– Я проглядела видеозапись, прежде чем репортеров выпустить. Все вроде нормально. Девки наши выступили на уровне. Поделки показывали. Стихи читали.
– На жизнь не жаловались? Порядки не ругали?
Погребец пожала мощными плечами, отдаленно напоминавшими пожарную помпу.
– Нет, товарищ полковник. А что?
– Подозрительно это, – полковник подпер кулаком подбородок и мрачно поглядел на фикус, – когда наш человек порядков не ругает и на власть не жалуется. Это сигнал.
– Какой сигнал?!
– Тревожный. Честно вам скажу, вся эта затея с японскими спонсорами мне с самого начала не нравилась. А теперь, когда про это дело еще и пресса унюхала, совсем не нравится.
– Ничего не поделаешь, – опять пожала плечами начконвоя. – Свобода слова…
Представители этой самой свободы слова, то есть Линда с Геной, оказавшись вне стен колонии, часа полтора топали по пустынной проселочной дороге до местной автостанции, периодически проклиная свою незавидную корреспондентскую долю и призывая всевозможные несчастья на гениталии их непосредственного начальника, который сейчас, конечно, греет зад в своем кабинете с евродизайном, пока они тут загибаются от холода, дожидаясь рейсового автобуса. Когда рейсовый пазик, чахоточно дрожа, наконец подошел, корреспонденты воспрянули духом и бойко втиснулись в автобус промеж сумрачных поселянок, нагруженных мешками с капустой и садками с галдящими гусями. Так они добрались до города и в на редкость полном согласии решили сначала выпить по коктейлю в ближайшем баре, чтобы снять стресс, успокоить нервы (как известно, нервы у творческих натур – материал весьма непрочный)…
– На студию попасть всегда успеем, – сказал Гена. – На хрена им там сейчас этот материал? Пойдет в завтрашнем новостном блоке.
Линда согласилась. Только сейчас она почувствовала, как пересохла ее нежная гортань от спертого тюремного воздуха, к которому неуловимо примешивался аромат то ли сакуры, то ли персика. И к тому же осенний промозглый ветер, срывающий с деревьев последнюю листву, заморозил субтильно одетую корреспонденточку аж до бантиков на тонких кружевных трусиках.
Ближайшим «баром» была студенческая забегаловка, официально именовавшаяся «Встреча», а в народе известная под названием «Трахнули по-быстрому». Но коктейли там подавали хорошие, почти правильные.
– И ты считаешь, что они, ну, эти зэчки, действительно обрели как бы… гармонию духа? – спросил Гена свою коллегу, осушив хайболл с «Кровавой Мэри».
– Хрень собачья! – авторитетно ответствовала Линда. – Я этой старой козе, самой главной, в глаза-то глянула. И знаешь, у меня такое ощущение было, будто она натуральная ведьма и жуткая сволочь, которой одно удовольствие притворяться этакой правильной, чистенькой, умненькой и благородной. Мне кажется, что все эти просветленные бабы мотают срок или за убийство или за что-нибудь похлеще. – Линда нервно глотнула поддельного айриш-крима и слегка поморщилась: изжога ей теперь гарантирована. Ладно, может, шеф вечерком шампанским угостит. В постели. Сукин кот.
– Что же может быть хлеще убийства? – усмехнулся Гена, возвращая Линду к разговору.
– Не знаю… А, ладно, пошли они к черту! Мы свое дело сделали. Если еще о каждой бабе, про которую я лепила репортаж, думать, моих мозгов не хватит.
– Это точно, – подколол Гена. – Зачем такой красивой да еще и мозги. Зато с ногами у тебя полный порядок. И с тем местом, откуда они растут.
– Паскудный козел, – без обиды в голосе сказала Линда. – Все вы, мужики, в одном месте клонированные. И все сволочи.
– А то, – усмехнулся Гена. – Ладно, завязывай пить. Поехали на студию, а то главный закатит истерику из-за того, что у нас простой.
И они вышли из бара, причем Линда, расплачиваясь, решительно оставила рядом с пустым бокалом подаренную ей фигурку крысы. Чем впоследствии и спасла свою молодую жизнь.
…А набеленные и насурьмленные по японским правилам женщины после ухода корреспондентов аккуратно прибрали комнату, умылись, сняли кимоно, оказавшись в арестантских робах с нашитыми номерами, и разошлись по камерам. Но прежде чем разойтись, они обменялись одним им понятными знаками, поклонились той, что называла себя Мумё, и сказали:
– Крысу не удержать в садке.
– Ее дороги известны только ей, – ответила Мумё и, усмехаясь, добавила: – Включите завтра телевизор, сестры. Посмотрим, как мы выглядим в эфире.
