После такого меня вдруг отнесли куда-то и уронили. Вот взяли и уронили на диван, после с чувством выполненного долга руки вытерли, словно я вообще что-то грязное, наградили убийственным взглядом и ушли.
И откуда-то справа донесся взбешенный голос:
– Слушай сюда, Лепестук Лепестоковна.
– Лепесток Фиалковна! – поправил звенящий от гнева женский голос.
И мне стало ну очень интересно, кто это. А потому я приподнялась, кое-как ноги опустила на пол и села с пятой попытки – метла помогла, она, оказывается, тоже тут была. И вот только я села, взгляду моему представилась чудесная картинка – взбешенный черт перегнулся через стол и рычал на такую маленькую худенькую феечку с крылышками.
И рычал черт ну очень выразительно:
– Слушай ты, феячковна, я тебе сколько раз говорил – головой думать, что ты на своем экспериментальном закутке сажаешь, а?
Феечка была явно не робкого десятка и, несмотря на то, что черт ее едва ли не под стол загнал, умудрялась отгавкиваться:
– А кто, кто в универе за безопасность отвечает? Что я, виновата, что ли, что ты толком обезопасить наш сад не в состоянии, а?
– С-с-сад обезопасить? – взревел Владлен Азаэрович. – Ты, Травинка Болотяковна, обязана, мать твою водяному, докладывать мне, папашу на корм гадюкам, наименование растительности, которую высаживаешь в своем, мать его, саду! Где список?!
И феечка мгновенно сменила линию поведения.
– Владлен Азаэрович, родименький, ну что же вы так всполошились-то, а? Будет список, будет, ну виновата, да, забегалась, занести забыла, ну с кем не бывает. В чем проблема-то?
– В ЧЕМ ПРОБЛЕМА? – заорал декан чертового факультета. – В этом!
И его палец самым беспардонным образом указал на меня.
Феечка тоже на меня посмотрела, улыбнулась клыкастенько и протянула:
– Так миленькая вроде. И грудь, и талия, и ножки ничего, и светленькая, как раз в вашем вкусе, Владлен Азаэрович…
– Да неужели? – язвительно протянул черт. – Слушай сюда, Лепесток Фиалковна! – И вот от его вкрадчивого тона феечка побелела, и улыбаться перестала, и действительно на черта уставилась как зачарованная. – Вот это, – на меня снова указали пальцем, – новый староста чертового общежития! И оно внаглую не подписало листок о заселении. Тебе рассказать о последствиях?!
– Ох, – феечка испуганно втянула шею в плечи. – Говорила тебе, Владленушка, уступи ты этой Маре Ядовитовне. Ну раз бы ты с ней, другой, да и перебесилась бы баба, а так…
– Убью! – выдохнул декан.
– А чего я? Я ничего, я дальше слушаю. Может, помочь чем? – засуетилась фейка.
– Это в адекват приведи! – рявкнул черт.
Феечка с сомнением оглядела меня и осторожненько спросила:
– А чего с ней?
Широко улыбнувшись, я ответила:
– Все шикарненько!
– Малина с ней, – прошипел декан чертового факультета, – угадай чья.
– Ой, сорняк доставучий. – протянула фейка так, что у черта вытянулось лицо.
– П-п-подробнее! – рыкнул он.
Побледневшая фейка дрожащими руками открыла ящик стола, достала оттуда какие-то бумажонки и протянула декану, упрямо глядя в пол.
Черт схватил, развернул и прочел вслух:
– Сорта зачарованной малины. Сочувствие, Отвага, Глупость, Чрезмерная глупость, Отчаянность, Вожделение, Тупость, Страсть, Исследовательский инстинкт, Мыслитель, Божественность. – Он остановился, а после ласково так: – Лепесточек, зеленюшечка ты моя, а я тебя УБЬЮ! УБЬЮ, ТВОЮ МАТЬ, И ПОД ЭТОЙ МАЛИНКОЙ ПРИКОПАЮ!
И я как-то даже не удивилась, когда фейка юркнула под стол да там и затаилась. Нет, я вовсе этому не удивилась, зато глубокомысленно заметила:
– Удивительное дело, Владлен Азаэрович, в то время как прирожденный философ способен планомерно загнать противника в угол, вы собеседников загоняете исключительно под стол. Интересно, к чему бы это?
– К дождю, – брякнула из-под стола Лепесток Фиалковна.
В помещении раздался отчетливый скрежет зубов, а после декан простонал:
– Приведи ты ее в норму! У меня триста чертей топчутся перед общагой без возможности вселиться! Им что, ночевать под открытым небом?!
– Ага! – радостно сообщила я.
Черт прикрыл глаза, медленно, протяжно так выдохнул и очень сдержанно приказал:
– Приведи это в норму, немедленно!
Под столом завозились, и феечка осторожненько сказала:
– Двенадцать часов воздействия… противоядия нет. Простите.
