– Да чего тут думать, вон, полыхнёт змей из трёх глоток огнём, да и погорит всё, – оживился Любим, радуясь, что нашёл правильный ответ. Уже третий год он в школу ходил, науки осилить пытался, да видно не дано ему – сильно отставал от прочих учеников.
– А урожай? – поинтересовался кто–то. – Хлебушек запылает, да сгорит. И останешься ты, Любимка, без пирогов да ватрушек.
– Ну нет, я уж лучше с мотыльком пироги поем, чем вовсе без ничего остаться, – обиженно проворчал великовозрастный ученик, вызвав смех остальных школяров. Раздались выкрики:
– Давай мы тебе кузнечиков наловим!
– Не, лучше акрид! Пусть из акрид караваи печёт!
– Ничего смешного в том нет, – густым, гулким голосом произнёс Водяной. Он давно всплыл и, облокотившись на корягу, с интересом наблюдал за неожиданным развитием урока. – Вот когда я в землях африканских путешествовал, то сам видел, как люди чёрные, расы негровидной акрид тех ловят, сушат да в муку толкут. А из муки лепёшки на меду месят, пекут да лопают.
– А ты, дядюшка Водяной пробовал? Скуснаи? – перебивая друг друга, загомонили ребятишки.
– А как же, пробовал для интересу. Вкусные, да больно вкус тот непривычен.
– Вернёмся к уроку, – пресекла разговоры Василиса Премудрая. – Акридные лепёшки тоже не раскрывают всей глубины вопроса.
– А что до глубины, то спасенье от насекомой той в зелье волшебном, подзабыл, как называется – слово иноземное не то аглицкое, не то хранцузское. Но в том разницы нет, всё одно язык сломаешь, пока выговоришь.
– Ишь, а ещё языкам иноземным учён! Запамятовал он, полуглот водоплавающий, – подал из кустов голос Кощей Бессмертный, поддев Водяного. – Латынское то слово – инсектицид.
– А вас, уважаемые взрослые, прошу не вмешиваться. Я знаю, что вы знаете, но дайте же, наконец, детям ответить! Ну–ка, кто поведает, как зелье то готовится? Горынюшка, скажи ты.
Змеёнышевы головы переглянулись, опустились, три пары глаз в траву уставились. Урока Горыныч–младший не выучил, пользуясь тем, что старшего змея дома не было, а из нянек своих – Кощея да Дворцового – давно уж научился верёвки вить.
– Трава такая есть, – снова зашептали из ивняка. На этот раз подсказывал Дворцовый, в травах он хорошо разбирался. – Растёт она на глухих полянах, что посреди глухих дубрав находятся. И собирать её – время определённое надо знать, ибо не всегда в ней сила имеется. А когда соберёшь её да скосишь в правильное время, запаришь травку исект… тицид…
– Инсектицидную, – подсказал Кощей и добавил:
– Горыша, что ж ты не повторяешь, тебе ж подсказываем!
– А то и не повторяет, – строго молвила Василиса, – что и с чужих слов пересказать толком не способен. Придётся, видно, на другой год оставить, да с самых азов учить начинать. – Она нахмурилась да на Горыныча–старшего с укоризной посмотрела. Тот тоже головы до самой травы склонил, со стыда готов был сквозь землю провалиться – до самого царства Пекельного. Про себя змей решил сегодня же с чересчур усердными няньками серьёзную беседу провести, пыл их охладить. Давно уж пора на вид им поставить, что не младенец уж воспитанник их, и к самостоятельности приучаться змеёнышу давно пора. А учительница премудрая стала урок продолжать:
– Правильно дядька Дворцовый про травку рассказал. Бродилкой трава та называется. Вот как пропарится она, сколько надобно, и бродить начнёт – тут только глаз не смыкай, следи, чтоб не перебраживала. Как готово зелье, процеживай да поливай те места, где мотылёк имеется, а пуще лей там, где гусеницы его свирепствуют. А ещё есть насекомая акрида, о какой тоже упоминали сегодня. Хызрыры да сродственные им народы акрид ещё саранчой называют. Одна акрида безвредна, а когда стаей соберутся, то летят они полчищами, свет затмевают, а где пройдут, там только голая земля остаётся. Акриды те дюже прожорливы, и зелье против них одно – птица такая отважная: на вид скворец как скворец, только цвет у него розовый, что небо утреннее, восходное.