* * *
Став ведьмой, она позволила себе не следить за собой.
Д. Апдайк
– …В эфире ваше любимое «Еж-радио», если вам не спится и вы настроились на волну 0,13 и 13 WM. С вами я, Вика Белинская, ведущая этого часа, и мы с моим постоянным демоном-джеем обещаем вам много хорошей музыки, немного рекламы и обязательный блок наших новостей. Доброй полуночи всем полуночникам! Оставайтесь с нами, даже если вы летите на шабаш! И кстати, пусть сейчас прозвучит песня для тех, кто летит на шабаш.
Снова светит полная луна,
Снова вы находитесь в полете.
И покуда дрыхнет вся страна,
Ведьмы, вы ничуть не устаете.
Не страшны туманы и дожди,
И метеоритные потоки,
Тем, кто помнит все свои пути
На далекий незабвенный Бро-о-окен…
Покуда в эфире шла песня, я налила себе кофейку и выслушала новый анекдот от дем-джея, чтобы обрести бодрость, необходимую для работы за пультом. Это только в песне поется, что ведьмы ничуть не устают. Я устаю. Хотя я настоящая ведьма.
Когда я говорю об этом, следующей моей фразой обычно бывает: «Так уж получилось». И действительно, так уж получилось, что я родилась ведьмой и вела скромную, небогатую событиями жизнь, соответствующую своему статус-кво, покуда не попала во всякие приключения. И не встретила своего будущего (а теперь настоящего) мужа.
Мой благоверный, с коим я целуюсь, ругаюсь и опять целуюсь вот уже на протяжении пяти с лишним лет супружеской жизни, – Авдей Белинский, писатель, прочно окопавшийся в лагере сторонников нетривиальной фэнтези. Ну, если вы читали его романы, значит, понимаете, о чем речь. А если не читали – зайдите в любой книжный магазин… Нет, правда, зайдите. Полки с его книгами тянутся где-то примерно метра на три. По моему мнению, это свидетельствует о его гениальной плодовитости (также о его гениальной плодовитости свидетельствуют наши дети, но о них позже).
То, что я, супруга писателя, – ведьма, смущало самого писателя только до свадьбы. Мы даже чуть было не расстались на почве конфликта по поводу моих паранормальных способностей. Но, как говорится, omnia vincit amor, то есть любовь все побеждает. В данном случае любовь тоже победила, и Авдей сделал мне предложение… Ну, наверное, то, что он сделал, можно считать предложением руки, сердца и прочих существенно важных органов…
После свадьбы Авдей стал находить в моей ведьмовской природе даже нечто пикантное (хотя на самом деле, по-моему, сработало обычное мужское тщеславие: как же, у всех жены – просто жены, а у меня еще и ведьма!).
Впрочем, в быту я постаралась свести применение своих магических способностей к минимуму, тем более когда родились Марья и Дарья, наши близнецы-первенцы. Девчонки они замечательные и, благодарение небесам, кажется, наследственностью пошли не в маму-ведьму, а в папу-писателя. Авдей, кстати, очень мечтал о сыне, но, когда родились девочки, стал трястись над ними, как над уникальной коллекцией бриллиантов. Правда, поначалу муж настаивал, чтобы имена у девчонок были какие-нибудь оригинальные, например Аделаида и Евфросиния, но я проявила твердость и настояла на своем. Имя – штука серьезная. Оно может потребовать от тебя поступков, плавно переходящих в подвиги. Поэтому пусть мои дочки носят простые имена…
До рождения девочек я работала в специальной полуночной библиотеке, открывавшей свои тайные двери для магической и оккультной публики: оборотней, колдунов, вампиров, привидений… Когда появились дети, работу я оставила, три с половиной года занимаясь стиркой пеленок, приготовлением молочных смесей, переживаниями по поводу режущихся молочных зубов, ветрянки, краснухи и дисбактериоза… В одном девчонки здорово облегчали мне задачу: если они болели, то вместе. Вместе же и выздоравливали.
Разумеется, муж во всем мне помогал (во всяком случае, я не развеивала его уверенности в этом). В основном же я предпочитала управляться сама, если не считать периодических набегов к нам в Москву моей мамы, Татьяны Алексеевны Либенкнехт. Мама, дослужившись до полковника налоговой полиции, вышла в отставку и при попустительстве своего мужа, Калистрата Иосифовича Бальзамова, мага на службе у закона и когда-то моего наставника, погрузилась в изучение оккультно-этнографических традиций разных народов. Сейчас, в частности, она серьезно занималась вопросами мистических традиций средневековой Японии и изредка присылала открытки с видами Токио, старых провинций Киото и Хоккайдо.
