Никакого холла внутри не обнаружилось. Эйран, ощутив легчайшее касание заклятья избирательного телепорта, сортирующего новоприбывших по коэффициенту силы, мгновенно перенесся в один из приемных залов. Он был отделен от других таких же иллюзией полога, замаскированного под сплошную стену, декорированную лепными украшениями и живыми картинами на темы охоты.
Негромко звучала музыка, считавшаяся модной в этом сезоне. Под пиликанье скрипок, печальное бренчанье еще десятка струнных и веселый высвист пары флейт плавно двигались танцующие и беседовали гости. Причем музыкантов видно не было: либо они играли в другом помещении, либо звуки являлись записью с кристаллов. Словом, бал как бал, ничем не отличный от других таких же, виденных в Лоуленде Эйраном.
В Мэссленде с поиском темы или причины для подобных мероприятий напрягались еще меньше, чем в Лоуленде. Балы просто следовали один за другим. Король Млэдиор отнюдь не стремился присутствовать на каждом. Он вообще не был большим охотником до танцев, скорей уж государь предпочитал охоту. Но слухи, гости со всех концов государства, возможность держать настроение подданных под незримым контролем- все это обязывало Его величество регулярно отстегивать деньги из казны на 'танцульки', а его сыновей, хотя бы одного для приличия, присутствовать.
Насколько знал Эйран, прямой очередности в отбывании повинности не было. Чаще всего маг видел в замке Натаниэля — среднего сына Млэдиора, Бога Изящных Искусств, предпочитавшего обретать вдохновение, не удаляясь на значительные расстояния от отчего дома. Роэнора, Бога Коммерции, и вечно спорящих близнецов Шанкара, Бога Магии, и Тивандора, Бога Баталий, Эйран наблюдал гораздо реже, а уж о старшем сыне его величества — принце Дельене, Страже Мэсслендских границ, — и вовсе говорить не приходилось. Тот откровенно презирал пустые сборища и являлся лишь на официальные мероприятия по прямому и категоричному приказу отца.
На этой пятерке перечисление официально признанных потомков короля заканчивалось. То ли Млэдиор не обладал бешеной плодовитостью своего политического противника, то ли противозачаточные заклятья держались на нем лучше. Как бы то ни было, в прямых родственниках у монарха Мэссленда числился еще племянник Иовэль, сын покойной сестры, о которой даже лучшие сплетники двора не могли припомнить ни одной гадости. Принцесса Лорелинда — очаровательная и болезненно хрупкая — умерла родами, не помогли никакие целительные заклинания. Слишком сильно светлая душа стремилась выбраться из замкового гадючника. Кстати, и сейчас шепот придворных напомнил черно-рыжему магу шипение змей.
— О, лорд посол, — от группы что-то горячо обсуждающих кавалеров отделился блондин с длинными, ниже поясницы, волосами, разделенными зигзагообразными проборами на три части. Ярко-синие с зелеными искрами глаза осветились искренним оживлением. Принц Натаниэль гостеприимно обратился к Эйрану:
— Вы тоже решили присутствовать?
— Ваше высочество? — выгнул бровь Эйран, выбрав честность в качестве лучшей из тактик. — Боюсь, я не совсем понимаю, о чем речь.
— Что ему до пустого спора, Нат, — панибратски именуя принца, ввязался в разговор его наперсник — герцог Фрэган. Циничная ухмылка легла на узкие губы мужчины, а разноцветные — зеленый и лиловый — глаза заблестели в предвкушении, — принц Эйран теперь верноподданный Лоуленда, его шпионские цели гораздо шире. Вероятно, король Лимбер требует от сына раскрытия наших самых страшных секретов, не так ли, дорогой друг?
— Герцог, герцог, увы, — печально покачал головой посол, внутренне возликовав. Первый же разговор, благодаря склонности к издевкам циника-Фрэгана, попал в нужное русло. Теперь оставалось только чуть-чуть потянуть время до момента 'икс'. — Я и рад бы раскрыть отцу все наши зловещие тайны, но вот беда, о чем бы ни зашла речь, ему уже все известно. Кроме того, король Лимбер не пылает маниакальной жаждой вызнать любые мелочные подробности о Мэссленде. Что я могу? — Эйран развел руками, — разве что сообщать вместо еженедельника о том, кто умер, женился, подрался, расстался, родился или пропал без вести.
