Фискал (задет). Но у нас, слава богу, есть святые, и этого хватит!
Кошон (примирительным тоном). Во взрослом возрасте, безусловно. Но когда они еще совсем дети… Жанне ведь не было и пятнадцати.
Фискал. В пятнадцать лет девушка вполне взрослая. Эти девки уже все знают!
Кошон. Жанна была наивным и чистым созданием. Вы же сами знаете, на процессе я припомню ей голоса, но я не прочь закрыть глаза на фей, пусть девочки верят в них… (Твердо.) И, в конце концов, я веду разбирательство.
Фискал кланяется, не скрывая своей ненависти, и замолкает.
Отец (снова взрывается). А что она там делает у Древа Фей?
Брат. Да разве у нее поймешь? Уставилась и глядит в одну точку. Мечтает, будто чего ждет, я уже не первый раз ее такой вижу.
Отец (трясет его за плечо). Что ж ты, мерзавец, молчал? Неужто ты, дурень, в твои-то годы веришь девкам, которые мечтают? Просто ждет кого-то, да-да, кого-то, а не чего-то! А я вам говорю, что у нее, у Жанны, есть любовник. Подайте-ка мне мою дубинку!
Мать (не переставая вязать, кротко). Да нет, папочка, ты же сам знаешь, наша Жанна чиста как младенец!
Отец. Девки, они все чисты как младенцы; вечером, прощаясь, подставляют тебе лоб для поцелуя и смотрят на тебя ясными глазами, так и кажется, все до дна в них видно, это вечером-то. А потом — хлоп. На следующее утро — а заметьте, все двери на запоре были — что произошло, неизвестно, только ни шиша ты в их глазах не прочтешь, так они и шныряют по сторонам, так и врут! Видно, нечистый попутал!
Фискал (подымая палец). Слово произнесено, мессиры! И кем же — родным отцом!
Мать. Откуда ты-то знаешь? Нынче утром Жанна, когда уходила в поле, была чиста, да и я, когда ты взял меня у родителей, тоже была чиста… А какие у меня глаза стали на следующий день, а, скажи?
Отец (ворчливо). Такие же. Да не о тебе речь.
Мать. Значит, ты еще и других девушек знал, отец, а? А прежде ты мне об этом не рассказывал!
Отец (орет, желая скрыть свое смущение). Я же тебе говорю, речь идет не о тебе и не о других девках, а о Жанне! Подай мне дубинку! Сам пойду за ней. И если у нее свидание, обоих на месте уложу.
Жанна (с кроткой улыбкой). Да, у меня состоялось свидание, но у моего возлюбленного было два белых больших крыла, прекрасно отутюженное одеяние, и голос у него такой важный, и он все твердил: «Жанна! Жанна! Чего же ты ждешь? Великая беда грозит французской державе!» — «Мне страшно, мессир, я только простая бедная девушка, вы, должно быть, ошибаетесь». — «Разве бог ошибается, Жанна?» (Поворачивается к судьям.) Не могла же я ответить: да, мол, ошибается.
Фискал (пожимая плечами). Тебе следовало бы осенить себя крестным знамением.
Жанна. Я и перекрестилась, и архангел тоже перекрестился и смотрел мне прямо в глаза, пока звонил колокол.
Фискал. Следовало бы крикнуть ему: «Vade reёro Saёanas!» (Изыди, сатана! — латин.)
Жанна. Я не знаю по-латыни, мессир!
Фискал. Не строй дурочку! Дьявол и по-французски понимает. Крикнула бы ему: «Убирайся, грязный вонючий дьявол, не смей меня искушать!»
Жанна (кричит). Но это же был Михаил-архангел, мессир!
Фискал (хихикая). Да это же он тебе так сказал, дуреха! А ты и поверила?
Жанна. Конечно. Не мог он быть дьяволом, ведь он такой красавец.
Фискал (в негодовании вскакивает). Вот именно! Дьявол как раз и есть красавец!
Жанна (возмущенно). Ой, мессир!
Кошон (жестом призывает Фискала к спокойствию). Боюсь, мессир Фискал, что все эти теологические тонкости, которые могут быть предметом диспутов между лицами духовного звания, превосходят понимание этой бедной девушки. Вы только зря ее смущаете.
Жанна (тоже встает и кричит Фискалу). Врешь, каноник! Я не такая ученая, как ты, но я знаю, что дьявол безобразный, а все, что красиво, — творение божье.
