Герман Дробиз - Вот в чем фокус

Она рассказала, как живет, и спросила, как живу я.

—   Скажи, пожалуйста,— попросил я.— Кто я такой?

Она посмотрела на меня с нежностью:

—   О, для меня ты не такой, как для всех.

—   А для всех? Кто я для всех?

—   Для всех ты совсем другой. Но я-то знаю, кто ты на самом деле.

—   Кто же? Кто?

Она зарумянилась.

—   Могу ли я считать себя настоящим поэтом? — нервно спросил я.

—  Да, конечно.

—   А композитором?

—   Без всякого сомнения.

—   Иногда мне кажется, что я — великий изобрета­тель.

—   Разве это не так?

—   А что ты скажешь о моих успехах в гельминто­логии?

—   Они бесспорны.

Я залпом выпил кофе. Спектакль кончился. На эк­ране телевизора воникла заставка: «Футбол». Затем ее сменил овал стадиона.

—   Внимание, внимание! — взволнованно произнес комментатор.— Сегодня мы транслируем первый между­городный матч в этом сезоне.

В центре поля команды обменивались приветствия­ми. Стадион гудел. На ослепительно белой, свежепро- ложенной линии лежал мяч. Даже отсюда было вид­но, какой он тугой и упругий. Таинственным образом он все сильнее приковывал меня к себе. Я медленно достал записную книжку и раскрыл ее. «Пн. м.— 5 ч.». Боже мой! Я торопливо поднялся.

—   Куда ты? — испугалась она.

—   Пн.м.! — Я показал на экран.— Обещал пнуть этот мяч. Мне предоставлено право первого удара.

—   Пусть пнет кто-нибудь другой, позвони,— робко предложила она. Но я уже выбегал из квартиры.

Впрочем, на улице я заложил руки за спину и на­правился к стадиону неспешным прогулочным шагом. Задержу матч на часик-другой, и после этого болель­щики бросят мне в лицо всю правду. Уж от них-то я услышу, кто я такой!

Я пришел на стадион через час с четвертью. Би­летеры приветливо заулыбались.

—   Какой счет? — спросил я.

Они засмеялись.

Служебным ходом я вышел на поле. Футболисты кучками жались у бровки. Судьи дремали на скамейке. Тридцать тысяч болельщиков сидели и ждали как ми­ленькие. При моем появлении они разразились бурей аплодисментов. Я пнул мяч и, не посмотрев, куда он улетел, тут же ушел.

Возле своего подъезда я снова встретил управдома. Затащил к себе. Откупорил вторую бутылку коньяка. Когда мы ее допили, я обнял его за плечи и стал втолковывать, что потерял память.

Он долго не мог понять.

—   Не знаю, кто я такой и как зовут,— говорил я, тыча себя кулаком в грудь.

Наконец до него дошло.

—   В документах посмотрите,— предложил он.— Или потеряли?

—- В документах любой дурак посмотрит,— горько сказал я.— Мне надо, чтоб люди сказали. Народ. Ты.

—   Сейчас скажу,— пообещал он,— Только за поро­жек выйду, можно? Там ведь у вас на дверях табличка привинчена. Медная. Федор привинчивал, наш слесарь. Вы еще ему за это шотландское виски дали, а он ее на «Экстру» сменял. Там, на этой табличке, все напи­сано: имя ваше, отчество, фамилия. Сейчас схожу.

—   Погоди,— сказал я.— Иди в кухню, там в ниж­нем ящике стола — отвертка.

Он сходил за отверткой. Мы вышли на лестничную площадку.

—   Откручивай,— приказал я, не оборачиваясь.

Завизжали шурупы.

—   Готово? Давай сюда.

Она была тяжелая, прохладная. Буквы были про­резаны глубоко. Прикрыв глаза, я на ощупь изучал табличку, но ничего угадать не смог.

Крышка мусоропровода была откинута. Я швырнул табличку. Она полетела в подвал, звякая по этажам. Я обернулся. На двери темнела прямоугольная вмятина.

—   Так и не прочитали,— огорчился управдом, за­глядывая в зев мусоропровода,— Может, сбегать, по­искать?

—  Не надо,— сказал я.— Я вспомнил.

Время от времени мы узнаем об удивительных слу­чаях обнаружения людей, полностью оторванных от ци­вилизации. То на каких-нибудь островах Индийского океана найдут племя, ведущее первобытный образ жиз­ни, а то и у нас вдруг набредут на потомков старо­веров или сектантов, еще в прошлом веке ушедших в глухую тайгу. Пораженные свидетели сообщают, что эти люди вручную мелют зерна, сами прядут грубую ткань, шьют костяными иглами, что они не слыхивали об автомобиле или самолете, не говоря уж о радио и теле­видении; и вообще понятия не имеют о свержении царя и последовавших вслед за тем исторических событиях.

