в рутину серо выписанных будней, — продолжил за ним Банзай.
— И тем исполнить замысел стихий
и воплотить Великое Деянье,
повергнув в тлен убогость бытия! — закончил Шензи.
Все вздохнули и повернулись к третьему из тройняшек, Эду, который пояснил:
— Мои сиблинги хотели сказать, что Мастер Полчек в своих постановках экспериментирует не только с содержанием, но и с формой, внося непредсказуемый элемент случайности в состав нашей труппы. Потому что наш Мастер — гений постмодерна.
Тройняшки-голиафы, лысые и широкие в плечах полувеликаны, отличаются не только высоким ростом, редкой уродливостью и физической силой, но и фанатичной приверженностью сцене, а также непререкаемой верой в гений хозяина. Их мир — это театр, Полчек — творец его, а значит, равен нефилиму как минимум. И спорить с ними об искусстве не стоит, потому что голиафы хотя и не злы, но вспыльчивы. Они также и отходчивы, так что, хорошенько отколотив спорщика оторванной у него же ногой, они его неизменно прощают и искренне плачут на похоронах.
Правда, злые языки говорят, что это слёзы сожаления о том, что их расовые обычаи поедания умерших соплеменников не одобряются в иных землях, и много вкусного мяса пропадает зря.
— Нам не следует оспаривать действия нашего хозяина, — добавил Кифри Скорбец. — Неисповедимы пути его и резоны.
— Ещё бы, — скептически прокомментировала Фаль. — В твоей точке зрения я и не сомневалась. А я бы выкинула болвана за порог.
Кифри, монах из ордена Скорбцов, прибился к труппе несколько лет назад. Приведённый на спектакль Полчеком, остался насовсем, потому что не помнил, куда и зачем шёл до того. Собирая у людей добровольно отдаваемые вещи, Скорбцы забирают с ними тяжкие воспоминания, тем самым уменьшая страдания несчастных. Отданное они сбрасывают за Край, делая тягостное прошлое неслучившимся. Такова неприятная, но важная миссия ордена. Однажды Кифри, относя на Край очередную порцию пропитанных тяжёлой памятью вещей, сел, подумал, разулся, разделся — и выкинул за пределы мира всё, что у него было, отправившись в обратный путь голым и беспамятным. С какой целью? — Он не помнит. Как давно? — И это забылось. Зачем его подобрал в порту Полчек? Этого не помнит уже и сам Полчек. С ним такое случается: заподозрив в ком-то предмет своих поисков, мастер притаскивал человека в театр, а убедившись, что в очередной раз ошибся, моментально утрачивал интерес и просто забывал выгнать. Большинство уходили сами, растерянно пожимая плечами и размышляя: «Что это было?» Некоторые болтались по «Скорлупе», пытаясь найти своё место, но в итоге шли дальше. И лишь очень немногие, как Кифри, оставались навсегда, вливаясь в странную жизнь полутеатра-полуклуба-полуприюта для потеряшек Альвираха.
Лишившийся памяти Кифри забыл всё виденное им зло, поэтому неизменно позитивен. Он не блещет актёрским талантом, но, не помня себя, легко перевоплощается. Отказавшись помнить о людях плохое, он неизменно искренне добр, и за это ему многое прощается.
— Помёт нефилима! — раздаётся голос из-за кулис. — Что вы жмётесь, как описавшаяся табакси? Спросите уже у Полчека!
Мастер:
— Второй игрок, кого мы видим?
Второй игрок, почесав бородку:
— Акхм… Я широкоплечая дварфийская* дева. Средних лет.
Первый игрок:
— В этом мы и не сомневались!
Второй игрок:
— Но-но! Без фамильярностей. Так вот, дварфийская дева. По меркам Пронесадских свах она уже дважды прожила свой брачный возраст — часики протикали, ворон крякнул «невермор», плюнул, махнул крылом и безнадёжно закурил. Она, однако, юна что духом, что секирой, и готова продемонстрировать это кому угодно.
