— Ох, и страшненькими же вы уродились! — Чернобог-то разноруким да разноногим получился, а Белбог кривым — только один глаз у него, и тот горит нестерпимо. Высказал он детишкам волю свою отцовскую и велел к свадьбе готовиться.
Чернобог братцу позавидовал, решил подшутить. Наварил каши гороховой, квасу на редьке да черносливу вареного. Накормил от души братца, а утром спешно поднял, на бричку погрузил и погнал коня что есть духу, не дав даже оправиться.
Белбог чует, что ему до ветра надо, а Чернобог не останавливается, знай погоняет братца, уговаривая потерпеть то до бугорка, то до ложбинки, пока тот прямо в бричке не обгадился. Так что к невесте они подкатили все в цветах, лентах и известно в чем.
Как ни страшна, ни глупа была невестушка (выбирали-то под стать жениху), а за засранца выходить отказалась.
— Уж лучше мне с тем черненьким кривозубым жить, чем серуновою женою называться.
Раздулся Чернобог, ходит гоголем, теперь уж старшой на него обиделся. Ночью в избе, где их спать положили, все свечи в ведре утопил, лавку напротив дверей поставил, чтобы в темноте выхода не найти, и сам на нее лег. Захотел Чернобог по нужде, глядь, а выхода нет.
„А исхитрюсь“, — думает. Приметил щель между печным боком и стеной и навалил туда, а чтобы на брата подумали, решил тому штаны запачкать, только Белбог не спал, ухватил Чернобога за шиворот и давай головой ну знаете во что макать. Так их утром невеста и нашла. Пинками из села выгнала. Тем они с тех пор и живут: режут чурбанчиков да лепят болванчиков, забодалась уже приличная нечисть с их человечеством!»
— Тут и сказке конец, — объявил Гомункул.
Анжело, прибежавший вместе с Аэроном, схватил вампира за руку и, подняв ее кверху, торжественно объявил:
— Победителем объявляется Аэрон Урлакский.
— И получает приз, — тут же подхватилась я, — портрет Князя Сиятельного, выполненный копытом бывшего педагога Рагуила с личным автографом автора! — И протянула листочек опешившему Аэрону. Мавка зарыдала и стала вымаливать рисунок у вампира:
— Ну, Аэрончик, ну хочешь, я станцую?
— Хочу, — согласился Аэрон.
Лейя выдала ему наш сегодняшний урок. Вампир с ухмылкой заметил, что очень знакомые движения и неплохо было бы станцевать и мне. Я возмущенно закричала, и мы втроем навалились на Аэрона под радостный писк крыса. Листочек с рисунком был смят вместе с вампиром, порвался и потерял привлекательность. Лейя зарыдала:
— Бедная я бедная! Несчастная я несчастная! Совсем мне не везет!
А Гомункул возмущенно всплеснул лапками:
— Тебе не везет? Да это мне не везет! Я, между прочим, должен был появиться на белый свет добрым молодцем красоты неописуемой.
Анжело хрюкнул, мы перестали барахтаться на коврах.
— Ручищи — во! Ножищи — во! Плечищи — во! — продолжал свою речь крыс, подпрыгивая и разводя в стороны короткие лапки. Потом грустно признался: — А ингредиентов хватило лишь на крысу. Ну и кто после этого невезучий?
Лейя немножко подумала, возведя глазки к потолку, и вынесла решение:
— Я.
Крысак замер, раскрыв рот, а парни загоготали.
— А в самом деле, почему алхимикус тебя крысой сделал? — спросила я.
— Я же говорю, ингредиентов не хватило. Он, правда, потом обещал переделать, но в эксперименты ударился.
— И что?
— Вот и бегают от этого экспериментатора по архиву, а мне этого не хочется.
Я вспомнила паука и поежилась.
— А какие ингредиенты нужны?
— Ну, я уже и не вспомню, в книге все написано. — Он поскреб коготками макушку, припоминая название. — «Превращение веществ и элементов», автор Пертикус Вторус. Только книгу взяли почитать, и все… с концами.
— Как портретик, — проныла невезучая Лейя.
— А кто взял почитать? — спросила я, делая вид, что не замечаю подозрительного взгляда Аэрона.
Но тут задребезжало ботало Рогача и противный голос объявил:
— Так, девицы, комнаты к осмотру, юбки оправить, женишков повыгнать!
