Анатолий Иванович Горло
Храм Диониса
кинокомедия
Взглянув, на карту, нетрудно убедиться, что Молдавия напоминает гроздь винограда, а гребень с разветвлениями дорог составляет скелет этой грозди. Если продолжись сравнение, то в сезон летних отпусков главное ответвление гребня, начиная с плодоножки, как бы поражается филлоксерой: с севера па юг по нему движется бесчисленное количество тлей, именуемых в дорожных протоколах транзитными автотуристами. С рекламного щита им зазывающе улыбаются миловидный мужчина и мужественная женщина, одетые в строгие купальные костюмы, они вопрошают на двух языках — русском и английском: «А ВЫ ЗАГОРАЛИ НА СОЛНЕЧНЫХ ПЛЯЖАХ ОДЕССЫ?» Метрах в пятидесяти от шоссе на обочине разбитой проселочной дороги стоит второй щит. Та же парочка, вырядившись в молдавские национальные костюмы, взывает на молдо-англо-русском языке: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СОЛНЕЧНЫЕ СТАРЫЕ ЧУКУРЕНЫ!» Однако сверкающие автобусы с интуристами и просто туристами проносятся мимо, не испытывая желания заглянуть в Старые Чукурены. Наконец тупорылый дребезжащий автобус послевоенного образца, битком набитый представителями колхозного крестьянства, лихо свернул на проселочную дорогу и тут же исчез в облаке пыли вместе со стоически улыбающейся парой.
На окраине села изъеденная глубокими рытвинами дорога делала крутой поворот, поскольку улица упиралась в овраг. На низкой лавочке напротив самой крупной рытвины сидела, погрузившись в дремоту, сухая длинноногая старуха. У ее ног лежала десага. На другой стороне улицы на такой же лавочке тоже дремала старуха, маленькая толстушка с марлевой повязкой на шее. У ее ног стояла полиэтиленовая сумка, с помощью которой какая-то заграничная фирма наглядно демонстрировала, как правильно расстегивать джинсы. Услышав шум мотора, обе старухи, встрепенулись и повернули головы в сторону оврага. Толстушка натянула по самые глаза марлевую повязку. Из-за поворота вынырнул «МАЗ», доверху груженный ящиками с помидорами. Он с грохотом пролетел над ямами, рассыпая помидоры и оставляя за собой сплошную завесу пыли. Толстушка достала из-под лавки дорожный знак «Здесь ведутся ремонтные работы», вышла на середину улицы и поставила его перед ямами. Длинноногая уже ползала по дороге, собирая помидоры.
— В той машине были покрепче, — определила) она, — а эти перезрели.
— Для томата самый раз, — сквозь марлю отозвалась толстушка.
— Когда уж они баклажаны возить будут, — сказала длинноногая, — я б икры в охотку поела.
Из-за поворота показался тупорылый автобус. Увидев дорожный знак, водитель свернул на обочину и, утопая в ямах, медленно проплыл мимо старух.
— Привет народным контролерам! — крикнул водитель. — А куда ремонтники подевались?
— В бочке, небось, утонули, — огрызнулась длинноногая, с трудом поднимая тяжелую десагу.
— . Ну а тебе, бабка, чего сердиться? — засмеялся водитель. — Чем дольше они будут чинить дорогу, тем больше у тебя солений на зиму будет! Бесплатно да еще и с доставкой на дом!
— Нам чужого не надо, — вмешалась толстушка, — и бесплатно не надо. Деньги у нас имеются, молодой: человек.
— Если есть деньги, что ж вы тогда ползаете на карачках целыми днями, а?
— Чтоб добро не пропадало! — отрезала длинноногая.
— Вы вот молодые, — ввернула толстушка, — в космос летаете почем зря, а дорогу поправить руки не доходят, стыдно!
Пристыдила она уже исчезающий в пыли автобус, Собрав помидоры, старухи вернулись на свои лавочки и снова погрузились в дремоту. Вскоре толстушка спохватилась: забыла спрятать дорожный знак, поставленный перед ямой-кормушкой. Она подошла к нему, но тут же поспешно отступила: прямо на нее неслась ватага ребятишек, глядя куда-то вверх.
Толстушка подняла голову и увидела «Союз — Аполлон»…
Над Старыми Чукуренами летел «Союз — Аполлон» — бумажный змей, оклеенный пачками из-под сигарет, выпущенных в честь совместного полета. Он медленно проплывал над крышами с крестами телевизионных антенн, над облезлым церковным куполом без креста. Парил змей, скользил в невидимых воздушных потоках. А внизу по улице бежала детвора, все в красных пилотках, на которых сверкали металлические буквы «КС». Глотая пыль и спотыкаясь о кочки, босоногие сорванцы выбивались из сил, словно опасаясь, что дорога вот-вот кончится, и они не успеют оторваться от земли и не взмоют ввысь на крыльях своего «Союз — Аполлона». Змей тоже спешил, будто по нитке, как по телефонному проводу, ему передавалось порывистое дыхание мальчишек, топот ног и радостный визг. Очень хочется взлететь мальчишкам. Откуда им знать, что эта пыльная извилистая сельская улочка — лишь начало той взлетной полосы, с которой им придется стартовать не раз и не два и которая зовется родной землей?… Возможно, об этом догадывался отставший от них: Ионел, мальчик лет тринадцати. Он не спешил, бежал трусцой, делай правильные вдохи и выдохи и придерживая рукой гремящую на поясе большую связку ключей.
