Я хмыкнул и продолжил:
— Суть моего предложения проста. Дай нам шанс. Дай нам самую крошечную надежду. Если мы не сможем, ты получишь своё отчаяние, преумножение стократ. Сможем — то исчезнем из твоей жизни, а ты вдоволь насладишься эмоциями этой парочки, загибающейся в безденежье.
Дон скосил глаза в сторону четы Летренас. Там было на что посмотреть. Зарес держал руку на сердце, а Кармия очень шумно и экспрессивно задыхалась, похоже, от гнева и возмущения. Возможно, в этих эмоциях затесался и страх. Я же имел право улыбаться ей в лицо, слегка разделяя имеющуюся над ней власть Гона.
— Вижу, ты очень рад факту того, что сей, несомненно, прелестный род дискредитировал себя в моих глазах аккурат перед твоим приходом, — он отпил ещё немного из банки. — Впрочем, я также вижу, что ты так или иначе собирался выступить передо мной, что несколько поражает меня, как человека, знающего тебя достаточно давно, Федя.
Я не имел понятия, как ответить на эти слова, а потому мог лишь стоять, едва удерживаясь от того, чтобы переминаться с ноги на ногу. Дон вздохнул и продолжил:
— Пожалуй, твоё предложение имеет рациональное зерно. Я в любом случае остаюсь в выигрыше… И, к тому же, имею определённую возможность повеселиться.
Улыбка на его лице выглядела зловеще. Я понимал, что зацикливаться на ней не стоило, но дон наверняка уже прочитал мои мысли. Впрочем, не получилось у меня удержаться и от ощущения разгорающейся внутри меня радости. Я практически не верил в успех, но звёзды сложились в мою пользу, и вот наше положение уже не настолько плачевно, как было.
— Хорошо, Федя. Я дам вам небольшой шанс. Если вы преодолеете моё испытание, то сможете считать себя свободными…
— Г-Гон, — не удержалась Кармия, но одного взгляда мужчины хватило на то, чтобы она стушевалась.
— Возьми свою подружку, что должна стать моей женой. Я позабочусь, чтобы её освободили на время испытания. А пока, — он скрипнул стулом, встал из-за стола, после чего достал из карманов камзола две трости и замаршировал на выход. — Дайте нам время всё подготовить.
* * *
Уже второй раз за ночь я подходил к двери Флюры. С одной стороны во мне горел огонь надежды, а с другой мне предстояло подступить к девушке с неприятным разговором. Возможно, более неприятным, чем рассказ о её прошлом. От меня требовалось задействовать весь свой ум и харизму.
— Флюра, просыпайся, — я громко застучал в её дверь, в этот раз решив не церемониться. До меня тут же донёсся ответ:
— О, неужели?
— Неужели что?
— Неужели ты единственный человек, который смог сходить нахуй и вернуться оттуда?
А, естественно. Тупые рофлы от тупой капусты. Уверен, покажи ей двач, она бы в нём сидела, не вылезая, да и её способности к гигиене позволили бы легко влиться в коллектив.
— Неправда. Я пошёл нахуй и пришёл к твоей комнате.
Судя по удару в дверь рядом с моим ухом, ответ ей пришёлся по душе. Наверняка обмен оскорблениями можно было продолжить и дальше, но я пришёл не за этим. Время на переговоры было ограничено.
— Ты считаешь себя виноватой во всём плохом, что произошло с семьей?
С той стороны двери мне ответили молчанием. Я не торопил. Мне нужна была честность с её стороны. Флюра, голосом куда как более тихим, в конце концов заговорила:
— Зачем ты меня об этом спрашиваешь?.. Неужели ты не понимаешь, как больно мне об этом говорить?
Сойдёт за «да». Иного я не ожидал. Однако волшебница, к удивлению, не умолкла:
— Родиться с худшей на свете магией, получить минимальные баллы по практике на экзаменах, скатиться в последний разряд, отказаться от перехода в первый по собственной тупости… — она очень тяжело вздохнула, — провалить экзамены в высшие классы, сбежать из дома и нанести последний удар в спину, украв у семьи миллион гривен…
Боже, по мере того, как она перечисляла весь этот список, я всё больше убеждался в том, что в её голове творится пиздец настолько лютый, что и года походов к психологу не хватит на реабилитацию. А у меня в запасе имелось лишь полчаса.
