Действие второе
Сцена та же, что в первом действии, по теперь здесь все по — другому. Мебель новехонькая — прямо из магазина. Комната приобрела вид гостиной, не слишком роскошной, но вполне респектабельной. Несколько круглых столиков, на которых разложены журналы; письменный стол, телефон, ковры. На полу коридора, ведущего из прихожей в комнату, разостлана серая бархатная дорожка с красной каймой. Все расставлено так, как описывал Альфредо во время сцены с Марией в первом действии. Даже окошечко подверглось переделке, которую предлагал произвести Альфредо.
Паскуале сидит на балконе слева. Вид его выражает полное блаженство. Перед ним стул, па котором стоит металлический поднос с маленьким неаполитанским кофейником, чашечкой и блюдцем. В ожидании, пока сварится кофе, он беседует со своим соседом напротив — профессором Сантанной.
Паскуале. Что сталось бы с нами, неаполитанцами, если бы у нас отняли эту крохотную радость — посидеть на балконе… Я бы, например, от всего отказался, только не от этой маленькой чашечки кофе, которую могу не спеша выпить здесь, на балконе, после того как вздремну часок после обеда. И я должен непременно приготовить его сам, собственными руками. Этот кофейник на четыре чашечки, но в нем можно сварить кофе и на шесть, а если чашечки совсем маленькие, то и на восемь… для друзей… Ведь кофе стоит так дорого! (Прислушивается, затем продолжает.) Моя жена не любит составлять мне компанию… да и, по правде говоря, ничего она в этом не смыслит. Она, знаете ли, много моложе меня, а молодежь как-то не ценит эти привычки, которые, по — моему, в некотором смысле составляют поэзию жизни, потому что они не только помогают скоротать время, но и в некотором роде успокоительно действуют на состояние вашего духа. Простите, что вы сказали? Кто другой сварит мне кофе так, как я сам себе его варю… с такой тщательностью… с такой любовью?.. Вы понимаете, что когда мне приходится обслуживать самого себя, то делаю я все как полагается, ничего не упуская… На носик… Видите носик?.. (Берет кофейник, поднимает его и показывает носик.) Здесь, профессор, куда вы смотрите? Это… (Слушает.) Ах, вы всегда шутите… Нет — нет, шутите, пожалуйста, шутите… На носик я надеваю этот бумажный колпачок. (Показывает его.) Кажется, пустяк этот колпачок, а он ох как важен!.. А почему? Да потому, что густой первый пар закипающего кофе, который идет из носика, и есть самый ароматный, и он не пропадает. Еще очень важно, профессор, прежде чем налить воду, дать ей покипеть, по крайней мере, минуты три — четыре… Так вот я и говорю, что, прежде чем ее наливать во вставляющийся внутрь кофейника металлический стакан с решетчатой крышкой, нужно подсыпать туда пол ложечки свежего только что смолотого кофе. Это маленький секрет! Это нужно для того, чтобы в момент, когда вы наклоняете кофейник и наливаете кофе в чашку, кипящая вовсю вода еще до того, как она соединится с кофе, уже приобрела бы аромат. Вы ведь тоже, профессор, иногда балуетесь кофейком, потому что я частенько вижу вас на вашем балконе за этим занятием. (Прислушивается.) Я тоже. Я вам больше скажу, поскольку жена мне совсем не помогает, я сам и зерна поджариваю. (Слушает.) И вы тоже, профессор?.. II хорошо делаете. Потому как, в сущности, самое трудное — это угадать, когда он готов, по цвету. До коричневато — рыжего цвета. Ну вроде монашеской рясы… Получаешь большое удовольствие, и я даже стараюсь не злиться в тех случаях, когда из-за проклятого невезения, из-за одного неловкого движения, знаете… когда у вас выскальзывает из рук верхняя часть кофейника и падает на нижнюю, когда гуща смешивается с кофе… в общем, когда получается порядочная бурда… но поскольку я варил кофе сам и никого не могу винить в том, что он испорчен, то я убеждаю себя, что кофе хороший, и все равно пью его.
Кофе закипает.
