Мнение первого секретаря министерства спорта и туризма, высказанное ею после неожиданной смены руководства, что несколько нарушило жизненные планы и нанесло удар по женскому самолюбию.
Совет Российской Империи был по сути мероприятием довольно рутинным и на диво скучным, а потому особого энтузиазма средь участников не вызывал. Да и прошли времена, когда на данном Совете решались вопросы глобальные, влияющие на жизнь страны. Нет, нынешние тоже влияли, но куда как скромнее. Махина Империи работала исправно, не требуя, и даже избегая излишнего участия в её работе. И потому особая приписка об обязательном присутствии многими была принята… с опаскою, пожалуй.
Опечалился министр путей сообщения, вспоминая, не дошла ли какая из многочисленных жалоб до Императора. Призадумался об отставке министр просвещения, реформа коего, начатая еще позапредыдущим министром и дважды сама реформировавшаяся, несколько затянулась и оказалась куда более дорогой, чем это представлялось вначале. Министр здравоохранения привычно пощупал карман, в котором хранил пилюли, как уверяя, исключительно в целях самоуспокоения…
— Не знаете часом по какому поводу-то? — осторожно поинтересовался князь Василевский, глава министерства связи и массовых коммуникаций, пребывавший в настроении глубокой меланхолии, ибо смутно подозревал о причинах высочайшего недовольства и даже ждал его.
Но в частном порядке.
— А то вы не ведаете, — фыркнул министр сельского хозяйства и стиснул папку с докладом. — Вечно ваши щелкоперы понаписывают, а нам потом выслушивай.
— Это не наши! — возразил министр, промакивая залысину платком. — Наши щелкоперы знают, что писать и как писать. Это какие-то совершенно посторонние! Частного порядка! И мы уже довели до их сведения, что информация, представленная в газете, не соответствует действительности.
— Ага, — фыркнул министр внутренних дел, который сидел слегка наособицу. Был он человеком простым, выслужился из самых низов, а потому к иным относился с подозрением. Впрочем, весьма даже взаимным. — А они взяли и раскаялись…
— Это… это частная газета! Коммерческого толку…
— Вот-вот… коммерческого. За копейку мать родную не пожалеют. Давно надо было прекращать эту… коммерцию, — министр внутренних дел даже кулаком по столу дал. Но стол был крепким, дубовым, зачарованным еще прабабкой нынешнего императора, которая в природной рачительности своей весьма переживала за мебель. — И цензуру возвращать надо!
— Боюсь, что не поймут… нынешний век диктует новые тенденции. Гласность. Доступность. Открытость…
Василевский горестно вздохнул, поскольку открытость с гласностью вкупе обернулись раннею язвой, про которую целители говорили, что возникла она исключительно от нервов. И вот теперь в животе заворочалось, заныло.
— Да и как их найдешь-то… — попытался оправдаться князь Василевский. — Они же ж не тут… они же ж этот пасквиль из интернету перепечатали…
О чем вполне искренне сожалеют, поскольку прибыль от проданного тиража точно не покроет убытков от закрытия типографии и самой газетенки.
— А кто там в этом интеренетах чего насочинял, разве ж найдешь-то?
— Обижаете. Было бы желание, а вот найти… — и министр внутренних дел протянул бумажечку. Разворачивал её Василевский с некоторой опаской, и имя, на бумажечке начертанное нервною рукой министра внутренних дел, спокойствия не добавило. Вот же ж… а ему говорили. Вот старший помощник так прямо и заявил, пусть и бездоказательно. Вот именно, что бездоказательно! Род старый, славный. И чтоб подобное? Да разве ж можно в такое поверить?
И Василевский с легкой душой позволил себе не поверить. Еще понадеялся, что, может, обойдется.
Не обошлось.
— Вы уж намекните, — сказал министр внутренних дел предоверительным тоном, от которого и язва примолкла, и в душе появились нехорошие предчувствия. — Что, времена, может, ныне и новые, да только каторга у нас старая. Уж больно далека от столицы-с, вот реформы и не дошли. Там не то, что о доступности с гласностью, там в принципе о правах человека ведают мало и плохо… про открытость и вовсе молчу.
