Лана Капризная - Записки из модного дома

Я еще раз осмотрела место съемки. Вроде все на месте: манекены с футлярами в одном углу, в другом — смертельно обиженный Володя, его ассистент, открыв рот, рассматривающий Яну, сама героиня, упивающаяся своей неземной красотой и предвкушающая грядущие подарки «козлика», визажист и парикмахер в творческой задумчивости, внештатный стилист, флегматично сбрызгивающая одежду из пульверизатора. Кстати, на редкость удобная вещь для выездных фотосессий — отлично заменяет утюг. Я дала отмашку вернувшейся с перекура Маринке, чтобы та начала навешивать бриллианты — но только в рамках разумного! Я проверю — и пошла мириться с Володей. Он, конечно, был неправ, в полный голос язвя по адресу Яны, но мне еще с ним работать и работать.

Друзьями мне обзаводиться трудно. Они должны заниматься чем-нибудь этаким, а то мне с ними будет просто скучно. Да, общественная мораль считает, что друг — это тот, кто познается в беде. Но беда — не такая уж частая штука в жизни, поэтому я предпочитаю иметь дело с людьми интересными. Цитируя классиков: в близкие друзья я выбираю себе людей красивых, в приятели — людей с хорошей репутацией, врагов завожу только умных. И, разумеется, после двадцати пяти уже не начнешь с бухты-барахты дружить «насмерть». Поэтому на текущий момент только троих человек я могу смело и без последствий назвать своими друзьями.

С Олесей я познакомилась на первом курсе университета. Кира — моя одноклассница, с Таней мы вместе работали в одном третьесортном журнале на заре туманной юности. Сейчас она доросла до почти руководящей должности в одной прибыльной косметической компании. А Кира шебуршится в пиар-агентстве, специализирующемся на модных мероприятиях. В общем, все свои.

На традиционный девичник собираемся у меня, как и все последние годы. Благо, еще соплюшкой я обрела независимость. Когда мне было двадцать, мои родители погибли в автокатастрофе. Я осталась обладательницей благоустроенной квартиры в не самом дешевом районе Москвы, приличной суммы денег от продажи квартиры родителей отца и неограниченной свободы. В общем, у меня осуществилась мечта каждого современного подростка: свобода, деньги и еще раз свобода.

А особенно мне повезло в том, что я училась уже на третьем курсе журфака, и у меня было несколько публикаций в глянцевой прессе. А главное — у меня была голова на плечах. Которая позволила мне не рухнуть в загул, депрессию или выскочить замуж за первого встречного, лишь бы поддержал и утешил. Через год я уже самостоятельно продала родительскую дачу под Пушкиным, перевелась на вечерний и устроилась на свою первую работу — в тот самый третьесортный журнал.

Мне жалко маму и папу. Они бы могли прожить еще долго, радоваться жизни и моим успехам. Да, они рано меня покинули, но если бы этого не произошло, со временем я бы стала воспринимать их как данность, жаловаться на них подружкам и все время пытаться вырваться из-под их опеки.

В этой ситуации я думаю прежде всего о себе. Я эгоистка и не стесняюсь в этом признаться. Впрочем, как и большая часть моего поколения. Мы живем только для того, чтобы удовлетворять свои прихоти, непомерное тщеславие и экзистенциальную тоску. Нам не нужны семья, обязанности и кредиты на покупку холодильника. Кому-то может показаться, что во главе многочисленной колонны эгоистичных одиночек идут обеспеченные холостяки. Хочу вас разочаровать, главные сторонницы злостного эгоизма — молодые работающие девушки.

Мы холим и лелеем наше одиночество. Это наша жизнь, комфортная и высокооплачиваемая, и все это благополучие не свалилось с неба — мы заработали его ночными вахтами у глянцевых станков и истрепленными в интригах нервами. Готова ли ты разделить это с другим человеком? Правильный ответ — нет.

Нам не хочется подстраиваться под мужчин: тратить время на привыкание к его привычкам, на расшифровку его последнего телефонного звонка, считать, что его друзья и работа важнее наших, и с самого начала отношений программировать себя на роль второго плана. Да, над отношениями нужно работать, но я привыкла, чтобы со мной считались! Я не хочу растрачивать свою единожды данную красоту и молодость на мужчину, который не признает границ. Ведь русскому мужику нужна сразу и жена, и мать, и ангел-спаситель, и ангел-искуситель. Наши соотечественники уверены, что женский ресурс бесконечен. Вынести это способна только очень самодостаточная женщина! Которая не будет смотреть на мужчину как на врага или как на равноправного партнера, а только как на ребенка. И каждый день внушать себе: надо быть мудрее, надо стараться понять. А я не хочу!

— Независимость и самостоятельность — вот новые боги нашего времени: посвящать свою жизнь мужу и детям — больше не идеал жизненного пути. Да и дети перестали быть цветами жизни. Наибольшее недоумение в наше время вызывает женщина, родившая ребенка «для себя». Что значит «для себя»? Ребенок — это что, какой-то модный аксессуар? Он не может быть «свой» или «не свой» — это самостоятельный человечек, который живет, мыслит и решает.

