— Кого это «нас»? — не понял я. — Животных?
— «Нас» — это евреев! — сказал С’обак Арон, он же Арни. — А Животные это или Люди, или Собаки, или, я знаю, Коты — все это не имеет ни малейшего значения. Важно, кем ты сам себя чувствуешь. Именно этим Америка и хороша! Понял?..
* * *
Проснулся я только ближе к Филадельфии...
Кевин Стивенc — водитель междугороднего туристического автобуса с тридцатью шведскими туристами из Швеции и одной американской шведкой из Америки, гидом-переводчиком, — совершал свой обычный рейс по маршруту Нью-Йорк — Филадельфия — Вашингтон и дальше в теплые флоридские края до Майами. А потом обратно в Нью-Йорк. Срок поездки — двенадцать дней.
— Тебе хватит? — спросил меня Тимур.
— За глаза и за уши! — нахально ответил я. Кевин Стивенc и был тот самый пожилой толстый шоферюга, в чей автобус, когда-то стоявший у отеля «Рамада Милфорд Плаза», ткнулась полицейская машина с уже мертвым сержантом Фредом Истлейком.
Так Кевин познакомился с Рут. А потом подружился и с Тимуром.
Вот ему-то Тимур и позвонил на следующий день после посещения Шуриной сиротской квартиры в Бруклине. Позвонил с улицы, из автомата, и попросил Кевина ничего не говорить матери. Тот обещал...
Он согласился завтра же взять меня с собой до Вашингтона, а через двенадцать дней забрать меня оттуда в Нью-Йорк. Именно с того места, где он меня оставит — у конгресса ли, у Капитолия, у Белого дома... Где я сочту нужным вылезти. И чтобы находясь в Вашингтоне, я как можно точнее считал бы дни и ни хрена не напутал!
Тимурчик ну прямо убивался, что не может поехать со мной — так ему хотелось в Вашингтон, в Музей аэронавтики!.. Но я ему сказал, что если не будет в доме меня — полбеды. Всегда можно сказать, что я загулял. А если исчезнет Тимур — мать сойдет с ума! И чтобы он даже об этом не мыслил!.. Подозреваю, что Кевин Стивенc и не взял бы Тимура без разрешения Рут.
В тот вечер, когда мы вернулись из Брайтона, Тимурчик быстро скапустился. Принял душ, захватил с собой письмо от Маши Хотимской, которое он сегодня получил из Израиля, и отправился к себе.
Рут, наоборот, была еще полна сил, чем-то странно возбуждена и засыпала меня вопросами о Шуре Плоткине. Что он пишет, где печатался, почему не женат, есть ли у него дети, ходили ли к нам девки и, как говорят немцы, «унд зо вайтер». По-нашему — «и так далее». Вплоть до того — какого он роста?..
А хрен его знает, какого он роста?! Мне и в голову не приходило его мерить... Я сказал ей, что Шура приблизительно выше ее на полголовы. И тут же заметил, что Рут это очень понравилось!..
— Я решила еще поискать его по больницам, — сказала она.
Я сразу вспомнил неутомимого Шуру и его упражнения с ежедневно и еженощно меняющимися девицами и усомнился:
— Вряд ли... Шура всегда был такой здоровый!
— А по фотографиям не скажешь. Худенький, стройный, но здоровья я в нем особого не заметила...
Ну, мог я объяснить Рут, что я имел в виду, когда говорил о Шурином здоровье?! Сказать, что он был здоров трахаться? Что мог любую, самую выносливую девку загонять до обморока?! Это я мог ей сказать?
Нет, не мог. И поэтому решил кардинально изменить тему:
— Рут, скажи мне, пожалуйста, что такое «оральный секс»? Я в Бруклине от одного еврейского С’обака услышал, а переспросить постеснялся...
Тут Рут так захохотала, что чуть не свалилась на пол! Я думал, ей даже дурно станет — так она развеселилась!.. А потом отдышалась, вытерла слезы и сказала:
— Ты, Мартын, постеснялся спросить С’обака, а я стесняюсь тебе это объяснять. Отыщем твоего Шуру — он тебе про это все подробно расскажет. Судя по его физиономии на всех фотографиях, которые я сегодня видела, — он в этом очень неплохо разбирается.
Я почувствовал, что нарвался на темочку, которая не всегда годится для светской болтовни с Женщинами. Но и Рут просекла мое смущение и тут же легко перевела разговор в другую плоскость:
— Да! С этой поездкой в Бруклин я же совсем забыла вам сказать!.. Завтра все передашь Тиму: из Манхэттена звонил детектив Алан Уэлч — ну, которому вы «сдали» тех двух русских на Пятой авеню. Оба оказались совершенно официальными представителями какой-то русско-американской фирмы с офисом на Бродвее. Единственная зацепочка — оба были вооружены. Так что есть надежда их «раскрутить». Все! Я пошла в душ...
