Впервые я увидел это чудо в музее подарков Сталину к его семидесятилетию. Это было с гениальной художественностью вырезанное из слоновой кости яйцо, а в нем еще одно, поменьше, а в нем — другое, в другом — третье и так далее. У изделия этого имелось несомненное мифологическое сходство с русской матрешкой и кантовской вещью-в-себе. Как известный сталинолог, я полагаю, что параноик Сталин усек в том дивном и тонком изделии универсальную модель любого группового политического дела. Расколов череп Троцкому, мы увидели там череп Каменева, а в черепе Каменева мы разоблачили череп Зиновьева, в черепе Бухарина раскроили черепа предателей-маршалов и так далее и так далее, вплоть до ленинградского дела и заговора врачей. Извините, опять отвлекся. Черт с ним, с товарищем Сталиным…
Так вот, Сад — местонахождение мое в тот момент — привиделся мне изумительно красивой внешней сферой, а в ней, соответственно, размещалась славная наша планетка, а внутри нее уместилась одна Солнечная Система, в ней виднелся Млечный Путь, в нем, постепенно уменьшаясь и уменьшаясь, смутным блеском давали о себе знать иные миры Вселенной, да и вся она превратилась вдруг в ту самую ТОЧКУ физиков-теоретиков, которая скучала сама в себе, то есть, пребывала в скученном виде до того мига, когда Создатель решил устроить Большой Взрыв. Воображение мое, конечно же, разыгралось неспроста. Сад Скромного Администратора все больше, все сильней, все глубже производил на меня впечатление не просто Сада, а миниатюрного миропорядка, Космоса. Замечательно то, что в мире его растительности, в мире его скал и камней не уничтожены были черты естественного беспорядка, райской, сказал бы я, свободы и первозданного хаоса. Кроме всего прочего, Сад весь проникнут был, как говорил Пифагор, гармонией сфер, то есть опять-таки неслышной, но изредка, слава Богу, внимаемой душою музыкой бытия. Разве не чувствуем мы себя счастливыми существами, когда удается нам уловить в истинно прекрасном малом совершенство космических устроительных порядков и красот Вселенной. Потому-то воображению моему под силу было вместить всю ее в сферу Сада, столь несоразмерного с невообразимыми вселенскими масштабами, если не с их бесконечностью… В какой-то момент я уже не мог не ощутить острого интереса к личности человека, наделенного даром собирания (вспомним, что собирание по-гречески — гармония), и с подлинно художественным вкусом сумевшего создать на небольшом пространстве земли вечный союз спасительной красоты Природы и человеческого искусства.
Человек этот жил в славную эпоху, носящую имя династии Мин. Занимал должность главного императорского инспектора в одной из самых крупных провинций страны. Дела в те времена шли хорошо, разного рода бизнес процветал, соответственно, процветали, простите за ненормативное звукосочетание, и бизнесмены. Как не понять высших бюрократов провинции, не видевших ничего зазорного в том, чтобы бизнесмены, всей душою благодарные администрации провинции за динамизм руководства и отсутствие диких зверств в политике налогообложения — как добровольно, так и внимая мягким намекам со стороны — слегка компенсировали разницу между своими баснословными барышами и официальной зарплатой местных администраторов. Понятное же дело, главный инспектор брал в первую очередь — на то он и главный. Никто и не поверил бы, что главный берет в последнюю очередь и довольствуется остатками от денежных пиршеств всех своих подчиненных. Даже в сегодняшней России никто этому не поверил бы. Я почти уверен, что завистники стукнули императору на главного инспектора — грабастает, дескать, сволочь такая, позорит вашу власть — не древнекитайские бизнесмены стукнули, а подлые и завистливые подчиненные. Зачем под собою рубить облюбованный сук? Ах, если чиновник в руках, то не выпусти счастье из рук, как откровенничал в тюремном двустишии бизнесмен, осужденный в те давние времена за дачу крупной взятки. Одним словом, император дернул к себе того главного инспектора и якобы заявил ему так: ты, братец, доносит служба моей безопасности, как паук, насосался там у себя в провинции в особо опасных размерах. Поэтому вали в отставку и скажи мне спасибо за то, что не отрубаю тебе голову за злоупотребление служебным положением — уж больно умелым, больно полезным ты был администратором. Вали к чертовой матери отседова куда-нибудь подальше, скройся с глаз моих долой, понимаешь. Ну, наш бывший главный инспектор скромно нагрузил флотилию лодок нахапанным серебром и прочими подношениями и скромно же отбыл на юг, в не худший город на белом свете, в Суджоу. Отбыл, прибыл, день приезда приятней дня отъезда, разгрузил свои сокровища, потом, как это делает кое-кто из новых русских, прикупил огромный кусок земли, но, в отличие от них, не заляпал его чудовищной дешевней с башенками или мертвообразной модернягой, а положил начало, не побоюсь сказать, бессмертного своего Сада, справедливо носящее в веках имя Скромного Администратора.
Кто именно назвал его так, не известно. Произошло это, думаю, вот от чего: блеск великого совместного предприятия Природы, Искусства и, разумеется, бабок, вложенных в это дело с умом и любовью, настолько затмил блеск некогда нахапанных администратором богатств, что скромность его просто не могла остаться не восславленной. Причем, восславленной не слащаво-патетически, а с явной, как мне кажется, иронией, реалистически мудро подразумевавшей некую принципиальную несовместимость умелого администрирования с абсолютной неподкупностью, но все-таки отдававшей должное умеренным аппетитам властительного коррупщика.