Но все эти сенсационные встречи тускнеют перед не­давно открывшимся фактом: не в тайге и не в горах, а в центре большого города, в огромном многоэтаж­ном доме, обнаружена фантастическая семья Первозамовых, полностью отринутая от современной жизни!

В это трудно поверить, но Первозамовым в течение многих лет было неведомо о законе распределения благ при социализме по труду, книгой за семью печатями оставался для них Уголовный кодекс республики.

Не укладывается в голове, но до недавнего време­ни Первозамовы никогда не ездили в трамваях и ав­тобусах, не посещали районную поликлинику, не ви­дели в глаза никаких радиоприемников, телевизоров и видеомагнитофонов, кроме японских, и даже не по­дозревали о наличии в стране мощной промышленности, выпускающей отечественную одежду и обувь! Ни разу в жизни не пробовали Первозамовы колбасу за два двадцать; более того, им попросту неизвестны адреса ближайших к ним продовольственных магазинов. В то же время в квартире не обнаружено ни самодельной мельницы для перетирания зерен, ни каких-либо иных устройств для выработки съестного. На вопрос: «Как же вы питались все эти годы?!» — супруга Первозамова беспомощно пролепетала: «Нам все приносили до­мой...»

Сейчас семью Первозамовых постепенно вводят в контакт с современной цивилизацией: объясняют им принцип оплаты проезда в общественном транспорте, учат занимать очередь к стоматологу, тактично подска­зывают, чем их цивилизованные современники заменяют в ежедневном рационе балык и сухую колбасу.

Легче всего к новым условиям конечно же приспо­сабливаются дети. Так, внучка Первозамова Дашень­ка, впервые сходив в обычную школу, сказала, что ей там очень понравилось, потому что в спецшколе она ничего не понимала, и в частности, за что ей ставят пятерки, а здесь ей поставили двойку, и она легко по­няла за что.

Сам Первозамов, с целью ознакомления его с раз­ными сторонами современной ему жизни, проводит вре­мя в увлекательных и полезных экскурсиях. Сначала его познакомили с тем, как в наши дни ведется следст­вие, затем он длительное время изучал интерьеры зда­ния областного суда, а сейчас вывезен в северные края; эта последняя экскурсия, как нам сказали, рас­считана на десять лет. Что ж, вполне достаточный срок для того, чтобы этот одичавший человек пол­ностью восстановил реальный взгляд на положение вещей.

Уважаемая редакция! К вам обращается группа ра­ботников фабрики технических изделий. Уже год, как у нас появился новый директор, и работать стало не­возможно. Прежнего директора уважал коллектив и це­нили вышестоящие органы. А этот решил заработать дешевый авторитет в массах и втереть очки тем, кто наверху. Его излюбленный метод: делать одно под ви­дом другого. Начал он с того, что под видом ремонта дачи бывшего директора переделал ее в детский сад. Затем под видом строительства охотничьего домика для приезжающих проверяющих построил фабричный про­филакторий. Под видом закрытой сауны построил от­крытый бассейн. Под видом загородной базы нашей футбольной команды отгрохал оздоровительный комп­лекс, а самих футболистов уволил всех до единого под видом заботы о массовом спорте. Якобы для приема делегаций по обмену опытом неоднократно выписывал деликатесные продукты и всякий раз под видом за­боты о детях спихивал их в фабричный детсад.

В то же время он не упускает случая поживиться на свой счет. Так под видом своего персонального шо­фера принял на работу кандидата экономических наук. Этот «шофер» ни минуты не сидит за рулем директор­ской машины, а с утра до ночи занимается какими-то расчетами. Наверняка глубоко личными. Директор же, чтобы окончательно замаскировать эту махинацию, во­дит машину сам.

И наконец, последнее, что переполнило чашу нашего терпения. Недавно нам стало известно, что он выби­вает железобетонные плиты — якобы для оформления парадного подъезда к фабричной конторе и киноуста­новку — для несуществующего охотничьего домика. На самом же деле он собирается под видом киноустановки закупить просвечивающую аппаратуру для проходной, а под видом оформления парадного подъезда — опоя­сать территорию фабрики сплошным двойным огражде­нием.

Мы обращаемся с просьбой к вышестоящим орга­низациям: ни под каким видом не давайте ему ни того ни другого! Иначе мы ни под каким видом не сможем покинуть территорию: не можем же мы летать под ви­дом птиц или подрывать норы под видом кротов!