Последняя фраза прозвучала до странности громко из-за эффекта магической трансформации. Она эхом разлетелась по залу, неожиданно для присутствующих слившемуся с чередой других в один гигантский зал — такие фокусы помещение проделывало не в первый и не в последний раз, развлекая гостей. Живой камень в доли мгновения изменил конфигурацию, но Эйран, благодаря чудесно обострившимся чувствам, слышал тихую песню преображения и предвидел момент перехода, к нему принц Лоулендаи подгадал кульминацию своей шутливой речи.
Язык бога еще продолжал нести изящную остроумную чепуху, губы — вежливо, но не без тайного ехидства улыбаться собеседнику, но слух и боковое зрение с предельным напряжением отмечали малейшие реакции окружающих, скорее всего прошедших бы в иной час мимо внимания принца. Более всего маг сосредоточился на Герцогах — Повелителях Стихий — весьма многочисленном Клане Мэссленда, условно делящемся на Владык Водных Просторов, Тучегонителей, Колебателей Земли и Властителей Огня. Разумеется, эти пышные титулы не являлись официальными и не способны были отразить в полной мере многогранные таланты богов, зато дошли из глубин тысячелетий и являлись предметом гордости герцогов. (Пусть даже какой-нибудь Колебатель не был способен сдвинуть с места и песчинку, зато, постаравшись, превращал самую бесплодную почву в плодородную ниву). В одной семье с тесно переплетенными генеалогическими ветвями, корнями и иными отростками одновременно могли присутствовать представители всех четырех 'видов', но все-таки чаще один из талантов был выражен ярче, что позволяло фамилии примкнуть к той или иной группе.
Как мгновенно подметил Эйран, сегодня в замке Мэссленда было немало Пироманов и Мокриц, а вот Землеедов и Ветродуев куда меньше. (Ироничные прозвища, коими за глаза, а если хотелось подраться, то и в глаза именовали Повелителей Стихий, также пришли из глубокой древности и продолжали использоваться с неослабевающим энтузиазмом). Впрочем, насколько помнил принц, у Ветродуев в эти дни проходило какое-то ритуальное собрание на вершине Хумранга, а вот немногочисленность Колебателей бог взял на заметку и с утроенной силой сосредоточился на анализе воспринятой информации, каждая деталь реальности четко отпечатывалась в мозгу.
Из этой ветви герцогов в залах замка присутствовали лишь сам Громердан, считавшийся одним из патриархов Колебателей, и его младшая и единственная, из ныне здравствующих, сестра Ульяда. Именно они сильнее всех прочих среагировали на шутливые слова мага, касающиеся ребенка.
Стройный, подтянутый, с лицом бога, лишенным возраста, Громердан мог бы сойти за ровесника Эйрана. Мог, если б не вечно коричнево-черный с зеленой отделкой (фамильные цвета) камзол, тяжелые (опять-таки фамильные) драгоценности в грубоватой очень древней, темной от времениоправе, надменно стиснутые губы, вековечный холод в бледно-бледно-зеленых, как осколки древних ледников, глазах и старомодная выправка проглотившего кол аристократа.
Сестра Ульяда, во всем поддерживающая брата, казалась на его фоне беспечной смешливой девочкой. Только сколько искренности в улыбке богини с облаком золотых, словно спелая пшеница, волос, никто сказать бы не смог. Ее слишком привыкли воспринимать как тень грозного Громердана, являвшегося истинным Колебателем Земли не только по крови, но и в силу талантов. Мощи бога достало бы на жонглирование материковыми плитами где-нибудь между коллекционированием шлемов (собрание герцога занимало не один зал в его родовом замке) и разведением охотничьих собак.
Так вот, своими сверхобостренными чувствами Эйран уловил горечь и бессильную до скрежета зубовного ярость, промелькнувшую в запахе Громердана, развороте его плеч, силе руки, стиснувшей фамильный (не смейтесь!) кинжал на поясе, напряжении во всем теле и пролегшей меж бровями ломаной складке. На ясное чело его сестры на миг тоже словно набежала тучка, впрочем, Ульяда быстро взяла себя в руки и вновь лучезарно засияла.
