Встреча молодого человека с гомосексуальным партнёром, решившая его жизнь, конечно же, не была случайной. Дальше – всё понятно и без знания сексологии. Если, гордясь своими явно преувеличенными подвигами в супружеской постели, молодой человек “занимался любовью” лишь по два раза в сутки, то эксцессы с гомосексуальным партнёром не прекращались, по его скромному признанию, “всю ночь”.
Даже убедившись в силе собственного гомосексуального потенциала, “английский пациент”, будучи ответственным человеком, не бросил жену на произвол судьбы. Он терпеливо практиковал гетеросексуальную активность до самой смерти супруги и лишь после этого полностью переключился на гомосексуальность. По-видимому, они с любовником не изменяли друг другу. После его гибели, случившейся спустя 9 лет от начала их любви, он впал в глубокую и искреннюю скорбь: “С тех пор я утратил всякий интерес к жизни”.
Очевидно, что половая ориентация “английского пациента” была бисексуально запрограммирована ещё во время его пребывания в утробе матери. Однако отношение к гомосексуальной активности и у него самого, и у Эллиса было отрицательным. Дело в том, что они были детьми своего викторианского века. Викторианская мораль гласила, что даже законные жёны не смеют шелохнуться во время полового акта (“Ladies don’t move”)! Что уж тут говорить о гомосексуальности, этом “ужасном извращённом преступлении”?! Потому-то Эллис так сдержан в оценках девиации своего пациента, явно преувеличивая степень его гетеросексуальных интересов. Именно поэтому “английский пациент” гордится тем, что они с партнёрами “не вступали в неестественные сношения” (?! – М. Б.). Понятно, что он всеми силами цеплялся за свою способность к гетеросексуальной жизни, такой престижной и социально поощряемой. Лишь закономерно настигшая его гомосексуальная любовь заставила молодого мужчину безропотно принять свою судьбу.
Если сравнивать пациента Эллиса с Ю. и анонимным корреспондентом (А.К.), очевидно их большее сходство между собой, чем с Х. Если гетеросексуальная активность Х. была транзиторной, а затем камуфлирующей, то английский хирург, как Ю. и автор анонимного письма – истинные бисексуалы. Влечение англичанина к женщинам определялось многими факторами – удачным опытом его детских сексуальных игр, сильной половой конституцией, юношеской гиперсексуальностью, но главное, сравнительно лёгкой степенью дефицита андрогенов, сложившегося в ходе половой дифференциации его мозга. Гомосексуальный потенциал, сдерживаемый и осуждаемый им самим, взял, однако, верх. Внешне это выглядит так же, как в истории нашего современника и соотечественника Х. Однако, в дальнейшем сходство между ними может сойти к минимуму. Гетеросексуальный потенциал Х. никогда уже полностью не восстановится, в то время как к хирургу, когда он оправится от депрессии, вызванной потерей любовника, может ещё прийти любовь или хотя бы привязанность к женщине.
Не будучи медиком, Клейн зачастую не справляется с клинической трактовкой историй болезни и биографий, почерпнутых им у других авторов. Констатируя это, вовсе не хотелось бы, чтобы критические замечания в адрес его книги воспринимались как нападки на её автора. Он подкупает своей правдивостью, честным стремлением разобраться в тайнах гомосексуальности; обладает хорошим слогом. Это искупает все огрехи, связанные с отсутствием у Клейна медицинского образования и с его неумением мыслить клинически. Если я и использую цитируемые им тексты в ином аспекте, чем он сам, или даже привожу их в качестве иллюстрации ошибочных взглядов самого Клейна, это не умаляет достоинств его книги. Думается, что от внесения поправок, сделанных с учётом замечаний сексологов, она только выиграет в глазах читателя при переизданиях.
Гомосексуальность, возникшая по типу импринтинга
Порой девиация формируется как бы молниеносно на фоне сильного эмоционального возбуждения по типу импринтинга, определяя характер сексуальности на всю последующую жизнь. Сходство с импринтингом кажется при этом тем более полным, что половое возбуждение может совпасть с переживаниями и впечатлениями, порой далёкими от секса вообще и от “гетеросексуальной нормы” в особенности.
