Чеченцы на лестнице моментально сделали вид, что идут просто погулять. Ножи куда-то исчезли. Кулинич нагло забрал у шедшего впереди свою гранату.
— Ты как, живой? — обеспокоенно поинтересовался Муравьев. — Мне тут объяснили, что в это общежитие вдвоем не ходят. Даже сейчас народу маловато.
— Ну вот, — подвел итог местный капитан. — Все живы-здоровы, а на этажи мы не пойдем. Черт знает, что там может быть!
Все гурьбой вывалились на двор. Вместо "воронка" Кулинич с некоторым изумлением увидел солидный "Икарус" с надписью по борту "Интурист". Новоявленные интуристы забрались в автобус и направились в отделение. По дороге притормозили у магазина — чудесное спасение требовалось отметить. Разумеется, ставил Кулинич.
Рустама Бачиева отвели в камеру, народ облегченно снимал бронежилеты. Капитан отпустил шофера автобуса, неискренно пожелав тому впредь не развозить блядей и, следовательно, не попадаться. Опера прошли в дежурную часть.
На двери дежурки Кулинич заметил кодовый замок, какой обычно устанавливают в подъездах. Огромный жестяной ящик с черными кнопками выглядел здесь как-то диковато. Миг спустя Сергей понял, почему: замок установили кодом вовнутрь. Чтобы войти в отделение, достаточно было повернуть ручку, а вот выйти просто так не получилось бы. Улыбнувшись, опер продолжил изучать интерьер конторы, где оказался впервые.
Визуальное знакомство с 219-м отделением дало картину неутешительную. Во-первых, Кулинич отметил тот факт, что дежурный был навеселе. Видимо специально для такого случая его рабочее место отделялось от посетителей сплошным стеклом. Пол дежурной части усеивали окурки, а ключ от оружейной комнаты торчал в замке. Короче, Сергей про себя охарактеризовал обстановку в отделении как "бардак в хронической стадии". Впрочем, нам здесь работать не довелось и, видимо, не доведется. И слава богу.
Тут же вспомнилось соседнее с нашим 316-е отделение, куда Сергея однажды занесло в не слишком подходящее время — в новогоднюю ночь. Привелось сдавать туда пьяного дебошира (конечно, под Новый год на пьянство велено смотреть сквозь пальцы, но разбивание чужих голов бутылками по-прежнему рассматривается как нарушение порядка). В отделении Кулинич слегка офигел — доставленный ими дебошир оказался самым трезвым человеком в этой конторе.
При входе в отделение их попросили держаться у стенки, а то, мол, старшина упился так, что ему душманы мерещатся, он заперся в оружейке и никого не подпускает. Словно в подтверждение послышался мощный рык "Не пройдете, гады!", и несколько пуль царапнули по стенке. Задержанного долго били валенком с вложенной гантелей, а потом, чтобы привести в чувство, предложили полить водичкой. Идея почему-то показалась всем остроумной. Несмотря на протесты Кулинича, парня выволокли на мороз и стали поливать из шланга. Два сержанта, которые его поддерживали, мокли за компанию…
Да, по сравнению с 316-м здешняя контора выглядела весьма благопристойно всего лишь попили пивка на рабочем месте.
Гостеприимный капитан, открывая очередную бутылку пива при помощи табельного "Макарова", заметил, что конструктор был "наш человек". С каким оружием лучше ходить на операцию — это еще вопрос, но для всего остального лучше ПМа не придумаешь. Если поставить затвор на задержку, то образовавшаяся конструкция до миллиметра подходит к пивной бутылке, и лучшей открывашки не найти.
Друзья поспешили вежливо распрощаться с хозяевами и, забрав задержанного, отправились к себе. Естественно, тоже на общественном транспорте.
Приближаясь к родному отделению, опера настроились на лучшее — что их сейчас похвалят, а может быть даже разрешат отправиться к вечеру по домам. Все-таки сегодня они взяли возможного убийцу. Настроение было испорчено еще на подходе к конторе. Возле подъезда стояла машина с четырьмя кавказскими рожами. При виде друзей Бачиев приободрился.
— Давай-давай, — проворчал досадливо Муравьев, дергая наручники, которыми был пристегнут задержанный.
Внутри отделения ждала еще одна неприятность. Она стояла в коридоре, непринужденно болтая с замполитом отделения Незлобиным. Неприятность персонифицировалась в майоре Пчелкине — методисте из Главка, который появлялся у них изредка, преимущественно в те моменты, когда можно было ждать какого-либо успеха. Последний раз он заглядывал совсем недавно — как раз накануне убийства, они еще забивали "козла" у Шпагина, и Кулинич отметил, что этот "кабинетный оперативник" неплохо играет.