– Да как же Велес, ваш братец, позволяет таким страшилищам вредным жить да множиться? – Всплеснула ручками Оленюшка, дочка одной из баб, помогающих Елене Прекрасной по хозяйству. Елена девочку привечала, выплёскивая на неё свою нерастраченную любовь к детям. Она сама следила за одеждой Оленюшки, рассказывала ей о модах и учила «манерности».
Улыбнулась Василиса, погладила ученицу по голове.
– В природе всё равновесно задумано, – сказала она. – Ничего нет совсем вредного, как и только полезного – всё правильно и зачем–то надобно. И акрида та пользу приносит. Где помрёт стая саранчёвая, да вовремя запахают её люди земледельные, там семь лет урожай собирать невиданный будут. Такой, что возов не хватит, с полей в закрома доставлять. А потому оценивать что вред, а что польза с детства надобно учиться, но только применимо к своим деяниям, дети. Только с того, будет ли польза от твоих дел другим людям, али нет. А в природе всё пользительно, даже то, что на первый взгляд ненужным кажется. Потому и песни наши, и сказки, и прочее творчество народное природу прославляет. Вот сейчас вы мне загадки скажете, где явления разные земные, небесные показаны, где про реки да травы говориться, про поля да леса. Ну, кто первый?
– Я!
– Я знаю!
– Я тоже знаю! Вот загадка: стоит дед над водой, колыхает бородой!
Василиса одобрительно кивнула и спросила:
– Кто угадает, о чём эта загадка нам говорит?
– Водяной то, у него борода длинная!
– Да что ж водяной, любой дед бородатый!
– Вы забыли, что мы природу ведаем, и загадки у нас о природе, – напомнила учительница.
– Да что думать, камыш то, над рекой стоит и на ветру колышется, – ответила Оленюшка, глянув на пруд.
– А я тоже такую загадку знаю, – неспешно объявил Любим, широкоплечий недоросль, радуясь возможности хоть раз правильно ответить. – Лысый жеребец через прясла глядит. Что сие означает?
Задумались соученики, ответа ни у кого не было. Василиса Премудрая снова детям помогла:
– Забыли вы, что Месяц Месяцович по небу на коне скачет, о том загадка и говорит.
– А почему лысый? – поинтересовался кто–то из учеников.
– Да кто ж знает, какие у них там в Ирие моды на причёски? – снова молвила Оленюшка, несмотря на свои младые годы, девочка сообразительная. – Может, у них там парикмахера из городу Парижу нету, и цирюльника грецкой национальности тоже не пригласили по недомыслию. А брадобрею всё едино – что бороду сбрить, что голову лысиной украсить.
– Отвлеклись мы от природоведения, вернёмся к загадкам. Ты, Горыша, можешь нам загадочно о явлениях природных поведать?
– Стоит палата, – несмело начала одна из голов малолетнего змеёныша.
– Кругом мохната, – продолжила другая, потом все три головы переглянулись и хором закончили:
– Одно окно и то мокро!
– Этому–то я тебя учу, охальник! Ишь, чего выдумал! – Вскричал Горыныч–старший и щедро отвесил подзатыльников всем трём головам своего отпрыска.
– Тятя! – заревел Горыша. – То ж солнце ясное! Оно аки глаз с неба смотрит, вот я и сравнил с глазом. Ресницы вокруг глаза мохнаты, а сам глаз сырой, а когда плачут люди, то и вовсе мокрым делается, – завопил, было, змеёныш, но тут же умолк и, хитро блеснув глазёнками, поинтересовался:
– А ты чего подумал, что так взъярился?
– Да так, ничего не подумал, – Горыныч смутился, взгляд опустил.
– Хи–хи, – засмеялся в ивняке Кощей Бессмертный, – жениться тебе надо!
– Е–эх, – послышался следом тяжёлый вздох Дворцового. – Бедненький мой сыночка, одинокий мой…
А Василиса Премудрая, дабы учеников от двусмысленности отвлечь, объявила:
– Анатомию человека ещё рано вам знать, проведём теперь занятие физкультурное. Сегодня мы игре аглицкой упражняться начнём – футболу.
Обрадовались ребятишки, загомонили. Вскочили, на команды разбились, да на лесной опушке ворота камнями обозначили. Горыныч–младший на ворота хотел встать, но Василиса Премудрая его в нападение поставила, сказав, что ворота для него малы. Понёсся меньшой змей за мячом, игрой увлёкся, крылья распустил. Зацепился он крылом за берёзу, кувырком по траве покатился. С берёзы Леший, словно спелое яблоко, в траву рухнул. Тут же Кощей Бессмертный из кустов пулей вылетел, к змеёнышу кинулся и ну причитать:
