— Как ты мог?! — истерично закричала она. — Бессердечный! Я думала, ты заслуживаешь его места…
— Чьего места? — девушка захватила мой интерес.
Но та прошла сквозь меня. А меня уже не было.
Вот почему живые много матерятся, — эта мысль пришла ко мне, когда меня выбросило в Тихий.
***
Бали, Индонезия. Прекрасное место для отдыха и восстановления чакры! Но мой запас чакры, к превеликому сожалению, источился. Мне ничего не поможет, даже белоснежный песочек с прозрачной бирюзовой водичкой…
А не такая уж она прозрачная… Под водичкой я имел в виду море, а передо мной открылся вид на захудалую коричневую речушку. М-да, в этой жиже рыба не водится. Но речка — ещё начало моего изумления.
Я не видел рядом с собой людей и вообще чего-то живого, кроме крыс и тараканов, которых я пытался избегать со своими налакированными туфлями. Всё серое и коричневое, покрытое грязью и чем похуже. Вокруг меня валялись целые горы мусора, а меж ними устроились клочки выжившей травы, но такой жухлой и коричневой, что смотреть на неё больно. Может, это и есть причина, почему тут никого нет: все померли. И остался выживший, которого я сопровожу к его соратникам.
Красивая история, но неправдоподобная. Люди и в мусорке выживут.
В ровную стену выстроилась стена из отпахавших своё время вентиляторов. Они покрылись пылью и коркой засохшей грязи на палящем солнце, куски лакировки отвалились. Рядом какие-то изорванные игрушки и пожёванные подушки, полным-полно окурков да остатков еды. Спасибо огромное, что меня ограничили в обонянии, а то умерших стало бы двое. Мухи кружились над «едой» и не одаряли меня своим вниманием, ведь та́м повкусней.
Откуда-то капало и собиралось в лужу не шибко приятного цвета. А вдали я различил бедную собаку, побитую, из неё текла кровь, а та скулила, но не двигалась. Крысы уже присмотрелись к своей «добыче». Мерзко. Я просто в конечный раз оглядываюсь и ставлю оценку этому месту. Трущобы. Но не самые плохие, существует куда отталкивающей, чем это. Эти трущобы даже не такие отталкивающие. Найду куски человеческой плоти — изменю свою оценку.
Так как это Бали, а не Джакарта, тут редко встретишь до чёртиков опасные группировки с первоклассным оружием. Однако, голодные бездомные и опаснее будут. Но когда дело заходит до оружия, шутить не стоит. Ну представьте, что меня застрелили. Мне что, валяться в лежачем положении до того, как клиент коньки отбросит? Не собираюсь я заваливать дело, которое мне привалило из проклятого замка (я ещё не разобрался, дворец это или замок). Пока меня не накажут, я буду работать, то есть добровольно мучить себя.
Я стал видимым — меня заметил клиент. Вовсе не странно, что я от него на близком расстоянии; место опасное. Пока я буду его искать среди мусора и барахла, вполне возможны неприятные случаи. Так что я должен быть близко к нему.
Солнце пекло землю и то, что благополучно лежит на ней. Обобщил, дабы не перечислять всё, что здесь валяется. У меня-то закалённая психика, для меня трущобы — обычное место, я и глазом не повёл… Обожаю шутки про своё тело, так иронично.
Засунул руку в карман жилета и определил по ощупи благодаря секундной стрелке, куда мне повернуться. На юг.
Стоило мне сделать шаг в этом направлении, как я мгновением погодя заметил клочок ткани, он ровно поднимался и опускался, поддаваясь дыханию хозяина. Я слышу его, и оно больше походит на детское.
— Не надо! Не приближайтесь! Я ничего вам не сделал!
— Спокойно, тише, — я поднял руки и показал, что не вооружён, мало ли. Я говорил твёрдо, чтобы убедить клиента в своих намерениях. — Я не причиню тебе вреда.
Я увидел его, и это правда оказался ребёнок. Мальчик лет пяти-четырёх. Он был весь перепачкан в чём попало, но одежда новая, дорогая. Сам он щупленький, словно только что вылупившийся птенец. Волосы истинно золотые, гладкие, но тронутые пятнами ровно с бежевой кожей. А глаза… глаза изумруды. Они переливались на этом проклятом солнце, блики менялись часто-часто и манили за собой. Эти радужки неповторимы во всём белом свете. Какие красивые глаза… готов смотреть в них вечность. Завораживающе.
Так, я немного отвлёкся.