"Раз приперся так скоро, значит, почувствовал удачу, — отметил про себя Кулинич. — Ишь, нашел себе друга. Два бездельника! Небось, с нами к чеченцам не полезли бы."
Замполита Незлобина в отделении отчего-то недолюбливали. На первый взгляд — совершенно незаслуженно. Ничего худого за ним не числилось ни здесь, ни на предыдущем месте службы (перешел он сюда с освобожденной должности комсомольского секретаря РУВД). Всегда вежливый, исполнительный. На приказы начальника никогда на забивал. И выпить с коллегами не чурался. Но отчего-то его добрые белые глаза и открытое круглое лицо вызывали у сотрудников подсознательную антипатию.
Требовалось провести опознание Бачиева студентами-свидетелями. Самое трудное в таком деле — это найти понятых. Отчаявшись уговорить хотя бы кого-нибудь исполнить свой гражданский долг, Муравьев вернулся в дежурку. Телефон штаба ДНД тоже почему-то не отвечал. В конце концов Муравьев поручил поиск понятых помощнику дежурного.
Ротозей Семен уже успел смениться. Помощником стоял сержант Вощанов, который готовился получить офицерское звание и искренне считал, что главное качество оперативника — находчивость. Сам Вощанов имел ее явно в избытке.
Понятых будущий опер привел уже через минуту. Выйдя из отделения, сержант остановил двух первых попавшихся студентов и сурово потребовал документы. Положив паспорта в карман, сержант отвел несчастных в отделение, решительно ответив на вопрос "За что?":
— За все хорошее!
Узнав от Муравьева, что от них требуется всего лишь расписаться в протоколе, студенты облегченно вздохнули и приступили к своим обязанностям. Еще через минуту Вощанов привел статистов, пойманных тем же способом. Этот метод грозил жалобами и практиковался лишь при недостатке времени.
Здесь вмешался Пчелкин. Он заметил, что статисты совсем не похожи на Бачиева и потребовал, чтобы, в соответствии с УПК, нашли других, "сходных по внешности с опознаваемым". Требование, конечно, правильное, но попробуй-ка найди двоих статистов в студенческом общежитии, да еще и кавказцев! Именно это — пойти и найти — все в один голос и предложили Пчелкину сделать самому. Он начал отказываться, ссылаясь на незнание территории, и в конце концов с ним отрядили Муравьева — как самого молодого.
По дороге на этажи Муравьев вспоминал свое первое опознание. Он тогда только-только пришел в милицию и был полон всяческих вредных идей, а также предрассудков, почерпнутых в основном при чтении УПК. Дело вел следователь Жбан, а опер выступал в роли свидетеля и должен был опознать одного злодея. Явившись в назначенное время в прокуратуру, он заметил возле кабинета следователя того самого злодея, понуро сидевшего на стуле. Муравьев, войдя в кабинет, только собрался заметить следователю, что это вообще-то непорядок, что по правилам положено, чтобы опознающий находился в отдельной комнате и не мог видеть заранее ни опознаваемого, ни статистов. Но не успел он открыть рот, Жбан сам захватил инициативу:
— А-а-а, пришел? Видел, в коридоре сидит? Это он?
— Он… — пролепетал сбитый с толку Муравьев.
— Хорошо! — следователь продолжал рыться в бумагах. — Значит так. Выйди сейчас на улицу и найди двух понятых и двух статистов для опознания. Только чтоб с московской пропиской были. Давай, по-быстрому!
— Я вообще-то опознавать его должен… — опер еще надеялся, что тут какая-то ошибка.
— Ну и что? — нимало не смутившись, отреагировал Жбан. — Мне, что ли, идти? — и развел руками, как бы демонстрируя свой внушительный зад, который, на взгляд, действительно трудно было оторвать от стула.
Идти в конце концов пришлось все-таки ему. После этого случая для Муравьева прокуратура перестала быть авторитетом.
Спустя полчаса Пчелкин понял, что экспедиция провалилась. Опознание придется проводить с теми статистами, что были. Возвращаясь в отделение, Пчелкин решительно протолкался через толпу молодых людей, куривших на лестнице. Один из них ловко вытащил бумажник опера. Муравьев укоризненно посмотрел на начинающего жулика. Бумажник вернулся на место. Пчелкин ничего не заметил.
Опознание прошло довольно гладко. К сожалению, опознал Бачиева лишь один из студентов. Другой, пряча глаза, заявил, что для него все кавказцы на одно лицо, и он не может ничего с уверенностью утверждать.