— Н-намекну.
Вот же… зараза строеросовая.
Мог бы и сам все решить. Что ему мешало позвонить главе рода? Сказать от так от, предоверительно, про каторгу… про… но связываться не хочет.
Знает, до чего Волотовы злопамятны.
А Василевскому теперь отдувайся…
Додумать не вышло, ибо отворилась дверь, резко так, напоминая, что норовом нынешний Император даже не в батюшку пошел, а в деда своего, и министры поспешно поднялись.
— Доброго дня! — радостно произнес Император. И от этой, не имеющей явных причин радости, Василевскому совсем уж поплохело.
А может… ну его?
Портфель этот министерский… стоило вот ради него интриговать, рваться? Подать в отставку. Перекинуть дела вкупе с этой вот бумажкой, которую князь сунул в карман, помощнику, раз уж так ему хочется. А самому в Сибирь… не на каторгу, конечно, но в родовое поместье. И там уж, в глуши да тиши, нервы залечивать рыбалкой.
На медведя опять же сходить можно.
Говорят, что охота на медведя очень способствует переосмыслению жизни и переоценке ценностей, особенно, если идти не с ружьем, а с рогатиной.
— Рад, что все в сборе! — Император занял место во главе стола. За его спиной молчаливой фигурой застыл князь Поржавский. Секретарь, сопровождавший Его Величество, аккуратно положил пред Императором стопку папок.
Медведь, конечно, зверь опасный.
Но… разве что помнет.
— Начнем заседание с ряда… любопытных моментов. Вот скажите, Георгий Васильевич, сколько магов ежегодно выпускает Петербургский университет?
— Всего? — осторожно переспросил министр образования, явно не готовый к столь коварным вопросам. Но сопровождавший его помощник наклонился и шепнул что-то. — Ежегодно — двести сорок или двести пятьдесят… в зависимости от набора, старательности при учебе, отсева.
— А Московский?
Снова помощник…
— Пусть он отвечает, — это не осталось незамеченным, и Император указал на помощника, который тотчас вытянулся и четко доложил:
— От ста пятидесяти до ста семидесяти трем совокупно по всем факультетам.
— А остальные заведения?
— Еще около трехсот, иногда трехсот пятидесяти…
— И сколько из этих магов учатся… бюджетно?
— Все, — помощник выглядел смущенным. — Ваш дед постановил, что образование магов — дело государственной важности, а потому должно идти за счет государства.
— Чудесно, — улыбка Императора стала еще шире. И Василевский нащупал в кармане платочек, смахнул пот со лба. — Таким образом, если я верно посчитал, то ежегодно Империя пополняется семьюстами высококвалифицированными специалистами? Магистрами прикладной магии разного профиля? Так?
— Т-так…
— Видите, Евгений Афанасьевич, — повернулся Император к министру труда и социальной защиты. — А вы мне на нехватку специалистов жалуетесь…
— Так… эти маги только на бумаге и числятся! — Евгений Афанасьевич Стариков в министрах ходил давно, а потому был опытен и непуглив. И даже порой позволял себе говорить, что думает. — Учиться-то они учатся… а потом…
Он выразительно замолчал.
— И что потом? — Император подвинул к себе ближайшую папку. — Хотя… можете не отвечать. Потом они возвращаются в рода, где и служат их интересам, позабывши отчего-то, что служить в первую очередь должны отечеству. Что мой прадед, выводя магов во дворяне, поставил это служение обязательным…
Император умел говорить спокойно и даже нудно.
— Но так-то…
— Так-то… в итоге что мы имеем? А вот имеем… засуху имеем? На югах?
— Имеем, — вздохнул министр сельского хозяйства. — Пока еще только начинается, но год обещается быть засушливее прошлого…
— Зато на востоке затапливает. Так?
— Так, но…
— Весной заморозки. Осенью тоже… еще нашествие чего там… яблоневой плодожорки, кажется? Так?
— Это прошлой осенью было, — подал голос министр сельского хозяйства. — У нас из-за того дефицит яблок случился.
