Шеф (улыбается). Количество уже решено?
Труда (важно). Да, мсье.
Шeф (смотрит на нее; забавляясь, с симпатией). У вас заранее рассчитано?
Труда. Да, мсье.
Шеф. Скоро уже две недели как вы у нас?
Труда. Да, мсье.
Шеф. Как же вы с вашими железными добродетелями столько выдержали в этом борделе?
Труда (не понимает). Bitte?…
Шеф (невозмутимо). Бордель. Основополагающее слово. Я вижу, французского языка вы еще не знаете.
Труда. Какой точный смысл?
Шеф. Поживите у нас еще немножко, и вам не придется искать его в словаре. Сын сказал, о чем я хотел вас просить?
Труда. Да, мсье.
Шеф. Знаете, мои романы не из области прекрасного. Секс и насилие. Торговцы, которые стали хозяевами мира, сообразили, что на этом можно заработать много денег. (Коротко смеется.) Но будьте уверены, коли мода переменится, что не преминет произойти, торговцы будут торговать господом богом. И это, может быть, будет еще противней. Слава богу, это случится не завтра. Я старый человек и «перековке», как они говорят на своем мерзком жаргоне, не подлежу. Мною к тому времени уже будут питаться одуванчики.
Труда (готовая покраснеть). О-диванчик. Это тоже гадкое слово?
Шеф (смягчившись). Нет. Во французском языке полно ловушек. Это название желтого цветка. Достаточно вульгарного. Листья употребляют в салат. Едят с кусочками смальца.
Труда (радуясь, что поняла). Малец. Знаю. Маленький мальчик. Просторечье.
Шеф (обескураженный). Ну, таскать нам не перетаскать!
Труда (опять не понимает). Таскать?
Шеф (заканчивая разговор). Да, это тоже такое выражение, которое значит совсем не то, что выражает. Эдак мы с вами не выберемся. Оставим французский. Этого языка все равно уже никто не знает. Я смотрю, вы принесли блокнот? А у меня нет бумаги.
Труда. Мне кажется, что для писания…
Шеф. Вот и отлично. Вы помните обо всем. А я — нет. Писатель, а бумаги у меня никогда нет. Садитесь там и прежде всего напишите название. Название — это чудесно. Это коротко, требует небольшого усилия, а впечатление такое, впрочем иллюзорное, что дело уже в шляпе. (Задумывается, ища название.) «Птички гадят всюду».
Труда (несколько удивленно). Это название?
Шеф. Да. Это название. Знаете, в полицейских романах, как в кино. Клюют на название. Связь с сюжетом не имеет никакого значения. Глава первая. Это тоже легко. Когда вверху страницы написано «глава первая», кажется, что начало уже есть. Глава первая.
За стеной шаги и крик: «Папа!»
Да!
В комнату вихрем влетает Роза, ровесница Труды.
Роза. Папа! Так дальше продолжаться не может!
Шеф (спокойно). Это кричат больше пяти тысяч лет, а тем не менее все продолжается. А что не может продолжаться?
Роза. Артур взял машину и прикатил назад вчера вечером, конечно, как обычно, пьяный. Правая передняя фара в лепешку и бензина ни капли. А у меня в двенадцать массаж.
Шеф. Вызови по телефону такси.
Роза. В городе всего два таксиста, и мы должны обоим. Они не хотят сюда больше приезжать…
Шеф (спокойно). Ситуация осложняется. Поезжай поездом.
Роза. До вокзала целый километр. А потом, когда поезд?
Шеф. Ну так останешься сегодня без массажа.
Роза. А моя спина? Ты-то ее не чувствуешь. Тебя никогда особенно не интересовало здоровье детей.
Шеф (надменно). Они сами так им озабочены, что это было бы излишне. Суеты бы много вышло.
Роза. Как всегда, строишь из себя шута и циника. Только и умеешь что зубоскалить. Если встречу твоего сына, влеплю ему хорошую пару оплеух… Ту самую, которую ты не удосужился ему дать, когда еще было время помешать ему стать паразитом. О господи, ну и семейка! (Идет к двери, замечает Труду, бросает ей на ходу.) Малыш здоров?
Труда. Да, мадам.
Роза. Выпил молочко?
Труда. Высосал свои двести грамм. Сыпь прошла. Беспокойство было напрасное.