Покружив над селом, «Союз — Аполлон» упал на камышовую крышу.
Снизу послышался голос Ионела:
— Мош Дионис, разрешите нам, пожалуйста! Тетушка Лизавета, объясните ему, что в его возрасте лазать по крышам неприлично и небезопасно!
— Отойди, Ионел, — сказал старушечий голос. — А ты, Дионис, гляди, поосторожней! Да рубаху сними, вчера ведь только постирала!
На крышу поднялся грузный старик, Дионис Калалб. Был он в помятой шляпе, вылинявшей футболке, на которой еще виднелась эмблема спортивного общества «Молдова», и в старых домотканых брюках с сохранившимися на бедрах следами вышитых узоров. Неловко опустившись на четвереньки, он пополз к змею. До него оставалось рукой подать, но тут крыша разверзлась, и мош Дионис исчез.
В снопе света, врывавшегося на чердак сквозь рваную дыру, кружилась плотная пыль. Мош Дионис стоял на четвереньках и тихо стонал, силясь поднять голову, но мешал хомут, неизвестно каким образом очутившийся у него на шее.
— Ты живой, Дионис? — донесся снаружи встревоженный голос тетушки Лизаветы.
Старик с трудом освободился от хомута и сел, потирая ушибленный затылок. Вокруг него громоздилась старая рухлядь: части ткацкого станка, деревянная соха, колесо от телеги, большие глиняные амфоры с отбитыми краями. Превозмогая боль в затылке, старик нагнулся и достал из опрокинутой амфоры пачку старых писем. Дунул на них, громко чихнул от поднявшейся пыли и застонал.
— Живой ты там, Дионис? — опять послышался старушечий голос.
Старик не ответил, он читал письмо. Судя по изгибам, это был солдатский треугольник. Медленно шевеля губами, мош Дионис расшифровывал строки, наспех выведенные химическим карандашом. Некоторые буквы расплылись от воды, а может быть, от слез:
«…а яблоню, батя, не рубите, она отойдет, осколок неглубоко прошел. Скоро войне конец, и нас распустят по домам. Жив останусь, вернусь…»
— Дионис, ты живой?
— Да отстань ты от меня наконец! — гаркнул в дыру старик и поморщился от боли.
— Живой! — обрадовалась тетушка Лизавета.
На вершину холма взлетела белая «Волга» — от пыли она казалась серой в яблоках — и замерла у полосатого каменного барьера смотровой площадки… На крыше машины торчали спаренное мегафоны. Из «Волги» вышли двое: председатель колхоза Григоре Алексеевич Апостол, мужчина лет сорока пяти сочень энергичной внешностью, и архитектор, молодой чело-пек с нервным лицом. В руках у Апостола был морской бинокль, а у его спутника — круглый футляр с чертежами. Апостол вскинул бинокль и уставился на раскинувшееся внизу село. Отсюда, с вершины холма, оно было все как на ладони. Крест делений в центре окуляров придавал биноклю сходство с артиллерийским прицелом, а сам председатель напоминал полководца, которому предстояло с ходу овладеть еще одним населенным пунктом. Рядом с ним встал архитектор, держа в руках развернутый «Проект генерального плана реконструкции села Старые Чукурены».
— Продолжим, товарищ Апостол? — спросил архитектор.
— Валяйте.
— Итак, квадрат Б. Левее школы-интерната молодежное кафе-автомат, еще левее летний кинотеатр, шахматный павильон, салон красоты, затем…
Бинокль, послушно перемещаясь влево, вдруг замер, упершись в небольшой подвал, отделанный снаружи под деревянную бочку с парящим аистом у входа, куда только что нырнула какая-то фигурка.
— Вася, микрофон! Из машины показалась рука водителя с микрофоном. Не отрывая глаз от бинокля, Апостол взял микрофон и над селом раздался трубный глас:
— Строитель Филипп, немедленно выйди из буфета! Повторяю: бывший строитель Филипп, немедленно выйди из буфета!
Фигурка, наверняка принадлежавшая Филиппу, пулей вылетела из бочки и скрылась в стоящих напротив строительных лесах.
— Валяй дальше, — сказал Апостол, возвращая микрофон водителю.