И стало тихо. Так тихо, что когда в небе громыхнул гром, я все рулады раскатов расслышала. Вот здорово!
– Хорошо, – отчаянно сдерживаясь, выдохнул декан чертового факультета. – Варианты?
– А ты уговори ее, может, подпишет? – робко предложила фея.
– Да разбежалась! – заявила я, и метла со мной полностью была согласна. – Там помесь хлева со свинарником, самогонный аппарат и вонь прямоходящая!
– Какая вонь? – переспросил черт.
– Прямоходящая!
В небе опять громыхнуло, потом сорвались первые крупные капли дождя. На лице декана вновь поселилось зверское выражение, и он прошипел:
– Дождь! Потрясающе! А завтра у меня половина студентов с воспалением легких будет!
И мне вдруг как-то жалко так чертей стало. Очень-очень жалко, хотя я вообще чертей не люблю и все такое… И… и метла со мной тоже была солидарна, я и сказала:
– А давайте сюды вашу бумаженцию.
Владлен Азаэрович сначала явно ушам не поверил, потом схватил какую-то папку, метнулся ко мне, сел рядом, достал стандартный лист-разрешение на заселение, разместил на папке и ручку достал.
Дождь между тем усиливался, а я почему-то спросила:
– А где хвост, покажете?
– Что? – прошипел он.
– Хвост, – говорю. – Вы не дали штаны снять, а там хвост, я просто-таки спать не смогу, если не узнаю, где он. – И, придвинувшись ближе к декану, я жарко прошептала: – Покажите, а?
Владлен Азаэрович закрыл глаза, секунд на пять, ме-е-е-е-едленн-но выдохнул, посмотрел на меня, улыбнулся и ласково сказал:
– Конечно, Стасенька, обязательно покажу. Я тебе все покажу, гораздо больше, чем ты способна увидеть. А сейчас будь хорошей ведьмочкой, подпиши листочек.
– Уау, – восторженно выдала я.
И подписала. Ага. Так и написала: «Санкционирую заселение в чертовое общежитие на денек».
– Какого… – прошипел кто-то над ухом.
– Не мешайте, расписываюсь, – заявила я, ставя размашистую подпись.
И вот все время, пока я расписывалась, этот зубами скрежетал, и скрежетал, и.
– Нате, – я протянула листок Владлену Азаэровичу, – живите и помните о моей доброте.
После чего обняла метлу и. завалилась спать. Прямо там. Просто хотелось очень. И хорошо было, и чувствую себя такой доброй, милосердной и.
И нас с метлой обеих вдруг ка-а-ак понесло куда-то вниз, а потом вверх, и вбок, и на диван. Только не этот, а какой-то другой. Красный, с золочеными ножками и подлокотниками, а еще тама был мужик.
Такой мужик!
Здоровый, широкоплечий, черноглазый, темноволосый, нос у него оказался выдающийся, морда – ух, ну и зверская же, и росту, главное, росту превеликого, а уж тело-то, тело до штанов до самых голое и это… лысое такое. Лысое-прелысое, разве что руки волосатые, а так ну весь лысый.
– Здравствуй, Стасенька, – сквозь зубы и при этом пристально наряд мой разглядывая, произнес этот мужик.
И таким он мне вдруг знакомым показался.
Я отпустила метлу, и та вдруг исчезла. Странно, но не суть. Села, внимательно глядя на мужика, потом подперла кулаком щеку, продолжая сосредоточенно его разглядывать, и честно призналась:
– Слушай, ты какой-то лысый.
Странное дело – он вдруг напрягся и словно бы даже зарычал.
– Нет, серьезно, – рассматривая лысое тело, продолжила я, – у нормальных мужиков волосы на груди и на животе чуть-чуть, а ты весь лысый какой-то.
Странный мужик привлекательной наружности подошел ближе, наклонился и проникновенно спросил:
– В бордель устроилась?
Вопрос удивил. Очень. Огладив юбку, я протянула:
– Это ф-ф-ф-ф-фо-орр-рма, вот!
– Форма, говоришь?
Он присел передо мной на корточки и уставился туда… э-э-э… откуда ноги растут, и потому я эти ноги быстренько свела вместе, чтобы ему жизнь малиной не.
Ох, малина!
И вспомнилось мне вдруг чаепитие с Никодимом, и феечка, что малину нафеячила, и этот, зломордушечка который, санкция, на денек выданная, и дух злой, и черт взбешенный, и зубной скрежет, под который засыпала.
– Ой, – протянула я, – зломордушечка теперь убьет!
Странное дело – самым невероятным образом уже почти родной зубной скрежет раздался вновь. И раздавался он из уст этого обалденного мужика. Такого широкоплечего, шикарного, сильного, темноволосого, черноглазого, и нос такой орлиный, и скулы, и подбородок мужественный, и.
– Возьми меня, – жарко прошептала я, подаваясь к нему, – я девственница.