А ведь верно… третий ребёнок подряд, и каждый моложе предыдущего. Следует быть аккуратнее с этим. Дети теперь не шибко безобидные, какими я их считал. Попадались экземпляры, но мало. Три экземпляра подряд — перебор. И этот малец мне может нервы свернуть в трубочку, дунуть и попрощаться с ними навсегда.
Но я верю глазам… А почему я не напомнил себе об этом на прошлом задании? Дурак. В пять лет мало кто способен испортить дар неба, и я буду отдаваться данной миссии, чтобы доказать это и впредь.
— Как тебя зовут? — спросил я Ефима.
— Ефим, — шмыгнул он носом и подтянул к себе коленки.
— Меня — Алистер. Пожалуйста, послушай то, что я тебе скажу. Попытайся не плакать. — Даже зная, что не сработает, я буду пытаться успокоить Ефима всеми способами. — Ты умрёшь ровно через день, и никто не в силах исправить это. Я пришёл, чтобы сказать тебе.
— Умру?.. — Ефим ещё заметнее поник, но не проронил ни слезы. Взгляд стал отрешённым, и мальчик лишь сглотнул, закусив губу. — Я так и знал. Меня не собираются искать.
Я ещё раньше подметил, что он не выглядит как житель острова. Он похож на приезжего, но как угораздило ребёнка оказаться в трущобах? На Ефиме изначально была одета чистая одежда, волосы сверкали, и всё прочее отличалось от «здешнего колорита». У меня предположение, что он пробыл здесь недолго, раз его не нашли те, кто искалечил до полусмерти бродячего пса. Ефим с самого начала сидел спокойно и не подавал признаков, что за горой мусора может оказаться живое существо.
— Сколько ты здесь сидишь? — я опасался ранить словами Ефима, но он сразу мне ответил:
— Меня украли вот оттуда, — он показал ручкой вдаль, где высились дорогие синие строения.
Ах, точно, Бали — это же ещё про отдых. Приезжих должно быть полным-полно с той роскошью, которой напичкан остров для отдыха иностранцев. Остров-курорт. Но не многие проинформированы о том, что коренным жителям тут живётся не так красиво. А некоторым (всем) плевать на них, они же приехали отдыхать, зачем им думать о горах мусора, которые находятся в нескольких километрах от них. Отдыхающих тоже можно понять. Но тут нужно смотреть на ситуацию ровно посередине между трущобами и высотками с чистыми пляжами.
— В городе было слишком много людей, и я потерял маму и папу. Какой-то дядя понял, что я один, закрыл мне рот и утащил. Он спрятал меня в будке и угрожал ножом, но я сбежал. Я не понимаю их языка. И ночь… такая холодная. Я подумал, что заболею. Я умру, и родители меня не найдут.
— Ефим… — я был тронут его рассказом… Пододвинулся к нему и обнял парня так крепко, что тот ухватился за меня и начать рыдать.
Есть особенные дети, которые определяют, с кем можно говорить и плакать, а с кем молчать и плакать. Или я настолько отупел, чтобы верить своим же догадками. Кто знает.
Эти слёзы он скрывал, сбегая и прячась от ужасных людей. Думаю, он изо всех сил сдерживался, чтобы не зарыдать той ночью. Ведь подобное не случается даже с взрослыми, что уж говорить о пятилетке. Это в высшей степени страшно, что он пережил и что ему предстоит пережить за двадцать четыре часа. Главное, что теперь у него есть я, и я смогу его защитить до окончательного момента.
Я давал ему выплакаться, и мне было совершенно всё равно, если я измажусь в грязи: этот мальчик не вечен, в отличие от меня. В пять лет быть похищенным… Он знает о своей будущей смерти, и от этого во мне проступил укол совести. Я заставил Ефима разразиться душераздирающим воем, который не способен издавать обычный ребёнок. Он по-настоящему страдал, а я подбросил дров в огонь.
Поглаживая по спине Ефима, я параллельно вслушивался в атмосферу, но пока попадался шелест мусора. Это я ещё молчу, как трещат мои часы… Горе Ефима пробудило их.
Он вполне может умереть от голода и жажды, жары и ночного холода. Маленький мальчик вряд ли сам приставит к сердцу нож, поэтому я придерживаюсь вышесказанных вариантов, если ещё раньше его не найдут бомжи. Каннибализм проснётся в любом человеке, если у него, голодного, будет рядом друг. Голод способен толкать на отвратительные вещи. Будем надеяться, что здесь нет такого менталитета. Надеемся… А то я не очень хочу видеть, как будут резать моего клиента.