Профессор, готово. (Переливает содержимое кофейника в чашечку и приготавливается пить.) Вам подали?.. Да, спасибо. (Пьет.) Черт возьми, вот это кофе… (Изрекает, как сентенцию.) Это не кофе, а шоколад. Вы видите, как немного надо, чтобы сделать человека счастливым: маленькая чашечка кофе, выпитая спокойно, на свежем воздухе, здесь, на балконе… в обществе симпатичного соседа напротив… Вы ведь симпатичный человек, профессор… (Продолжает пить.) Нет, полчашечки надо оставить на потом, я его выпью после первой сигареты. (Закуривает сигарету. Обращаясь к профессору, который, по-видимому, задал ему какой-то вопрос.) Что?.. Я не понял, что вы сказали… (Прислушивается.) Ах… да-да… Нет, ничего нет, профессор! Я же говорил, что все это ерунда. Я никогда не верил в такие вещи, иначе я никогда бы не переехал сюда. Ведь за полгода, что я здесь живу, дол ясен же я был хоть что-нибудь увидеть! (Опять прислушивается.) Ну что я могу вам сказать… Я не сомневаюсь в том, что вы мне говорите, но могу вас уверить, что в этом доме все совершенно спокойно. О том, что вы видите на крыше, на карнизе, на балконах… мне ничего не известно. Да, единственное, что я еще могу сказать, — это то, что с тех пор, как я сюда переехал, дела мои пошли на рад, что этот дом принес мне счастье и если бы у меня были постояльцы, то пансион мог бы уже начать работать. А что касается призраков, то о них я позволю себе сказать — тут и тени их нет!
Входит Раффаэле.
Раффаэле (от входной двери, с газетами в руках). Вот ваши газеты… (Оглядывается, никого не видит и повторяет более громко.) Вот ваши газеты!
Паскуале (профессору). Раффаэле принес газеты. Простите. (Входит в комнату.) Дай взглянуть.
Раффаэле (протягивая ему газеты). В обеих газетах есть объявление.
Паскуале (читая интересующее его объявление). «Пансион Лойяконо. Максимум удобств и чистоты. Спальни, водопровод на кухне. Три ванные комнаты. Виа Трибунали, номер сто семьдесят шесть. Цены умеренные. Владелец и управляющий Паскуале Лойяконо». Просто ничего не понимаю… и хоть бы одна собака пришла!.. Предупреждены все маклеры, все агентства, и все без толку!
Раффаэле. Вы слишком спешите. Всего три дня, как вы дали объявление в газету… Да и потом, разве вы забыли, что про дом ходят такие слухи?.. Прежде чем люди забудут об этом, прежде чем они успокоятся, должно пройти время… А ковры не забываете выколачивать?
Паскуале. Будто сам не слышишь?.. Люди, поди, думают, что бьет целая зенитная батарея. А слышал, как я вчера вечером драл горло?.. «Звезды сверкают»! Оно у меня до сих пор болит!
Раффаэле. Ах, так это вы пели? У вас хороший голос… Только не нужно петь поздно вечером, ведь тут живут служащие, рабочие… Вот и у меня с самого утра всякие хлопоты…
Паскуале. Думаешь, у меня меньше… Люди должны знать, что я здесь живу и что у меня все идет хорошо… Но, так или иначе…
Раффаэле. Немножко терпения!
Паскуале. Да, конечно, но с меня хватит! (Проводит ладонью по горлу.) Ты видел, сколько я на все это потратил… И если то, что я посеял, не даст плодов, я по миру пойду.
Раффаэле . Что поделаешь, конечно… расходы у вас изрядные… Об этом все говорят. Кстати, насчет расходов… Я принес бумажку, где записано все, что я истратил сегодня утром: бутылка оливкового масла, мясо, зелень… Сюда же я приписал остаток за вчера — тысяча двести семьдесят лир.
Паскуале (смотря на счет, который ему протягивает Раффаэле.) Да, долго так не протянешь. Подумать только — тысяча двести семьдесят лир па еду за полтора дня!
Раффаэле. За утро и за вечер.
Паскуале. Какая разница, все равно много.
Раффаэле. Вы сейчас заплатите?
Паскуале (погруженный в свои мысли). Заплачу ли я сейчас? Лучше спроси, есть ли у меня деньги… (Подходит к домашней куртке, висящей на вешалке. Роясь в кармане.) Ах, как это я раньше проглядел! (Вытаскивает ассигнации по тысяче лир.) Три тысячи лир… остальное — мелочь. Рафе, я ничего никому не говорю оттого, что прежде всего я должен развеять легенду об этом доме… Профессор, который живет напротив, постоянно меня расспрашивает, хочет выведать, что тут происходит, но я нем как рыба… А ведь это все правда! Я не хотел верить, но теперь убедился воочию… Сам не пойму, в чем тут дело: шума нет, насмешек или грубых выходок — никаких, только одно хорошее. Видно, они меня полюбили.
Раффаэле (двусмысленно). Еще бы не полюбить!
Паскуале. Мне, например, часто кажется, что, когда я вхожу в комнату, кто-то выходит из нее в другую. И этот «кто-то» очень походит па мужчину лет тридцати пяти — тридцати шести…