Анжело растворился дымком, а крыс заметался с ворованными тетрадями, пока прямо из пустоты когтистая лапа демона не ухватила его за шкирку и не уволокла в неизвестность. Аэрону пришлось выйти через дверь, тут же в щель сунулся пятак кладовщика, который с осуждением глянул на кичливую роскошь и проскрипел:
— Ну, у вас-то претензий быть не может.
— Как это не может! — запищала мавка. — А печь? Дым в комнату, тяги никакой! И отопление! У нас центральное отопление или трубу из ледника вывели?
— Ага, — обрадованный Рогач вытащил тетрадочку, — так значит, это в вашу трубу кикиморы ворованные потрошки скинули, да!
— Какие потрошки?! — басовито возмутилась Алия.
— Куриные, — сообщил ей Рогач и, топоча копытами, побежал по коридору, выкрикивая:
— Феофилакт Транквиллинович, я же говорил, что они потроха в трубу скинули, да! А вы говорите, ни у кого не дымит, ни у кого не дымит, да!
Лейя уставилась на печь, как на чудовище:
— У нас там потрошки?
Сообразительная Алия выскочила в коридор и заорала:
— И че? Сейчас чистить будут?
Ее голос потонул в буре скандала. У кого-то нашли зелье для черного приворота. Три девицы-первокурсницы рыдали в голос, клянясь, что это не их. Директор молча нависал над ними, а Рогач брызгал слюной и топал ногами. Я растерянно оглянулась: Лейя стояла у печки, на ее лице был написан ужас пополам с брезгливостью.
Сделать, что ли, доброе дело? А что? Мне всегда удавались заклинания ветра. Главное, чтобы отсюда дуло, а туда тянуло! Подмигнув Лейе, я открыла заслонку и представила, как ветер одним ударом выбивает потрошки наружу. Во всяком случае, ветряную мельницу на Луговищах я запустила в небо именно таким макаром. Лейя неуверенно проговорила:
— А может, не надо?
Но я уже махнула руками, представив мельницу на Луговищах, в тот же миг тело сделалось на удивление легким и меня даже приподняло над полом. Комнатка начала крениться, мебель поехала в угол. В коридоре кто-то сдавленно вякнул. Я уцепилась за подоконник и совершенно случайно глянула вниз. Весь мир был передо мной как на ладони, маленький, словно игрушечный Веж под ногами, река причудливо изгибалась белой свадебной лентой, обручальным колечком темнел Заветный лес. В голову закралось подозрение, что мы где-то очень-очень высоко, парим над миром, как птица, задумавшая сделать вираж и завалившаяся на одно крыло. Я обернулась и уперлась взглядом в цепляющегося за косяк Феофилакта Транквиллиновича.
— Госпожа Верея, — на удивление мирным голосом проговорил он, — не соизволите ли вы прекратить это безобразие?
— Ага, — согласилась я, и мы ухнули вниз. Хорошо, что под нами было версты три и директор успел сказать:
— Вверх!
И я сделала «вверх». Частые звездочки замелькали в окне, мир укутался косматым облаком, а в прорехах речки гляделись, словно тонкие ниточки.
— Вниз, — плаксиво попросили из коридора, и я расслабилась, решив: а пусть оно все будет как будет, и зажмурилась от страха.
Школа завалилась на другой бок и ухнула сквозь облака с нарастающим противным гулом. Я заледенела у окна, но вида зимнего парка с озерцами и беседками, стремительно мчавшегося мне навстречу, не выдержала и снова повернула Школу в небо.
Когда меня припечатало к полу, я поняла, что делаю что-то не так. Ужаснулась, представив руины вместо Школы, и завела песню отчаяния:
— Ы-ы-ы-ы!
Мне вторило многоголосое эхо. Даже те, кто ничего не соображал, понимали, что происходит что-то жуткое. И только Феофилакт Транквиллинович проявил себя героем, просипев от ставшего ему родным косяка:
— Может, не стоит в эту пору убиваться? Представьте парк, собака Жужа на крыльце, Гуляй кормит ее сосисками. Идет по коридору крыс, почесывая пузо, и вы с подружками ему навстречу, одеты для гуляния в кабаке у Никодима.
— Вы все с ума сошли?! — пищала Лейя, обнимаясь с печкой.
Алия лежала на своей кровати с именной отцовской саблей в руках и гудела:
