Ознакомительная версия.
Все, сдали нервы, не резиновые, чай. Да и я не стальная – простая женщина, которой пришлось пережить непростые приключения.
– Третий, может, ее того… Чтоб не мучилась? – предложил кто-то добрый, подойдя ближе к главарю.
Чего – того? Тоже мне, умник! Ну подожди, вот выберусь, найду и покажу, что инициатива делает с инициатором!
– Первый велел живьем, значит, будет живьем, – отрезал Третий.
Люблю исполнительных, ой люблю!
– Как скажете, Третий, – низко склонил голову инициатор.
Я сделала вид, что разговора сего не услышала, и продолжала гнуть свое:
– Ты ж пойми, милок, у меня и так радостей в жизни было мало, скрась хоть последние минуты. Представь, если б на моем месте дорогая тебе женщина была, бабушка например…
Вся наша грустная процессия уже продолжительное время стоит посреди коридора и думает, как бы прекратить мою истерику. Парни, по всему видно, молодые, суровые, с женщинами обращаться не умеющие – самое то для меня.
– Так и быть, принесут тебе еду, только успокойся, – смилостивился Третий.
– Так ты ведь посылал уже, – возмущаюсь.
– Это для отвлечения внимания, – отмахнулся злыдень.
– И кастрюлю с половником, – торопливо добавляю я.
– Зачем тебе кастрюля с половником? – выходит из себя вражина.
– Я, по-твоему, кто? – задаю риторический вопрос. – Я – женщина, а мы должны сидеть на кухне. Мне, может, без своей утвари тяжело. Ну что тебе стоит? Жалко? – не могу успокоиться я.
– Принести! – совсем звереет Третий, да так, что кристаллы света мигать начали. А казался самым уравновешенным. – Теперь я Азара понимаю.
Что он там насчет вредителя пробубнил? Я не расслышала. Смотрю на хмурое лицо… Где ж я тебя видела-то? Спросить? Так мне и ответили. Движение возобновили, с истериками тоже перебарщивать не стоит.
И надо же такому случиться, что как только меня подвели к огромной решетке во всю стену – подозреваю, сие есть не что иное, как пункт назначения, – со стороны коридора появились двое с огромным чаном, в котором болтался немаленький половник. Решетка и тьма, царящая за ней, занимали меня неимоверно, мне все чудились красные огоньки в темноте. Там, наверное, полная антисанитария… Эх, сюда бы нашу уборщицу тетю Катю! Ее боялись все, начиная от ректора, заканчивая охранником корпуса. Ни соринки не было, тараканы и те не водились.
Вид кухонной утвари меня порадовал настолько, что я не испугалась бурой жижи, плескавшейся в чане. Как только открыли маленькую дверь в решетке, мне в руки сунули чан и грубо впихнули в черный провал. Я даже слова вымолвить не успела, как за спиной раздался металлический лязг замка. Тут-то и почувствовала я холодок страха, пробежавший мурашками по позвоночнику. Ну и конечно же я уронила тяжеленный чан. Честно признаюсь, до сих пор не понимаю, как умудрилась так долго удерживать его на весу. Шум, гам, я ругаюсь, хорошо еще похлебка не разлилась.
Эти… нехорошие люди, одним словом, весьма быстро ретировались, забыв попрощаться. И даже Третий не удосужился молвить слово напоследок. Плохой из него злодей, не пафосный.
И вот настал тот момент, когда осталась я, решетка, что отделяет меня от свободы, и тот, кто дышит в темноте. Страшно…
Памятуя слова родственничка о голодном состоянии неведомой зверюшки, я поближе к себе придвинула чан. Не скажу, что похлебка пахнет вкусно, но, помня свое голодное детство, как любую заплесневелую краюху была готова сгрызть с голодухи, понимала, что и так сойдет.
– Ну, – выдыхаю я, – за Родину! За Сталина!
Маразм, вернись, я все прощу. Страшно-то как!
– Э-эй… – Как его позвать-то? А вдруг он не один? – Цып-цып-цып…
Дышать стали чаще.
– Гули-гули-гули, – не прекращаю я.
Во тьме вспыхнули две красные точки. Боже, я знаю, я к тебе никогда не обращалась, но молю: если не выживу, внуку помоги. За дочь не прошу, у нее вредитель есть. Боже…
– Тоже нет? – нервно сглатываю. – Тогда последнее. Кыс-кыс-кыс! – Голос срывается.
Если выберусь, отправлюсь в санаторий. Ну их к орфографической матери, эти другие миры с их обитателями!
Из тьмы в полосу света выступило нечто. То ли я с ума сошла, то ли селекционеры местные живут с диагнозом шизофрения.
– Мама, – вякнула и попятилась к решетке. – Прелесть какая.
Ну что, Ирма Львовна, давай прощайся с жизнью, пока время есть. Пожила ты долго, весело, добра нажила достаточно, по завещанию и так все внуку отходит. Стоп. Нельзя мне умирать, у меня внук в плену.
