Я даже почти удивлен, что из-за угла не вырулил Камаз, а на голову не упал кирпич. «Пункт назначения», блин! Даже на войнушке, в том, «нормальном» мире, было как-то безопаснее.
Серия несчастных случаев прервалась, только когда я сумел привлечь внимание рябого. В сотый раз услышав грохот и мои вопли, идиот таки сложил два плюс два и сообразил, что командир пытается избавиться от «его» пленника. Ублюдок был невероятно туп, а потому списал все на элементарную месть за унижение во время обеда.
Благодаря «крыше» арбалетчика, я сумел дотянуть до заката.
На ночь пленников спускали в подвал башни, что когда-то служил кладовой для гарнизона крепости. Я брел к лестнице вслед за остальными задолбанными за день мужиками, когда сильная рука рванула мое плечо.
— Здесь твое место! Чтоб под присмотром! — рябой вытащил меня из очереди, и поволок, будто мешок картошки, в сторону огороженного закутка.
По понятным и довольно мерзким причинам, единственную в лагере женщину содержали отдельно как от мужиков, так и от бандитов, сколотив для нее деревянную клеть в углу первого этажа, рядом с печью караула. Запихнув меня к девице, арбалетчик взялся за деревянный молоток и несколько раз ударил по чопику, запирая дверцу клетки. Замков и цепей в брошенной крепости не водилось, бандиты крутились как могли.
Загнав пленников в подвал и подняв лестницу, уголовники рассосались кто куда. Кто отдыхать верхние этажи, кто в дозор на останки стены. У импровизированной камеры остался один рябой, да и тот ближе к полуночи заклевал носом.
— Я знаю, что ты задумал.
Зеленые глаза брюнетки враждебно блестели из-под давно не стриженной челки. Я затряс головой, стараясь сбросить наваждение — на какой-то миг эта девица показалась очень похожей на Коллет.
— Ты задумал побег.
Мда, настолько мимо, насколько возможно.
— Охренеть наблюдательность… К твоему сведенью, из такой помойной ямы каждый захочет сбежать. Даже охранники. Ты вон, вообще уже полмесяца подкоп роешь.
Она аж поперхнулась:
— Как… Ты… Что⁈
Смотрела, будто я кролика из шляпы достал. Так, как при первой встрече смотрела Коллет… А, черт! Соберись лейтенант, давай, нечего сопли пускать!
Совладав с дрожью в груди, я нехотя пояснил:
— Работать не работаешь, стирать не стираешь, ноги и те не… Тьфу! То есть, не работаешь, а мозоли на руках свежие. Еще и во дворе выбираешь одно и то же место. Два плюс два… Короче, только идиот не поймет, что ты камни из стены вынимаешь.
Задумавшись, девица поджала колени к груди, невольно демонстрируя из-под порванной рубахи развитые бицепсы. Нет, только крестьянин, проведший всю жизнь в поле, мог принять ее за благородную. Не те манеры, взгляд, черты…
— Чтож, раз ты знаешь, а меня не выдаешь, то дозволь вернуть должок. Слушай же: этому отребью плевать на крепость. Они хотят продать нас за море, как рабов.
— Такая меткая, что даже мимо унитаза промахиваешься… То есть… Отсюда до моря три дня чесать. Одно дело прятать заложников в руинах, а другое, тащить по полям и весям, прячась от взглядов любопытных крестьян, что так и норовят доложить о увиденном местной гвардии или страже. Короче, давай без тупых догадок, я не в настроении.
Накачанная деваха долго буравила взглядом, словно раздумывая, обидеться или проглотить дерзкий тон.
Рассказать или промолчать? Если сказать, то может панику поднять. С другой стороны, за два дня что я здесь торчу, девчонка держалась хорошо. Мужики болтали, будто даже от рябого отбиться смогла, когда тот ее приголубить пытался. Или, во всяком случае, сумела поднять шум, на который прибежал командир и остановил непотребство.
К тому же, уж больно глаза у нее похожи… Ладно, хрен с ним, расскажу, чего уж таиться.
— Им нужны наши тела, а вся эта стройка организована только чтобы занять руки и отвести глаза от факта, что все пленники сплошь молоды и здоровы, а все бандиты изувечены и изуродованы. Нашли себе какого-нибудь ряженного колдуна или сумасшедшего аптекаря, который пообещал уродства «излечить», но уши и носы на деревьях не растут, вот мы и понадобились. Как доноры. Ну, запчасти. Тьфу, то есть… Вот обломки ворот для починки башни разобрали, да? Вот нас так же разберут.
