Каша уже успела безнадежно остыть. Есть холодную как-то не очень хотелось, но разогревать было лень, а после разогрева мой ужин обязательно уменьшится на добрую половину. Поэтому, выбрав из двух зол наименьшее, я отрезала себе большой ломоть хлеба.
В дверь постучали.
– Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом! – донеслось снаружи.
Естественно, никаких куриных ножек у моего дома не было – обычный каменный фундамент и завышенный пол, чтобы весенние паводки не затапливали жилое помещение, но это никого почему-то не останавливало. Я скрипнула зубами и снова выскочила на крыльцо.
– Ну что еще надо?
На меня смотрели простодушные голубые глаза молодого парня, одетого в холщовую рубаху и ярко-синие штаны в белую полоску. Стоптанные сапоги, подобранные явно на какой-то помойке, были велики настолько, что ноги в них болтались как хворостина в ведре. При виде меня на лице парня проступило легкое разочарование.
– А мне бы Бабу-ягу, – проблеял он, вытягивая шею и стараясь заглянуть внутрь избушки.
– Я вместо нее. Чего тебе?
Подобные казусы тоже случались достаточно регулярно. Странствующие рыцари и просто искатели приключений на свою… на весь свой организм никогда не обходили мое скромное жилище стороной и считали своим долгом напроситься в гости, начиная знакомство всегда одним и тем же приветствием.
– А ты сначала накорми, напои да спать уложи, а потом уже спрашивай, – придерживался парень традиционного стиля поведения.
– Вот еще, – фыркнула я. – Слишком много чести. Нашли гостиницу. Топай давай отсюда.
И я захлопнула дверь у него перед носом. Мне дадут поесть сегодня нормально или нет? Расходились тут, понимаешь.
И только я присела к столу, как в дверь снова постучали. Аппетит, который и так при виде моей гречневой каши поспешно отполз в самый дальний угол внутренностей, теперь испарился окончательно.
– Ну что еще?
– Может, все-таки пустишь? – жалобно взмолился парень. – Темнеет уже, а до деревни я не успею затемно добраться. Стремно в лесу ночевать. Волки.
– Какие волки? – возмутилась я. – Вы всех волков на несколько верст вокруг распугали своими хождениями. Они теперь от людей как от огня шарахаются.
– Ну вурдалаки, лешие, кикиморы. Не дай погибнуть молодой душе, – не сдавался парень.
У меня такое впечатление, что мой дом, как медом намазанный, притягивает к себе всех кого не лень. И все норовят ночевать остаться. Уединилась, называется.
– А расплачиваться за ночлег чем будешь? – строго спросила я.
Парень выразил крайнюю степень задумчивости, выискивая в закромах своей недалекой памяти соответствующий сказочному стандарту ответ, но не нашел и поднял на меня озадаченный взгляд:
– То есть?
– А ты думал, я тебя бесплатно пущу?
– А разве Бабе-яге не положено просто так пустить странника, а потом еще наутро и клубочком путеводным одарить?
Святая наивность, книжек начитался. Я закатила глаза.
– Я благотворительностью не занимаюсь. Не хочешь платить, проваливай отсюда.
И собралась уже снова захлопнуть дверь, но парень поспешно сдался и схватился за ручку с другой стороны.
– Хорошо, хорошо. У меня два медяка есть. Сойдет?
– Нет! – И я потянула дверь на себя.
– Я тебе колоду карт отдам, почти новая, только пяти штук не хватает. – И он дернул дверь в свою сторону.
– Себе оставь. – Мне почти удалось отвоевать дверь.
– У меня сало есть, сыр, ветчины немного… – Парень не сдавался.
– Ну ладно, – согласилась я, отпуская дверную ручку, и парень кубарем полетел вниз со ступенек. – Проходи, разберемся.
На самом деле я не отличаюсь злобностью характера и даже люблю поболтать с кем-нибудь по душам или в дружеской компании, но когда к тебе вот так вламываются в самый неподходящий момент незнакомые, а то и просто подозрительные личности, то невольно начнешь вредничать и злиться. А уж если проявишь, не дай бог, жалость и сострадание к окружающим, то все – хана! На шею сядут и ножки свесят. Вот я и отвоевывала свое социальное пространство, невольно подпадая под описание самой известной сказочной героини.