– Стоять! – властно приказываю, а сама распрямляю спину.
Внешне это нечто напоминает… да ничего оно не напоминает. Лысый, цвет не разобрать при таком-то освещении. Ростом мне по грудь будет – и это в полусогнутом состоянии. Лапы четыре, перемещается в основном на задних, активно помогая себе передними. Конечности довольно мощные, причем задние короче передних, а когти даже при таком освещении видны хорошо, ибо большие. Туловище дугообразное, поджарое, отчетливо видны мышцы. Хвоста нет, зато по позвоночнику торчат шипы. Морда похожа на кошачью, увеличенную в несколько раз. Челюсти выпирают, обнажая зубы. Впалые глаза окружены, как ни странно, очень пушистыми ресничками, надбровные дуги выдаются вперед. Уши…
– Да они издеваются, – сплюнула я в сердцах. – И у тебя уши, как у кролика!
У этого зверя действительно были кроличьи уши, которые он сейчас прижимал к массивному черепу.
И так мне обидно стало, что жрать меня собрался непонятный монстр с такими нелепыми ушами, такая злость взяла, что весь страх пропал.
Рассмотреть чудо-юдо я ухитрилась за долю секунды, он и среагировать не успел, как я схватила половник.
– А ну, прекратил скалиться, я тебе стоять велела! – скомандовала я.
Зверь застыл. Задумался, наверное, с чего это жертва такая наглая.
– Я поесть принесла. Да не себя, – нахмурилась, видя воодушевленное слюноотделение в свою сторону. – В чане вон еда.
Зверь не послушался, без лишнего звука он бросился на меня. Я успела прикрыть шею рукой, которую он и поцарапал. Укусить меня не смог, потому как я умудрилась увернуться, ударив по морде половником. Право слово, сама от себя такого не ожидала.
Но все же ранить меня он умудрился серьезно. Руку обожгло болью, а по воздуху разлился запах крови. Ну все, сейчас это творение больного разума вообще озвереет. Зря не помолилась. Я зажмурилась, выставив вперед половник. Но проходили секунды, а ничего не происходило.
Распахиваю глаза и наблюдаю знакомую картину. Зверь принюхивается и ожесточенно чихает. Так же и Рояльчик реагировал, когда мы пытались его моей кровушкой накормить. А я и забыла совсем, что несъедобна теперь для флоры и фауны, особенно местной.
Как говорила одна знакомая директриса на педсовете, бери быка за рога и бей по морде железом, пока горячо. Рука, конечно, болит, но несмертельно. Надеюсь. Царапины можно перевязать, а прививку от столбняка и позже сделаю.
Не раздумывая особо долго, я подскакиваю к зверю и со всего маху обрушиваю на его наглую морду половник.
– Я кому сказала сидеть?! – совершаю серию воспитательных шлепков по морде ошалевшего зверя. – Плохой Пушок, плохой! Ты смотри, что со мной сделал!
Подсовываю кровоточащую рану под нос зверя. Тварь так расчихалась, что не удержала равновесие и свалилась на пол. Пока это чудо скулило, зажимая лапами тупой нос, я оторвала от нижней юбки приличный кусок ткани и перевязала руку. Особо не торопилась, ибо я все равно несъедобная, да и по прошлому опыту знаю, что приступ чиха не проходит так быстро. В общем, решила сжалиться над Пушком – подошла, по голове погладила, за ушком почесала. Странные ощущения, как будто кошку породы сфинкс гладишь.
– Ну что ты, прекращай плакать, – воркую я. – Я больше не буду. Видишь, крови больше нет. Я тебе и еды приволокла, смотри, как пахнет вкусно. Ну, хватит так убиваться, у всех бывают неудачные дни. Или годы. Судя по тебе, вся жизнь. Теперь мама Ирма позаботится о тебе. Пушок хороший, Пушок маму Ирму больше царапать не будет. Ты же не будешь против, если я тебя Пушком звать стану?
Зверь затих, смотрит на меня расширенными глазами и не верит своему счастью. К ласке, что ли, не приучен?
– Ты хоть скажи, ты мальчик али девочка?
Зверь рыкнул и прикрыл лапами самое дорогое.
– Мальчик, значит, – продолжаю гладить по морде Пушка. – Разумный, ешкин кот.
Вырвалось. Честно-честно.
– Пожалуй, для сохранения собственных нервов твою породу выяснять не будем. Да, моя радость? – и ласково улыбаюсь Пушку. – Ешь давай!
Опытным путем установила, что зверь породы сарааг разумен, говорить не приучен, меня теперь любит, ценит, уважает. Имеет статус вожака – это я уяснила еще в разговоре с родственником. Держится здесь, как единица управления. Силен, обучаем, жрет все. Интересно, а соседи не будут против такого домашнего животного?
Дан
Ну и долго мне здесь столб изображать? Бабулю увели. Твари.
Ознакомительная версия.