Бородка дварфихи всегда подстрижена по последней моде. (Последней, о которой она слышала. Еженедельные вестники Пронесада в это болото не доходят.) Секира за её плечами сияет как новая, а рукава закатаны по плечи, демонстрируя могучие бицепсы и некоторые ошибки молодости, на которые намекает набитый на левом предплечье пылающий то ли якорь, то ли что похуже.
Мастер:
— И как зовут вашего персонажа?
Второй игрок:
— А! Спичка Горелая, к вашим услугам.
* * *
* Для читателя, не знакомого с сеттингом DD, заметка от пояснительной бригады. Дварфы и гномы — это совершенно разные существа. Путаница с этим есть только в русском смысловом поле, и вызвана она тем, что в первом переводе Толкиеновского «Хоббита» зачем-то перевели dwarf как «гном», а потом ни у кого не поднялась рука исправить. Толкиеновские «гномы», которые с бородами и топорами, на самом деле дварфы. А гномы — очень низкорослые эльфы. Если вы назовете дварфа гномом, последствия вас не обрадуют.
— Куда ставить вашу троллеву тумбу? — пыхтит дварфиха.
В те моменты, когда она не заправляет баром и не выкидывает на улицу подвыпивших любителей искусства, перешедших в театральной критике от слов к рукопашной, Горелая Спичка занимается изготовлением и установкой декораций, благо плотницкий топор ей столь же привычен, как и боевая секира.
— Это не тумба, — раздражённо отвечает Пан, — а башня монастыря! На ней наша героиня признается в вечной любви на фоне пожара. Гениальная сцена, зрители будут рыдать как дети. Если, конечно, этот болван сможет сыграть Мью Алепу, а не будет и впредь изображать чучело болотного гоблина.
— Это та певичка? — интересуется дварфиха, кантуя здоровенную деревянную конструкцию, раскрашенную сверху под каменную кладку. — Которую Падпараджа поматросила и бросила, а она с досады сожгла монастырь и пошла за это на виселицу?
— Циничная необразованная женщина! — возмущается козёл. — К твоему сведению, достоверно известно, что казнь Мьи так и не состоялась, зато при дворе главы учёного семейства Суудэр в Бос Турохе вскоре появилась эксцентричная оперная певица, которую не отличил бы от Мьи даже самый остроглазый эльф!
— Ну да, ну да… — скептически усмехается Спичка. — Найди теперь того эльфа!
— Это было бы несложно, не будь эльфы такими пафосными засранцами, — обиженно отвечает Пан. — Двести лет для них не возраст, как, кстати, и для демонов. Я, вот, отлично помню закат Империи и Падпараджу Единождымученицу, уверен, множество эльфов припомнили бы и Мью Алепу. Ушастые говнюки обожают оперу. Правда, ходили слухи, что к тому времени роман Мьи и Падпараджи уже закончился.
— Ага, — добавила, слезая с ходуль, Фаль, — Падпараджа тогда как раз вернулась в Корпору и стала правой рукой тогдашней Верховной Птахи. Репутация поджигательницы монастырей и любовницы беглой певички ей была совсем ни к чему. Но то дело давнее. А с нашим болваном надо что-то решать прямо сейчас. Он фонарный столб не способен сыграть, не то что Мью Алепу.
— Гоните его прочь! — сказал громко Полчек и все посмотрели наверх.
— Вы тут, Мастер? — уважительно спросил Пан. — Простите, что эти балбесы отвлекли вас от размышлений своей никчёмной болтовнёй!
— Да ты сам громче всех орал! — возмутилась Фаль.
— Замолчи, женщина, не видишь, Мастер размышляет!
— Я тебе не женщина, а ворлок! Ты мой собственный демон!
— Ты, между прочим, получаешь от меня силу, Фаль! И кто в нашей паре, по-твоему, главный?
— А ты собираешь её со зрителей, восхищенных моей актёрской игрой!
— Со зрителей, потрясённых гениальной режиссурой моей пьесы!
— Кхм-кхм! — громко прокашлялась Спичка.
— Пьесы Мастера Полчека, — тут же поправился козёл. — Которая с помощью моей режиссуры…