– Как звать-то тебя, горемычный? – спросила я, когда парень появился в дверях и застыл на пороге, с опаской разглядывая мою нехитрую обстановку.
– Михей.
– Ну что встал? Проходи, что ли.
Михей робко переместился к столу и присел на краешек табуретки, недвусмысленно поглядывая на тарелку с кашей.
– А кормить будешь? – с надеждой спросил он.
– Вот еще! – возмутилась я. – Кто-то говорил, что у него сыр, сало, ветчина есть. Вот и выкладывай. Сегодня ты меня кормишь.
Михей со вздохом полез в заплечный мешок и выудил оттуда помимо всего перечисленного пару сухарей и флягу с водой. Негусто, конечно, но по сравнению с моей стряпней это роскошь, и я предложила ему обменять половину его продуктов на тарелку каши и даже расщедрилась на стакан молока, правда, прокисшего. Как ни странно, он согласился. То ли на диету решил сесть, то ли думал, что обязательно должен поужинать продуктами Бабы-яги, чтобы не выходить из сказочного образа.
Мы сидели за столом и поедали каждый свое. Он – мою остывшую кашу, разбавленную холодным же молоком с пенкой, при виде которой меня перекосило, а я – большущий бутерброд с ветчиной и сыром.
– Куда же ты на ночь глядя через лес-то направлялся? – поинтересовалась я.
– В Беловку, – с набитым ртом прошамкал Михей, – Письмо для старосты несу от нашего дьякона.
– А сам-то откуда?
Я спрашивала не потому, что мне было очень уж интересно, а просто для поддержания разговора.
– Я из Верховки, – охотно ответил он.
От одной до другой деревеньки было верст пятьдесят, и, видимо, парень не рассчитал со временем или скоростью своего передвижения, вот и оказался недалеко от моего дома. Бывает.
– А ты правда Баба-яга? – с любопытством поглядывая на меня, спросил Михей.
– А что, похожа? – прищурилась я.
– Не-а. Баба-яга старая, скрюченная, с одним острым зубом.
– А ты хоть раз видел живую Бабу-ягу-то?
– Не, живую не видел.
– Мертвую видел? – притворно изумилась я.
– На картинке.
Я прыснула.
– Тогда понятно.
В форточку запрыгнул белый пушистый кот Сенька и вальяжно развалился перед Михеем на подоконнике.
– Опять странствующие туристы по лесу на ночь глядя шастают? – равнодушно спросил кот, поглядывая на Михея.
– Что-то типа того, гонец из Верховки, – пояснила я. Михей от ужаса застыл, вытаращив глаза, и фыркнул так, что гречневая крупа, вылетев из его рта, облепила кота со всех сторон, коричневыми точечками повиснув на шкуре, усах и ушах, капельки молока скатывались по шерсти, капая на подоконник. Кот такого подвоха никак не ожидал. Он подскочил как ужаленный, зашипел, словно динамит перед взрывом, и прыгнул на стол перед перепуганным насмерть парнем, опрокинув тарелку.
– Совсем обалдел?! – заорал кот ему в лицо, поднимая лапу и выпуская далеко не маленькие когти. – Да за такое я тебе сейчас так уши надеру, что кикиморы шарахаться будут! Или потомства будущего лишу! Или рожу расцарапаю! Или…
Я откровенно наслаждалась зрелищем. Говорящих животных на самом деле не бывает, у них другая цель существования, но в результате все тех же экспериментов мне удалось создать потрясающую модель, позволяющую сделать из бессловесной твари вполне разумное существо. Просто нужно крупицу своего разума (при наличии такового) особым заклинанием перенести в определенную зону головного мозга подопытного животного, и если разум приживется, то вскоре возникает говорящий зверь, обладающий вполне нормальной человеческой речью и сносным уровнем интеллекта. Единственный недостаток был в том, что характер животного полностью совпадал с характером экспериментатора, то есть с моим. У нас с котом оказался одинаковый взгляд на жизнь, практический подход почти к любому делу и нам всегда было о чем поговорить. То есть кот был почти моей полной копией, но я не жаловалась, потому что мне с самой собой почти никогда не было скучно.
