Потихоньку обшарпанные стены приобрели совсем другой вид, ухоженный и даже сияющий местами. Весь мусор исчез, дорога очистилась, даже стал виден крупный отшлифованный булыжник, которым была вымощена мостовая. Причем расположение камней образовывало какой-то узор, исключительно емкий с точки зрения человека. Я сумел признать в некоторых его элементах геральдических зверей, в том числе и тех, которые встречались вчера. Остальные детали остались неопознанными.
Улочка вывела к улице, по обе стороны которой возвышались красивые здания самой различной архитектуры. Я не разбираюсь в чертах того или иного стиля строительства, поэтому смог насладиться только красотой строений, часть из которых таковые и вовсе не напоминала. Так, например, что означала большая голубая сфера, почти не отражающая свет, но даже это делающая с определенным шармом, привлекая восхищенный взор к теплым переливам узоров на поверхности? Причем без всякой поддержки шар висел в воздухе на высоте около полушага. Я с изумлением увидел, как в нем появилось отверстие, изнутри вышел эльф и по воздуху, аки по лестнице спустился на землю, после чего направился по своим делам.
Жуля и Алкс тоже восхищенно глазели на чудо. Лем же пренебрежительно заметил:
— Простая иллюзия. Хотя и впечатляющая, надо признать. Но все-таки лишь наваждение, если смотреть трезво, причем новомодное. Ему не выдержать и нескольких лет. В Кму есть настоящие чудеса, которым уже многие века не устают удивляться сами эльфы. Думаю, мы пройдем мимо, поглазеем.
Лем повел нас по улице. Слева и справа то и дело попадались строения формы, не менее странной, чем только что увиденное. Тут были примитивные на первый взгляд параллелепипеды, присмотревшись к которым, можно было понять, что это отнюдь не параллелепипеды, а совсем даже пирамиды. Дальнейшее созерцание приводило зрителя в твердую убежденность, что сие есть и вовсе усеченный конус. Еще позже можно было сойти с ума. Лем вовремя отвлек нас от медленного нисхождения в глубины помешательства.
— Как это сделано, Лем? — спросил я.
— Что? А, это? С помощью магии. Магия — она, брат, такая сильная штука, с ней многое можно натворить. А эльфы — они испокон считаются самыми сильными магами. За некоторыми исключениями, правда…
Некоторые архитектурные образцы привели меня в полнейший восторг тем, что в них вообще не наблюдалось ни углов, ни граней. Я никак не мог понять, как такое возможно, но тем не менее именно так все и было. Неподалеку стоял и совсем, вроде бы, обычный дом, который зиял окнами-провалами… Именно провалами — из глазниц здания на меня взглянул сотнями звезд бесконечный космос, и я явственно ощутил, что он настоящий. Небольшая ступенчатая пирамида, на которой возвышался странный храм, манила тем, что ступени ее двигались вверх, помогая посетителям попасть на вершину. Лем удержал нас, объяснив, что обратно спуститься будет совершенно невозможно, ибо чем быстрее ты спускаешься, тем быстрее тебя несут вверх.
— Зачем же это нужно? — не понял я.
— Хозяин дома — эльф-маг, причем очень могущественный даже по меркам эльфов. Но основным компонентом его магических экзерсизов является кожа, плоть, кровь и кости, а этого добра никогда не бывает в избытке в Кму, потому что поставщик должен быть живым.
Я содрогнулся:
— Как же его терпят?
— Он очень силен, и даже Кавендиль, король эльфов, опасается ссориться с магом. Впрочем, колдун лишь изредка прибегает к отлову новых жертв. Но сейчас у него, похоже, нехватка, ибо включена система доставки. В смысле, ступени двигаются. До сих пор я лишь дважды видел это — лет пятьсот назад и, кажется, в прошлом веке. Да-да, в самом конце его.
— Ах, как это жестоко, — сказала Жуля.
— Отнюдь. Не больше ли зла и смертей приносят многие другие события и существа? А эльф-маг довольно полезен городу. Он организовал отвод нечистот из бедных и густонаселенных районов, чем предотвратил распространение чумы десять лет назад, регулярно делает крупные пожертвования в разные фонды, чем сильно упрощает им жизнь. Конечно, горожане не слишком его любят, так как понимают, что любой может попасть в число бедняг, попавших в неурочное время на коварную лестницу. Но до всеобщей ненависти дело как-то пока не доходило.
— Терпение народа безгранично, — прокомментировал я.
— Да, но весьма неустойчиво… Впрочем, обратное тоже верно.