— Ну, все. Лана села на любимого конька, — закатила глаза Олеся.

— А ты считаешь, что ребенок — это игрушка?! — сразу вскинулась я.

— Я рожать «для себя» не собираюсь. Довольна? — отрезала Олеся.

— Вы прямо как мои родители, — включилась в разговор Кира, — обязательно нужно устроить обсуждение вопросов вселенской важности за столом.

— А где нам их еще обсуждать? — удивилась Таня. — У фуршетного стола, на презентации?

— Кстати, о работе, — оживилась Олеся, — так кто там не дура?

Теперь я закатила глаза.

— Если разговор пошел о дурах, то это обязательно связано с мужчинами, — заметила Кира, вгрызаясь в кусок пиццы.

— Ты ни о ком, кроме мужиков, говорить не можешь, да? — парировала я.

— Ну почему же… Я могу говорить о своей работе, зарплате, начальнике-козле, коллегах-идиотах, о своем парикмахере, о том, что сказала мне массажистка на последнем сеансе… ммммм… о своих командировках, блин, о чем еще?! Ах да, о родителях, о замужестве младшей сестры и о бабуле, которая постоянно спрашивает: «Когда же ты выйдешь замуж?» — Кира явно издевалась.

— И что ты отвечаешь бабуле? — неожиданно заинтересовалась Таня, оторвавшись от миски с овощным салатом.

— Что я еще не готова стирать носки и трусы постороннего мужчины.

— Браво! — Я зааплодировала.

— А что бабуля? — не отставала Таня.

— Бабуля впадает в задумчивость и начинает подсчитывать, сколько лет она стирала чужие носки и трусы, — беззаботно ответила Кира, пережевывая пиццу.

Таня явно хотела еще кое-что уточнить, но Олеся ее перебила:

— Возвращаясь к моему вопросу: НУ?

— Ну что «НУ?»? У нас новый редакционный директор, явно будущий лялечка Ларисы. При этом он стреляет глазами по сторонам. Симпатичный. Учился в Гарварде.

— Это Артем, что ли? — Таня вновь подняла голову от салата.

— Ну да. А ты его знаешь?

— Не то чтобы лично… Его наши хотели нанять, но после двух месяцев собеседований что-то их остановило. Я слышала какие-то сплетни: он не так хорош, как его резюме.

— Ну, а у нас резюме — прежде всего, — припомнила я процесс своего трудоустройства. — Гарвард, МВА, и — наш издатель писает кипятком.

— А он хорош? Я имею в виду Артема, — Кира потянулась за новым куском пиццы.

— Пока непонятно. На мордочку — красавчик, одевается как надо, а вот что касается его непосредственной работы… Он или сидит у Ларисы, или трется у нас. Официальная версия — хочет сделать наш журнал лучшим в мире.

Девчонки уставились на меня в недоумении.

— Он вам так и сказал? — наконец спросила Таня.

— Ага, еще на первой встрече.

— Ну, тогда держитесь! Ты не знаешь, что такое МВА! Если за полгода у него ничего не выйдет, головы полетят в стиле термидорианского террора, — с уверенностью закончила Таня и снова склонилась к овощам.

— И не вздумай с ним связываться, — завела свою шарманку Олеся.

Я закатила глаза. Кстати, потолок не мешало бы побелить.

Ноги гудят от постоянной беготни, в ушах звенит от разговоров на повышенных тонах, а в глазах рябит от жестикуляции. Короче, я в Италии. Это моя ежегодная кара — поездка на Milano Moda Donna. Причем меня отпускают лишь на дефиле весенних коллекций, потому что большому начальству в сентябре в Милане делать нечего — одна беготня. Зато в январе я мерзну в Москве, а наша Вера отоваривается на распродажах.

Лариса ездит только в Париж (для нее Милан — «ужжжжасная провинция!» ©). В Лондон нас не пускают — знают, что мы не на дефиле будем ходить, а по магазинам бегать, и все тенденции спишем с интернет-сайтов. На Нью-Йоркскую неделю моды вообще никто не ездит — издатель полагает, что это слишком дорого, а информацию и так можно почерпнуть из фотоагентств. Ехать же придется за счет редакции. А пока ни одна американская марка не проявила неслыханной щедрости и не вывезла нас за свой счет. Итальянцы, а точнее — их московские представители, более щедрые. Тут, кстати, проявляется единственная польза от рекламного отдела — организация этих модных туров. Но зато придется переться на второсортные дефиле, куда даже вездесущие японские журналисты не ходят. Это минус. Но рекламные договоренности — это вам не бирюльки, и меня — яркого представителя глянцевого планктона — торжественно сажают в первый ряд. Еще один плюс. И какой! Наши упивающиеся пафосом главные редактора здесь — никто и нигде. Кому, кроме итальянцев и некоторых французских марок, заинтересованных в росте продаж в России, нужна наша модная пресса? Правильно, никому. Поэтому приходится высматривать тенденции с двадцать пятого ряда.