В общем, если уж хапать, хочется мне сказать российским администраторам, то хапать надо так, чтобы, во извинение за противозаконную коррупцию, оставить обществу после своей кончины какой-нибудь Сад, парк, музей, галерею, а не только аляповатые терема да тома не законченных прокуратурой дел о хищениях и взяточничестве в особо опасных размерах.
Итак, жил себе поживал скромный администратор, трех сыновей народил, кайф ловил до конца дней в дивном саду, потом в свой час врезал дуба. А трое сыновей — они были балбесами и охламонами, как это часто случается в семьях людей по горло обеспеченных — загуляли сыновья, задымили, потом связались с дурной компашкой, вскоре вполне закономерно нарвались на пару кидал, ну и попали, как говорится, за все ланцы в тухлую замазку. Продули кидалам по-фраерски весь Сад — вот как попали. Хорошо, что кидалы прошлых времен оказались людьми с чувством большой исторической ответственности перед своим народом, Поднебесной и императорской династией. Они так вроде бы сказали друг другу: ну что мы, в натуре, еще каких-нибудь лохов не уделаем во весь?
Уделаем, падлами нам быть, со всеми потрохами, беседками-розетками, бамбуками, мраморными елками и амурными телками! А Сад и прибамбасы эти хреновы половинить не будем. Ему цвести не западло, как красюку Ваську с Курской аномалии, решили сознательные кидалы. Это одна лишь из легенд. По другой, игроки, облапошившие балбесов скромного администратора, Сад поделили, но продолжали за ним ухаживать, а с картишками завязали. Дело однако не в вариантах авантюрной и поучительной легенды. Главное — цветет Сад по сей день. Чего только не пережил народ Китая за несколько веков нелегкой своей истории, а Сад цветет, не увядая, удивляет нас и восхищает, даруя возможность выбраться из отвратительных лабиринтов технической цивилизации, из неимоверно абсурдной атмосферы жизни уходящего века — выбраться под немеркнущее солнышко природной простоты и искусства рук человеческих, раз уж так вышло, сообщающее нашим душам в эпоху неслыханного распада нравственных и культурных ценностей чувства надежды, достоинства и прочности бытия…
Уходить из Сада не хотелось, жаль было уходить точно так же, как в детстве проснуться, прервав захватывающе красивый сюжет авантюрного какого-нибудь сновидения. Впрочем, на время проснувшись, мы, так сказать, снова вздремнули. То есть переехали мы на тачке в следующий Сад, радуясь, что Садов таких классических, как Сад скромного администратора, в Суджоу не один, а несколько. При всей своей неприязни и нелюбви к удручающей одинаковости, к тотальной стандартности, коей Америка, к сожалению, может быть названа королевой некрасоты, я с радостью отмечал, что, скажем, следующее чудо природы — Сад Удовольствий — несмотря на очевидное сходство его архитектурных ансамблей, ручейков, прудов, рыбок золотых в прудах, деревьев, лужаек, каменных глыб, в общем, пейзажа, — как личность — да, именно как личность — то разительно, то неуловимо отличается от Садов Тигрового Холма, Сада Десяти Тысяч Видов Весны, Сада Всеобъемлющей Красоты, Ровного Сада и Сада Зигзагов.
Собственно, так ведь оно бывает с впечатлениями, производимыми на нас образцами живописи и некоторыми людьми. Натуры самобытные, но ни лицами, ни осанкой своей нисколько нас не поражающие, радуют и удивляют неповторимой своей оригинальностью, даже если они не выпендриваются, выпячивая оригинальные эти свои качества ума, души, манер и так далее. А личности стандартные, внешне будучи писаными красавцами или соискательницами на звание мисс Калифорния, поражают удивительно стандартной своей безликостью… Я уж не знаю, каким образом мастерам старых времен удавалось добиться того, чтобы натуры садов в Суджоу, да и в других краях Китая, при всем природном видовом сходстве, выглядели натурами, выглядели личностями, ну нисколечко не похожими друг на друга. В общем, Сады в Суджоу — это не дюжина красоток с подиумов конкурса красоты, а солидные фигуры участников симпозиума по проблемам эстетики двадцать первого века или же членов всемирного эсхатологического конгресса, обсуждающих планы организованной подготовки человечества к достойной встрече Конца Света. Кроме шуток, не могу я понять, как удалось богатеям, художникам, архитекторам, садовникам и дизайнерам старых времен не повторить в одном Саду черт лица другого Сада, особенностей черт характера Сада третьего… пятого… десятого… сотого — как? Не знаю. Незнание такого рода, как это ни странно, нисколько меня не смущает. Наоборот — лично меня оно радует и даже вдохновляет. От него веет одной из Тайн Творенья, всегда сообщавшей внимательным художникам веру в превосходство истинно артистического вкуса Матушки-Природы над претензиями их собственных самонадеянных разумов и вкусов или, скажем, над уродливыми крайностями авангардистских метаний школ, школок, направленьиц — всех, одним словом, довольно безликих измов нынешнего века…