Навстречу попадались различные существа, некоторые из них были на поводках, а то и в ошейниках. Адские гончие оказались довольно популярны среди эльфов, и я никак не мог взять в толк, что такого привлекательного в этих жутких трехголовых псах, каждый вздох которых мог вызвать немедленный пожар в доме неосторожного хозяина.
— Дело престижа, — объяснил Лем. — Адские гончие — самые древние существа, прирученные человеком, но в то же время они более остальных сохранили независимость. Их мало сейчас осталось, охотники хорошо поработали в лесах Кагу, извели почти все стаи. Эльфы считают, что гончие придают семьям некий колорит, напоминающий о прошлых временах, когда Перворожденные правили на Земле. Существует много легенд, в которых присутствуют эти псины. Среди сказаний есть и лирические, и трагические, и просто жестокие. А одна — даже похабная, рассказывает свою версию появления трехголовых драконов от противоестественной связи древней эльфийской королевы и ее громадного адского пса. Ну, это подтверждено не было, хотя иногда археологи находят доказательства того, что трехголовые драконы когда-то действительно жили. Но даже если и так, то они давно повывелись, да и легенда — всего лишь пьяная фантазия излишне озабоченного поэта, — ну, типа Ровуда, например.
В основном прохожие были эльфами, хотя попадались кентавры, гномы, какие-то уродливые амбалы, которых Лем обозвал орками. Мне показалось, что я увидел Грана — помните такого? — но разглядеть как следует не успел, тот успел скрыться. Я немного посомневался и решил, что ошибся; наверное, дварф так и сидит в подземном дворце, ждет, когда Пахтан начнет пробиваться к нему за своей долей обеда.
Кареты ездили не слишком часто, но и не так чтобы редко. Нас, идущих, миновали несколько экипажей, запряженных единорогами. Я сумел как следует разглядеть этих зверей — они и в самом деле оказались прекрасны. Из-за прикрытых кружевными переливающимися всеми цветами радуги занавесок на нас с интересом, подозрением, а иногда — презрением — поглядывали пассажиры, как правило — эльфы. Я не мог понять, что такого в нас есть низменного, пока Лем не объяснил, что многие эльфы не могут примириться не то что с разрешением допускать в фешенебельную часть Куимияа представителей прочих рас, но даже с самим существованием оных.
— Чего им не хватает? — недоумевал я. — Места всем много, да и не будем же мы ломать и разрушать их творения.
— Это ты так думаешь. Перворожденные же полагают иное. Когда-то они правили этим миром — кажется, я уже говорил, да? Время свергло их с вершин, эпоха эльфов прошла. Но они не признают своего поражения, хотят вернуть старые порядки. Да, их культура и искусство гораздо выше таковых других народов, их мораль и обычаи устанавливались не веками, а тысячами и десятками тысяч лет. Но в наше время многие из порядков, признанных ими незыблемыми, будут просто ужасны. Эльфы пережили и диктатуры, и демократии, и анархию. Но все это было лично для них, прочие же расы оставались в положении подчиненных. Теперь вот уже три тысячи лет, как господство эльфов кануло в небытие. И однако есть среди них старожилы, помнящие времена славы. Именно они не дают покоя молодым поколениям, побуждая ненавидеть сбросившие иго Перворожденных и провозгласившие свою способность к самостоятельной жизни народы. Не стоит винить эльфов за непримиримость, они такие, какие есть, и все равно останутся приемными отцами любой расы, когда-либо появлявшейся в грешном мире. Культура и искусство их — пример для первоначального подражания, лишь потом творцы обретают индивидуальность. Быт, обычаи, да и сама история Перворожденных невидимой, но непременной нитью продернута сквозь все время.
— Ты все это сам придумал или в книжке вычитал? — спросил я.
— Обижа-аешь… Хотя и вправду, большинство тезисов почерпнуты в бессмертном труде…
— Щас, угадаю. Труде Серотая Федферовани, верно?
— Угу. Называется «Хроника становления».
— Наш пострел везде поспел, — проворчал я.
— Серот долго работал на кафедре истории, да и до сих пор считается крупнейшим специалистом по древности и современности.
— Ух ты!
— Он еще и в политике прекрасно разбирается, такие заявления порой делает — меня потрясает.
— Как может пьяный дракон здраво рассуждать о политике?
— О политике здраво рассуждать только пьяному дракону и пристало. Ты лучше удивись, как он сумел сделать глубокий вклад в исследование морали, традиций и обычаев древности.