— …я ужасная дочь, которая испортила всё, что от неё зависело, и ты думаешь, что вина лежит на ком-либо, кроме меня?
Она звучала так жалко и грустно, что в моей груди щемило из-за того, что я вообще начал этот диалог. Но было понятно, что пока Флюра находится в таком состоянии, она будет считать свой домашний арест справедливым наказанием, а от вестей о замужестве, может, поплачет, но не станет сопротивляться судьбе.
Я всегда считал, что хорошо читаю людей. Несмотря на свой диагноз и неспособность испытывать настоящие эмоции, прекрасно понимал как ими можно манипулировать. И вот я впервые столкнулся с ситуацией, когда этот навык необходимо было применить в добрых целях. Даже не ради собственной выгоды. Мне было важно ей помочь.
— Ты серьёзно винишь в рождении с худшей силой саму себя? — задал я резкий вопрос.
— А?..
— Что дальше? Ты направляла хуй твоего каблука-папаши в свою тупую мамку, заставляя её тебя рожать? Это было твоё желание? Ты этого хотела?
— Нет, но…
— Это было их решение. Они знали, на что идут. Согласились на возможные риски. Если твои уёбки…
— Не называй их так!
— …если твои уебки не были готовы к любому из возможных вариантов, в этом вина их, их и только их. Ты не просила тебя рожать.
Я втянул воздух в грудь и шумно задышал, поэтому что лекция была сказана на одном дыхании. Флюра воспользовалась моей заминкой и тут же бросилась в атаку:
— А как же всё остальное?! Просто проигнорируешь?
— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Слушай внимательно. Всё, что было дальше, является лишь продолжением их отношения к самому факту твоего существования. Им нужна была от тебя только сила. Наследственность. Выгода. Они не видели в тебе человека, не видели дочь.
— Неправда! — запищала Флюра и снова ударила в дверь так, что я поежился. — Они меня любят! Ты что, уже забыл о том, как мама реагировала на мои скульптуры и цветы?!
Цепляется за такую мелочь, словно котенок, топимый в мешке, пытается выбраться через чуть приоткрытое горлышко. До какой же степени отчаяния нужно было довести человека, чтобы он находил утешение в ЭТОМ?
— Например, уничтожая тот синий клён, который ты выращивала месяцами, только ради того, чтобы сделать тебе больно?
На этот раз она всё же не смогла защититься. Кажется, только что была обрублена одна из бесконечных ветвей дерева наивных иллюзий. Я сжал ладони в кулаки и принял это за сигнал к продолжению действия:
— Понимаю, ты не в курсе. Ты никогда не видела иной ситуации. Может, для тебя это сюрприз, но хороший родитель не стремится ранить своего ребёнка. Я говорю это как человек, живший в цивилизации старше вашей на половину тысячелетия. Мы накопили опыт поколений. Мы учились на своих ошибках. Мы выросли над собой.
Боже, как же я врал. Никогда ещё в своей жизни я не врал так сильно. Хотя… Нет, это тоже ложь. Конечно же я обманывал и сильнее. Но почему-то теперь, когда мне приходилось использовать этот приём во благо, мой разум наполнялся отвращением к самому себе.
— У меня не было отца. Мама работала одна на двух работах, иногда продавала себя другим мужчинам, лишь бы у меня и у моей сестры всё было хорошо. Ни разу она не кричала на меня. Не поднимала руку. Не наказывала, когда я приносил плохую оценку. Лишь качала головой, шепча про себя едва слышно: «ну почему репетиторы такие дорогие?»
Хоть это было правдой. Ввод собственной истории в убеждение позволил мне восстановить боевой дух и уверенность в себе. Голос стал крепче и увереннее. А вот у Флюры…
— Н-Но… — всхлипнула она, — н-но я же действительно виновата… В отказе о переходе на первый разряд… П-Провале экзаменов… Долгу в миллион…
Я вздохнул. Как же это было тяжело.
— Ты не понимаешь, да? Ты не получила любви родителей, не получала их заботы и опеки. Ужас, царящий в родном доме, уничтожил тебя. Люди склонны совершать ошибки, и уж тем более они склонны к этому, когда попросту не способны заставить себя функционировать.