И всё же аналогия с импринтингом, наблюдаемым у животных, весьма условна.
Во-первых, в отличие от классического моментального “запечатления”, формирование сексуальности человека растянуто во времени (в частности, подростковая или юношеская “дружба – любовь”, в недрах которой обычно формируется гомосексуальность, продолжается порой годами). “Запечатление”, при всём его молниеносном характере, лишь выявляет заранее предуготованную для этого почву.
Во-вторых, в отличие от импринтинга животных, в ходе которого определяется выбор партнёра на всю оставшуюся жизнь (именно так обстоит дело, скажем, у серых гусей), у людей формируется лишь тип сексуального предпочтения.
В-третьих, в отличие от узких временных рамок критического срока импринтинга животных, “запечатление” у человека может произойти в подростковом возрасте и даже в юности; хотя чаще всего такое случается в раннем детстве.
Клинический пример. Пациент Ф., молодой человек гомосексуальной ориентации, хранит в памяти случай, относящийся к самым ранним его детским впечатлениям. В возрасте четырёх лет он уединился с двумя сверстниками, девочкой и мальчиком. Они собрались посмотреть друг у друга половые органы. Вид гениталий подружки оставил его совершенно равнодушным. Зато с первого же взгляда, брошенного на обнажённые половые органы мальчика, у Ф. возникла настолько мощная эрекция, что он не на шутку испугался, не останется ли его член таким навсегда! Половое возбуждение, конечно, прошло, но Ф. на всю жизнь запомнил чувство странной автономии его собственного члена, а также своё изумление, вызванное столь неожиданным его “одеревенением”. Запомнилась и связь пережитых им чувств с видом обнажённого полового органа другого мальчика.
В пятилетнем возрасте ребёнок совершенно самостоятельно открыл для себя онанизм. Мастурбация сопровождалась чувством оргазма (хотя, разумеется, эякуляция появилась значительно позже, в 12 лет). Чувства страха и “неуправляемости” собственным членом Ф. уже не испытывал, но время от времени вспоминал обо всём случившемся с ним когда-то, тем более что вид обнажённых мужских органов вызывал у него половое возбуждение всегда и в любых условиях. Влечение к более старшим мальчикам и к мужчинам он почувствовал уже в шестилетнем возрасте, хотя осознание собственной гомосексуальности пришло намного позднее, в 15 лет. Между тем, первый в его жизни гомосексуальный половой акт молодой человек реализовал поздно – в 24 года, причём почти сразу выявилось его преимущественное влечение к пожилым и, по возможности, седовласым элегантным “красавцам-мужчинам”.
Говоря о психологических особенностях пациента, нужно заметить, что Ф. талантлив и работоспособен. Благодаря этому, несмотря на молодость, он хорошо известен у нас в стране как мастер в избранной им области искусства. Нет сомнений в том, что со временем он станет знаменитостью. Вместе с тем, ему свойственна акцентуация характера по истерическому типу. До последнего времени у пациента сохраняется крайняя психологическая зависимость от матери, причём иначе как “мамулей” в разговоре с врачом он её не называет.
К тому же с раннего детства у него наблюдались и особые “нервные” отклонения: он часто плакал при психическом перевозбуждении, от чувства холода (к нему он крайне чувствителен до сих пор), из-за головных болей. До 14 лет Ф. страдал ночным энурезом (недержанием мочи). При неврологическом обследовании у него обнаруживаются патологические рефлексы; отклонения от нормы выявляются и при энцефалографии. Всё это связано с тяжёлыми родами, в ходе которых Ф. появился на свет.
Нестандартность нервной системы Ф., конечно же, и явилась причиной необычайных переживаний, испытанных им в ситуации вполне обычной детской сексуальной игры. Их “запечатление” на всю жизнь; а также слишком рано приобретённая (в возрасте 5 лет!) способность испытывать оргазм – всё это не укладывается в рамки нормы. Ф. страдает синдромом низкого порога сексуальной возбудимости, речь о котором пойдёт в одной из последующих глав.
