрение и слух, а в более материальном и низшем порядке – вкус и обоняние передают свои впечатления мозгу, но эти четыре чувства существуют изолированно и бессильны против наружного противодействия.
Они, так сказать, негативно отражаются в мозгу и успокаиваются тотчас же, как только окончилась их предостерегательная обязанность.
Только глаз возвращает впечатление, но и то не полно и как бы пассивно.
Совершенно другое являет рука, передающая чувство осязания. Она находится в соотношении со всеми чувствами и соединяет их в себе. Она исполняет волю мозга и мыслей.
Без нее качества прочих чувств будут бесполезны и бессильны; она есть помощник человеческого голоса, – высший дар человеку, ибо слово может быть заменено жестами.
Это голос глухонемого.
Это она вырывает его из уединения и возвращает миру. Вместе со звуком и зрением рука составляет одно общее, но имеет над ними то преимущество, что она их восполняет.
И в ночи, когда осязание заменяет зрение, рука предупреждает мозг.
Наблюдая действие осязания, находящееся в согласии и с духом и с материею, видя, как она как бы сортирует духовную пищу мысли, большинство философов согласились признать за ней свойство чувства направляющего и изменяющего все другие.
И Бюффон, и Гердер, и Ришеран думали таким образом и не замедлили написать это. Мы только что видели, как думали об этом Аристотель и Бальзак. И действительно, рука, вследствие исключительной чувствительности, передает мозгу впечатления, заставляющие идеи излиться.
Если я дал место в моей книге сомнениям Миллера по нерешенному еще в его время вопросу о том: разливается ли невесомая жидкость от мозга к перифериям или от периферий к мозгу; если я уважал блистательную страницу Гердера за его блистательный стиль, то это только потому, что я желал объяснить с помощью известных физиологов самую невесомую жидкость.
Но еще и при первом издании моей книги, еще не зная уроков опытной физиологии нашего знаменитого Клода Бернара, которые не оставляют по этому предмету ни малейшего сомнения, сам так мало сомневался, что основал всю мою систему хиромантии на всасывании от периферий к центру и выдыхании от центра к перифериям; систему эту я объяснял, принимая за исходную точку сравнения зеркало, воспринимающее и отражающее солнечные лучи почти в одно и то же время.
Таким образом, рука, точно так же как зрение, точно так же как слух своими органами осязания, даже формою своих всасывающих пальцев не только передает впечатления мозгу, но и передает их исправленными, вследствие позитивного контроля этого чувства, и только она отражает волю самим действием, совершением этой воли, чего без нее не могло бы и быть.
Без нее была бы немыслима жизнь, ибо действие или движение есть создание, есть жизнь.
Это безостановочное, это непрерывное движение чувствительности возбужденной электричеством не должно ли оставить на своей дороге ярких черт?
Разве не видят в природе, что самый плотный мрамор изменяет свою форму вследствие беспрерывного трения ногами прохожих?
Разве не видел я в Риме, в церкви Арацели, каменные ступени, изрытые коленами молящихся. Разве не видел в соборе св. Петра следы поцелуев богомольцев на бронзовых ногах апостольских статуй?
Одно только искреннее чувство не могло бы этого сделать.
Ничто не должно быть безучастным в столь необходимом органе, и линии, проходящие по ладони, столь, по словам физиологов, изобразительной, что она одна, в случае надобности, указывает своим огненным жаром и лихорадку, и чахотку с ее подразделениями, и главные случаи дезорганизации вследствие раздражения, – эти линии, говорю я, выраженные на очаге инстинктивной жизни души, как будто неотделимые от этих пачиниевых атомов, от этих резервуаров электричества, о которых я уже говорил, могли бы быть в их безграничном различии простой игрой случая, капризом природы, которая имеет необходимые неправильности, ни не имеет капризов.
В действительности – это не так.
Аристотель, озаренный быть может преданиями египетских жрецов, придавал этим линиям великое значение, которое человек долженствовал бы стараться открыть.
Он говорит (De coelo et mundi causa), что линии не без причины проведены по руке человека и что они особенно произошли вследствие небесного влияния и вследствие собственной человеческой индивидуальности.
