Некоторые думают, что розовые сны видят не только младенцы. Но в ту ночь вряд ли эта масть окрасила отдых Панича. Потому что перед тем, как вмять своим задом простынь у пружины, он от возбуждения тер руками по всему телу и придумывал разные виды казней для губителя собственного папы. А чтоб беззаботная жизнь перестала казаться раем несчастному балаболу Акуле, Панич приказал притащить его, как только откроет глаза.
Но хорошо сказать притащить, гораздо труднее это сделать, если вместо наглой морды можно только целовать замок его закрытой двери. В отличие от Панича, Акула почему-то перестал отсыпаться. Он уже сидел против Макинтоша и улыбался на него впервые за неделю почищенными мятным порошком зубами.
Макинтош очень хотел отдохнуть, но для такой роскоши у него не хватало времени. Хотя никто из редеющей с каждым днем команды еще ни разу не пожаловался на отсутствие патронов.
— Послушайте, Макинтош, — жалобным голосом канючил улыбающийся Акула с видом на кладбище и обратно, — вы же знаете, чем я рискую. И никаких гарантий…
— Гарантии в нашем деле может давать только гробокопатель, — заверил паникера Жора с видом нотариуса и окончательно успокоил балабола: — Не дрейфь, все там будем.
— Макинтош, что вы такое мне пугаете, — раскрыл глотку до самых гланд приплывший до его берега Акула, — мне совсем не улыбается сделаться похожим на фабриканта Фридриха Энгельса исключительно горизонтальным положением. Или сидеть на дне у Люстдорфе, как ваш Говнистый…
— Что ты сказал? — слишком бодрым голосом ударил по напряженным нервам балабола неотдохнувший Жора.
— А то вы не знаете, — сделал себе придурковатый вид Акула, — куда Панич любит возить людей на последний пикник. А все из-за козла Лабудова…
Макинтош и без подсказки этой рыбочки знал, кто продавал его кореша всем подряд, но из-за важных дел до такого говна просто не доходили руки. Своей дурацкой фразой Акула сорвал пружину терпения с характера Макинтоша.
— Ты топай своим ходом до хаты, — тонко намекнул балаболу закипевший унутренне, но внешне приветливый Жора, — и жди, когда появятся кореша. Место нашей встречи уже пасут, так что не хезай.
Акула выскочил на воздух без слабого пинка на прощание, которым обычно любил награждать ниже ватерлинии гостей такого класса Макинтош. Но домой почему-то не пошел. Он уселся на скамейке против дороги и стал изучать статью о неизбежной победе коммунизма в недоразвитых странах. И читал ее до тех пор, пока бригада Макинтоша во главе с самим Жорой не попилила в сторону оперного театра. Потом сам себе довольный Акула сделал вид, что с этого момента коммунистическое завтра братских недоразвитых стран его интересует так же остро, как будущее состояние здоровья Лабудова, и отправился мимо своего дома, начихав на совет Макинтоша.
Макинтош любил отдыхать в оперном театре только изредка. Последний раз он был здесь года два назад, когда и зрители, и осветители давным-давно забыли в крепком сне, что там танцевал Ромео Джульетте насчет комсомольской стройки за Вероной. Свет на сцене был довольно тусклый, но и при нем виднелось, как гарцует лебединое озеро в сольном выходе сильно поддатый пожарник. А в самом театре зорко следили за этим чудом от силы человек двадцать во главе с меломаном Макинтошем, который сидел в ложе с бутылкой шампани и спущенными до колен штанами. Потому что одна из балерин в это время, когда он получал удовольствие от классического танца пожарника, исполняла Жоре па-де-де, преклонив свои белоснежные колени перед таким вот тонким любителем всяческого искусства.
Но теперь Жора плыл до оперы безо всяких воспоминаний о возвышенном. Пока события не встали снова во весь свой бурный рост, он решил использовать это окошко свободного времени лично для товарища Лабудова. И когда из оперы вывели стукача, Жора отметил, что вместо флейты у зубах он почему-то заклеил пластырем свою харю до такой степени, что прыщи спрятались еще дальше синяков. Впрочем, для загородной прогулки это не имело особого значения.
Лабудов никак не мог понять, почему его впервые в жизни так классно метелят и при этом не задают никаких вопросов. Впрочем, Жора сильно устал для того, чтобы заняться Лабудовым, как бы он сделал это, будь помоложе. Поэтому в конце дня остро пропахшего собственной и особенно чужой мочой, зато еще почти живого Лабудова нашла какая-то парочка, изучавшая рельеф в этом месте. На счастье вовремя привезенного у больницу в бессознательном состоянии стукача, он в конце концов все-таки выжил, чтобы продолжать делать звуки из своей флейты и пакости тем, для кого играл.