Чертов языковой барьер…
— Только сначала дерьмом откормят, ибо раз маринованная сельдь долго хранится, то и откормленный ею материал столько же прослужит. Магическое мышление, стандартное для идиотов. Потому они за селедкой в порт и ездили, козлы…
Для любого образованного человека это все полный бред, но эти бандиты кто угодно, только не образованные.
Именно на это и указала выходка кашей и публичное унижение безухого. Любой уважающий себя уголовник забил бы меня как сутулую псину, но этот лишь рожей в кашу макнул, да и то вмешался рябой. А почему он вмешался? Явно не из доброты душевной, а оттого, что уже считает мою рожу своей.
Видать, сильно его задело то, как смотрела на меня Коллет. Хочет, чтобы и на его уродливую физиономию так же смотрели. Тупой ублюдок…
От моих бредовых откровений у девчонки отвисла челюсть. Я думал, начнет ржать, но нет сразу поверила.
Точно дура.
— Ты… Ты… Как⁈ Да как⁈ Как ты все это вызнал⁈ За два дня⁈
— Заткнулись нахрен!!!
Грозный рык рябого неумело подражал командирскому тону безухого. Он нисколько не походил на колыбельную, но лечь баиньки все же пришлось. Нужны мы бандитам или нет, но конкретно этот дурак может и пальнуть, если сильно разозлить. Во всяком случае, я на это рассчитываю. Вся моя задумка зависит от этого идиота.
Когда арбалет снова оказался у печи, а усеянное рытвинами лицо уставилось на танцующее пламя, девица едва слышно повторила:
— Я знаю, что ты задумал.
Судя по неодобрению в голосе, не врала. В этот раз действительно знала.
* * *
Во дворе крепости визжали пилы и стучали молотки. Третий день мало отличался от второго — мужики пахали, бандиты шланговали, безухий лютовал, а рябой все так же торчал на стене, наглаживая арбалет.
— Пошто мух ловишь⁈ Столб ровнее держи!
— Во-во! Ишь зевать удумал…
Мотнув головой и отогнав сонливость, я вновь начал помогать суетящимся мужикам, вбивающим столб для новой секции бесполезных лесов.
Так ладно, на чем я там остановился? А, да… Если мою рожу застолбил рябой, то чьи уши пойдут главарю?
У этого ладони большие, он, поди, для беспалого, тот носатый для безносого… А кто здесь самый ушастый-то? Ну, или хотя бы самый красивый? А вот хрен его знает! Они ведь мужики все, а я по бабам!
— Обед, раззявы!!! — раскатился по двору рев главаря. — И чтоб рож с плошек не поднимали!!!
Да еперный театр, неужели опоздал⁈ Не-не-не, этот день уже не переживу, прошлый-то едва продержался. Главарь сиськи мять не станет, замочит от греха подальше и всего делов. Баланду отравит или еще чего выдумает, но точно замочит. Второго шанса не будет.
Но кто, блин⁈ Если я для рябого, кто для безухого⁈
Мужики потихоньку бросали инструменты и выстраивались в очередь у грубой лавки с мисками, ожидая пока с другого края двора принесут казан.
Может у девки спросить? Типа, кто ей больше всех нравится? Не, даже по моим широким меркам это какой-то идиотизм…
Пара пленников, назначенных на кухню, поставила бурлящий котел на лавку и принялась за раздачу. Один за другим, мужики разбредались по двору, занимая камни и валуны, будто столики в кафе. Взяв порцию последним, я приземлился за вчерашний камень, где уже знакомая парочка дула на чадящие миски:
— Ух, аж плошка жжется!
— Во-во! Язык обваришь…
Устав разглядывать пленников, я нехотя взялся за ложку, постепенно смиряясь, что это дерьмо станет последним обедом в моей жизни. Но остановился. Под миской, на поросшем мхом валуне, протянулась тонкая трещинка. Зарубка, которую вчера оставил арбалетный болт.
— «В кого метил»…
Мужики недоуменно подняли головы, глядя, как я ковыряю пальцем трещинку. А ведь это правильный вопрос! Очень важный, мать его! В кого метил рябой? Ведь я с другой стороны сидел! И этот ублюдок с арбалетом стрелял вовсе не в безухого, а запугивал, метя в… В его донора. В парнишку-караванщика, что сейчас относит порцию девчонке у стены.