И я думаю, что совершенно сойдусь с ним, приписав электричеству то, что он приписывает влиянию небесному.
С тех пор как неопровержимые опыты Юнга и Френеля заменили системой полноты систему пустоты, признанную Ньютоном и в общем признаваемую наукой и до сих пор; с тех пор как согласились, что небесное пространство наполнено газообразной субстанцией, достаточно плотной в своей жидкости, для того, чтобы замедлить течение комет, которая, наполняя таким образом все пространство, приводит в соотношение миры; с тех пор как открытия Меллони и фотография Луны доказали, что Луна также испускает теплоту, – не будет неблагоразумно думать, что электричество, которое также есть свет, теплота и магнитизм, служит мировой связью и переносит от одной планеты к другой взаимное влияние небесных тел. И без сомнения, человек (сам по себе маленький мир) принадлежит к этой бесконечной цепи мировой гармонии.
Идея эта, некогда признаваемая Тихо де Браге, Кеплером и Бэконом, уже близка если не к принятию, то по крайней мере к тому, что будет терпима современной наукой.
В Чэтенгеме, знаменитый профессор д'Обинэ, председательствуя в одном из последних заседаний британского собрания, говорил следующее в своей вступительной речи:
«Если на направление куска стали, повешенного на несколько футов от земли, может, как уверял полковник Сабин, влиять положение такого тела, как луна, отстоящего на 200.000 миль от нашей планеты, то кто может обвинить в странности верования древних астрологов во влияние планет на человеческую судьбу?»
Мы принимаем эту заметку беспристрастного признания науки. И в настоящую минуту, опираясь на это признание, мы поищем доказательств того, что электричество или другая свободная сила той же природы, – душа и связь миров, – есть причина линий, обозначенных на ладони.
Мы видели, что древние маги, а за ними и Аристотель, признавали, что эти линии, так же как и телесные формы, называемые знаками, творились под влиянием звезд и особенно под господствующим влиянием той минуты, когда ребенок являлся на свет, но под влиянием, во всяком случае умеряемом личностью или индивидуальностью, а также, без сомнения, и тем, о чем не говорил Аристотель: наследственностью и земным электричеством.
Действительно, многие физиoлoги скажут вам, что линии эти образовались вследствие движений руки; но руки рабочих и вообще людей простого класса, которые явно находятся в большей деятельности, чем праздные руки, не имеют на ладони почти ни одной линии, исключая главных, тогда как напротив у свежих людей и в особенности у праздных женщин большого света внутренняя сторона руки почти сплошь покрыта линиями.
Но я дам сейчас более энергическое доказательство в пользу моей системы: линии уже существуют и их даже легко различить у только что родившегося ребенка.
Каждый может убедиться в истине этого; ибо у нас есть бесчисленное множество доказательств, основанных на постоянных наблюдениях, что линии, проходящие по ладони, изменяются по роду занятий и особенно занятий умственных, всего же чаще вследствие влияния упорной воли.
Несомненно, и все согласятся с этим, что инстинкты могут быть видоизменяемы воспитанием, и если нужно воспитанием безжалостным, но особенно, особенно привычками.
Если электричество, которое непрерывно приливает извне к мозгу, и от мозга стремится наружу, будет следовать, вследствие усилия воли по постоянному направлению, согласившись, что электричество проводит по ладони эти линии, нам будет ясно, что оно должно оставить следы.
Вода, капля по капле и непрерывно падающая на одно место, оставляет след и на граните.
И если (что неоспоримо) электричество есть в одно и то же время: свет, теплота и магнетизм, то мы, с различными видоизменениями, живем посреди окружающего нас электричества, которое очень свободно может поставить нас в сношение с планетами, с помощью эфира вдыхаемого и выдыхаемого нашей нервной системой.
Идеи эти, как только что сказал я, без сомнения странны и их можно не признавать, но невозможно дать противных им доказательств и так как нам не будет дано этих доказательств, то вместе с д'Обинэ, мы думаем, что древние не совершенно ошибались, приписывая планетам могущественное влияние на землю.