* * *
Первый же Кот, с которым я столкнулся во дворе, был Хемфри — бывший сотрудник нью-йоркской Публичной библиотеки.
Полученная от него информация в основе своей была вполне утешительной. Всего две-три драки между Котами и Крысами, к счастью, закончившиеся вполне бескровно и с обоюдным перепугом.
Причем все споры и драки были не из-за дележа добычи, чего я, не скрою, боялся, не по Видовым соображениям националистического характера, а в процессе взаимных упреков в отсутствии или недостатке «актерского мастерства и ощущения партнера»...
То есть предметом распрей и ссор было — ИСКУССТВО! И это меня очень порадовало.
Прошли времена, о которых мне как-то рассказывал Шура. Когда за малейшее отклонение от какой-то там Генеральной линии в этом самом ИСКУССТВЕ могли запросто поставить к стенке и шлепнуть...
А разные выяснения отношений, мелкие драчки и неглубокие укусы — они и по сей день имеют место быть в ИСКУССТВЕ всего мира. Так что — ничего страшного.
Хемфри перечислил мне все магазины и рестораны, где Котов и Кошек взяли на службу. Сработала-таки наша ленинградская метода по внедрению в хлебные, я бы сказал, места. Не зазорно и Америке у нас поучиться!..
Сам же Хемфри сейчас отирается у китайцев среди книг, газет и журналов. То есть практически устроился по профессии. Китайцы содержат ларек типа нашей бывшей русской «Союзпечати».
Мою Беленькую и Пушистенькую взял к себе жить... Кто бы вы думали?.. Мистер Борис Могилевский!!! Не знаю, насколько он будет обрадован, когда Беленькая и Пушистенькая вьщаст мистеру Могилевскому минимум семь-восемь Котят (от меня меньше еще ни разу не было!), но это уже другой вопрос... А пока все идет как надо.
Молодой черный Кот со своим партнером, одним бойцовским Крысом, притащили мне в подарок здоровенный шмат свежайшей сырой мерлузы. Они «работали» в корейской рыбной лавке. А вот откуда они узнали, что я обожаю именно мерлузу, — одному Богу известно.
Но тут я сделал классный дипломатический ход. Я не стал жрать эту мерлузу, а вызвал Старого Крыса и попросил немедленной аудиенции (тоже словечко будь здоров, да?!) у Королевы Крыс нашего района — Мадам. И уже через несколько минут получил официальное приглашение пройти к Мадам самым коротким путем для особо почетных гостей.
Я торжественно преподнес Мадам этот кусище мерлузы и толкнул небольшую речугу по поводу несравненной мудрости Мадам и ее истинно государственного мышления.
Старуха была в восторге и от моей речи, и от мерлузы и, глядя на меня откровенно блядским глазом, пожалела, что молодость ее промелькнула так быстро...
— Хотя чем черт не шутит! — плотоядно ухмыльнулась она и даже попыталась потрогать меня ТАМ, между задними лапами.
Я тут же с перепугу сослался на кучу предотъездных дел — дескать, поездка в правительственные круги Вашингтона требует от меня невероятной подготовки, наплел чего-то еще с три короба и поспешил откланяться...
* * *
Утром Тимурчик нахально промотал школу и отвез меня опять-таки в Манхэттен, но уже на Седьмую авеню рядом с Пятьдесят шестой улицей, к отелю «Веллингтон».
Там уже стоял огромный, фантастически красивый автобус, к сожалению, обезображенный эмблемой с изображением мчащейся тощей Собаки.
Автобус назывался — «Америка», а по его бортам, под этой скачущей дурой было написано «Нью-Йорк — Майами». Это Тимурчик мне прочитал.
Около автобуса аккуратными рядами стояли самые различные чемоданы. На тротуар их подвозили из глубины отеля на больших тележках два типа в лиловой униформе и с генеральскими фуражками на головах. Один — черный, второй — смуглый. Оба с радиотелефонами. Ну надо же! У нас в России это признак значительности, а тут швейцары и подносчики багажа с такими телефонами шастают...
В багажное отделение автобуса чемоданы загружал каким-то одному ему известным способом сам водитель этого автобуса, толстый Человек средних лет — Кевин Стивенc. Друг-приятель семьи Истлейк.
Я вообще заметил, что в Нью-Йорке очень много толстых Людей. Особенно среди черных Женщин и белых Мужчин.
Кевин Стивенc так обрадовался, когда увидел нас с Тимуром, что бросил к чертям собачьим погрузку чемоданов, затащил нас в автобус и заставил нас немедленно съесть по огромному куску яблочного пирога с кленовым сиропом! Приговаривая, что если его жена миссис Дороти Стивене узнает, что Тим не доел хотя бы маленький кусочек этого пирога, который она делала специально для него, — обида будет на всю жизнь!..
Мы смолотили пирог за милую душу, и только после этого Кевин снова пошел загружать чемоданы.