Фискал (хихикая). Слишком легкое разрешение вопроса!.. И слишком глупое! Неужели ты считаешь, что дьявол дурак? Да он в тысячу раз умнее тебя и меня, вместе взятых. Если он задумал ввести во искушение душу человеческую, неужели, по-твоему, он явится к тебе в виде кошки с загаженным хвостом, или в виде арабского верблюда, или в виде страшного единорога? Может, в детских сказках так оно и бывает!.. А в действительности дьявол выбирает для своих деяний самую прелестную ночь, самую светозарную, самую благоуханную, самую обманчивую в году… И является в образе молодой обнаженной девушки с упругой грудью, в образе непереносимо прекрасном…
Кошон (сурово прерывает его). Каноник! Вы впадаете в заблуждение. Если Жанна видела дьявола, то ваш дьявол совсем на него не похож. Прошу вас, давайте не будем валить в одну кучу всех дьяволов, у каждого свой дьявол.
Фискал (спохватывается, конфузится, заметив вокруг улыбки). Простите меня, монсеньер, но существует лишь один дьявол.
Кошон. К тому же мы не на процессе. Допрос будет позже. Продолжай, Жанна.
Жанна (в недоумении). Но раз дьявол прекрасен, как же можно узнать, что это дьявол?
Фискал. Спроси об этом у своего кюре.
Жанна. Значит, самому нельзя узнать?
Фискал. Нет. И поэтому-то нет спасения вне церкви.
Жанна. Не всегда же у тебя под рукой кюре, это только у богатых так. А бедным людям трудно.
Фискал. Всем трудно избежать вечного проклятия.
Кошон. Оставьте ее в покое, мессир Фискал, дайте ей спокойно поговорить с ее голосами. Это же самое начало истории. Пока еще рано ее за них упрекать.
Жанна (продолжает). А потом, в другой раз, приходили святая Маргарита и святая Екатерина… (Поворачивается к Фискалу и бросает ему лукаво, с вызовом.) И они тоже были красивые, и они тоже!
Фискал (не может сдержаться; весь залившись краской). Они были голые?
Жанна (с улыбкой). О мессир! Неужели вы думаете, что господу богу не хватит денег одеть своих святых?
Раздаются смешки, и Фискал сконфуженно садится на место.
Кошон. Вы же видите, мессир Фискал, ваши вопросы вызывают только смех. Потрудитесь пока не вмешиваться. Иначе мы никогда не перейдем к сути дела. А главное, не забывайте, что в этой истории, даже если мы судим Жанну — особенно если мы ее судим, — мы ответственны за душу, живущую в этом хрупком дерзком теле… Подумайте же, какое смятение можете вы внести в эту юную головку, внушив ей, что добро и зло — всего лишь вопрос одежды. Наших святых обычно принято изображать в одеждах, тут я с вами согласен. Но…
Жанна (бросает Фискалу). А наш спаситель на кресте совсем голый!
Кошон (поворачивается к ней). Я только что хотел сказать то же самое, что сказала ты, Жанна, прервав меня. Но не тебе поправлять нашего высокочтимого каноника. Не забывай, кто ты и кто мы. Мы твои пастыри, твои учителя и твои судьи. Остерегись же своей гордыни, Жанна; если в один прекрасный день демон попытается завладеть тобой, он как раз гордыней и воспользуется.
Жанна (тихо). Я знаю, что я гордая… Но я ведь Дева господня. И если бы ему не нравилось, что я гордая, разве он посылал бы мне своего архангела в сверкающих одеждах и своих святых угодниц, облаченных светом? Почему же тогда он обещал, что я сумею убедить всех людей, и ведь я их убедила, таких же ученых, таких же умных, как вы. Почему я получила в дар от моего короля белые доспехи, верный меч, почему вела этих отважных воинов на поле брани среди картечи и скакала, не дрогнув, на своем коне? Пусть он оставил бы меня пасти овечек и сидеть за прялкой рядом с матерью, тогда я не стала бы гордой…
Кошон. Взвешивай свои слова, Жанна, взвешивай каждую свою мысль! Теперь ты уже обвиняешь своего господа!
Жанна (осеняет себя крестным знамением). Упаси боже! Я только говорю, что воля его свершилась, пусть даже он пожелал послать мне гордыню и осудить меня на вечные муки. Ведь это тоже его право.
Фискал (не в силах сдержаться). Чудовищно! Все, что она говорит, чудовищно! Как может господь пожелать, чтобы душа была осуждена на вечные муки? И как вы можете без дрожи слушать ее слова, мессир? В этих словах я прозреваю зародыш страшной ереси, которая рано или поздно станет раздирать нашу церковь.