Роза. Прекрасно! Если я вечером вернусь вовремя, приду на него взглянуть. (Возвращается, изменив тон, неожиданно ласково.) О! Не могли бы вы мне, душенька, помочь вымыть перед обедом голову. Я приглашена в гости. Надеть решительно нечего. Хоть причесаться! (Целует Труду, не дожидаясь ответа.) Спасибо, душенька! Вы просто ангел! Какой славненький шарфик! Вы мне его одолжите? (Выходя, бросает Шефу.) Я скажу таксисту, что это ты его вызываешь, что тебе срочно нужно к врачу, что завтра расплатишься. Он тебя так давно знает, что не посмеет отказать. А когда он будет здесь, ему придется меня взять! (Выходит так же стремительно, как и вошла.)
Шеф (возвращаясь к работе). «Птички гадят повсюду». (Пауза.) Это могла бы быть история… ммм… скажем, о гуано. На острове. В Ирландии… Старый дом. Старый тип. Живет совсем один. Агент секретной службы или что-нибудь в этом роде. Там посмотрим. И вот в один прекрасный день на острове высаживается вся его семья. И, конечно, будет какой-нибудь покойник. И, конечно, покойник — это он. Начали. Там дальше видно будет. Никогда не нужно знать заранее, что собираешься рассказывать… Это скучно. (Начинает, расхаживая, диктовать.) «Над маленьким островом, покрытым гуано, садилось солнце. Птицы одна за другой тяжело опускались на песчаный пляж и усаживались плотными рядами. На вершине голой скалы на фоне красного неба черным силуэтом вырисовывался высокий дом Мак-Грегора. Вот уже двенадцать лет старик жил там в одиночестве. Ему прислуживала супружеская чета, привезенная им в Дублин. Возраст супругов не поддавался определению. В округе поговаривали, что муж, наполовину садовник, наполовину прислуга, а в прошлом содержатель кафе, потерял левый глаз и четыре пальца на левой руке в результате взрыва самодельной бомбы во время национально-освободительной войны. Жена, накрашенная, усталая матрона с двусмысленной улыбкой на губах, в прошлом наверняка подвизалась в другой роли. Говорили, что не один английский солдат, привлеченный в комнату хозяйки ее тяжеловесными прелестями, простился там с жизнью. Супруги все еще возбуждали беспокойство, хотя их уже ни в чем нельзя было упрекнуть».
Входит пара, на удивление похожая на описанную Шефом. У мужчины черная повязка и металлический крючок вместо руки. Они молча начинают вытирать пыль, водить по комнате пылесосом.
Шеф (внезапно). Нельзя ли было подождать с уборкой? Ведь видите же, что я занят.
Мужчина (продолжая убирать, надменно). Уже неделю не убирали.
Шеф (орет). Я работаю!
Женщина (ворчит, вытирая мебель). Опять двадцать пять!
Мужчина. Вы сказали, чтоб через неделю. Чтоб мы не подчинялись, даже если будете выгонять. Чтоб остались и все вычистили, Шеф.
Шеф (ворчит). Наверное, я был пьян.
Мужчина. Может быть, Шеф. Но приказ есть приказ… Вот и убираемся…
Шеф (покорившись судьбе, не обращая на них внимания). Они убираются… Продолжим… «Редкие посетители большого мрачного дома с всегда закрытыми ставнями могли заметить, что странные слуги вели себя в доме хозяина как у себя дома и обходились со стариком очень фамильярно… Какое дело, какая тайна объединяла в прошлом этих троих столь разных людей? Вот уже десять лет, как задавался этот вопрос, но никто не мог найти на него удовлетворительного ответа».
Женщина (внезапно, мужчине). Пыль я вытерла. Спускайся вниз и опорожни ему корзинку. Знаешь ведь, он не любит старых бумаг.
Мужчина выходит.
Шеф. «Злые языки утверждали, что женщина, красавица в молодости, в прошлом была любовницей старика…».
Продолжая уборку, женщина проходит рядом с Шефом, и он шлепает ее по заду. Женщина оборачивается. Улыбается ему ласково и двусмысленно, продолжает убирать.
(Не обращая внимания на круглые глаза Труды.) «Видя, во что она превратилась, в это трудно было поверить. Спускаясь в поселок за скудными покупками, мужчина и женщина разговаривали мало, не давая пищи злым языкам…».
Закончив водить по мебели тряпкой, женщина выходит, провожаемая испуганным взглядом Труды.