А пока разворачивались эти совсем незначительные события, балабол Акула таки-да мародерствовал, пользуясь войной городского значения. Он со своей наглой мордой влез двумя потными от возбуждения ногами прямо у тот канал, что не успел перекрыть разлетевшийся фейерверк Стас Гречаный. И перехватил товар, предназначенный самому Позднякову. Вот что значит вовремя понять, к какому берегу следует плыть и быть у курсе событий этого берега. Заныкав как следует уже свой товар, беззаботный Акула спокойно себе пылил, по привычке нагло лыбясь, домой, где перекуривали ребята Панича вместе с замком от его собственной двери.
— Что вы приперлись через здесь? А ну сделайте вид, чтоб я вас искал! — возбужденно рявкнул грозным голосом Акула через открытую дверь прямо в морды своих новых гостей. — Я счас позвоню ментам и…
Балабол Акула так и не успел сообщить, что ждет ребят Панича после того, как он начнет стучать по телефону. Один из гостей по имени Кок, нервный, будто психолог, с таким смаком дал хозяину хаты по его собственной морде, что Акула увидел носки своей обуви выше головы.
Когда Акула медленно стал подниматься при помощи уходящей вверх стены, он краем глаза заметил, что, кроме Кока, начинает потирать руку и Санитар. Балабол знал, каких приятных сюрпризов могут отмочить даже ближайшим родственникам эти неразлучные друзья, и поэтому перед тем, как сползти на пол, более мирным тоном спросил, не желают ли гости, которым он рад, как собственной маме, немножко выпить. Но Кок со своими малохольными налитыми кровью и без газа глазами, для порядка врезал балаболу еще раз, доказывая, что выпить пока в его планы не укладывается.
Кок никогда не был настоящим поваром, зато его корешок Санитар в свое время бегал по Одессе на «скорой помощи». Понятно, почему санитар стал Санитаром. Кок получил свою кликуху из-за поганого характера собственной жены. У этой девочки действительно нрав был такой интересный, что по нему она могла сойти за двоюродную дочь старого Панича. От ее воплей на несчастного Кока из их хаты эмигрировали даже тараканы. Но бедный Кок продолжал держаться, потому что наивно полагал, что семья святее папы римского. Хотя в ее очаге плавился исключительно несчастный Кок. Потому, сколько бы он не приносил этой стерве, все ей было мало. Как будто она могла нацепить через себя два манто друг на друга и надеть на каждый палец по третьему перстню. И чтоб много не распространяться за то, что она каждый день устраивала мужу, так он у этой стервы был в ответе перед ее поганым нравом даже за дождь на улице. Известно, что и терпению дров бывает край, когда их пилят не уставая. После очередного монолога жены, с каким идиотом ей выпало жить под одним одеялом, Кок не выдержал, пригрозив, что сдаст свою благоверную паскуду в дурдом. А она вместо того, чтобы заткнуться и напугаться этих выражений, взяла в руки терку, хотя на ее муже не было никакой чешуи. Бедный Кок схватил ноги в руки и еле успел выскочить на улицу.
И тогда Кок пошел к Санитару, но вернулся от него тише той мыши, что жила у них на кухне и забивалась в свой угол, стоило только коковской бабе зевнуть у себе в спальне.
После очередного скандала, которого очень быстро дождался Кок, он с криком «Пойдешь в дурдом!» выскочил на улицу и стал звонить по телефону-автомату таким голосом, что на другом конце его могли услышать и без кабеля. Через час после того, как он вернулся до хаты и слушал продолжение долгоиграющего концерта, к ним вломились Санитар и водитель в почти что белых халатах. К великой радости Кока они молча примеряли на его супругу рубашку с очень длинными рукавами, хотя она орала так, как всегда на мужа. Довольный Кок остался дома, а Санитар везет по городу это хрипящее произведение природы и доверительно сообщает, чтоб оно не нервничало: каких-то лет десять-двадцать — и дамочку окончательно вылечат. А она визжит с пеной на помаде, что вполне здоровая. Понятно, здоровая, соглашается Санитар, еще ни один малохольный не сказал, что у него где-то болит.
Все кончилось тем, что мадам заткнулась, а потом начала умолять Санитара совсем в других выражениях, чем привык слушать его дружок Кок. И главврач Санитар сделал медицинское заключение: мол, по всему видно, мадам не столько вы малохольная, сколько у вас такой характер. И мы, так и быть, не станем занимать вашим очень даже ничего задом дефицитную койку в дурдоме, на которую есть очередь. Но, если еще раз…
