Начальник заставы долго не мог понять, чего это вдруг вертолёт вместо посадки и проверки, к которой столько готовились (деревья побелили, стенд в Ленинской комнате обновили, стенгазету повар нарисовал, контрпропаганду вон, будь она неладна, и ту свежую повесили) сделал финт ушами и ушёл в сторону тыла. Потом ещё дольше не мог понять, почему ему с упорством идиотов звонят соседи и справа и слева, из комендатуры и из отряда. И все, как один, пытаются узнать, все ли нормально и не случилось ли чего. Причём делают это иносказательно. НЗ, ощущая себя таким же полным идиотом, поддержал, тем не менее, непонятную игру и имел неосторожность иносказательно же и ответить. «Ну всё – тут же решили звонящие. Говорить человек нормально не может, значит, точно ему в затылок пистолет упирается». И в таком духе.
Ну, до военных действий не дошло, слава Богу. Разобрались всё-таки. Старшина, скрежеща зубами и матерясь, извлёк из личных сусеков десять рулонов дефицитного рубероида. Замполит получил замечание по своей партийной линии «за недоработки в воспитании личного состава». Начальник заставы получил просто замечание. После чего влепил бойцу, рисовавшему наглядную агитацию, пять нарядов «за недопустимый перерасход белил, что вызвало сквозную пропитку тканевого полотна и отпечатки краски на крыше расположения заставы».
Старшина Про Федота молодца
Байки второго отдела ОКПП «Одесса»
Прапорщик Федотенков был личностью во всех смыслах замечательной. Колоритная фигура, под два метра ростом, комплекция олимпийца-молотобойца (правда, до олимпийца он не дотянул, был мастером спорта по метанию молота), добродушный характер, который полностью отражался на его лице, все это довольно точно сказалось на его кличке – «Федот». Самое жуткое проявление гнева звучало из его уст не иначе как «раздавлю». Улыбка, которая буквально через десять секунд появлялась на его губах, все ставила на свои места. Его не просто уважали, его любили. Федот чем-то неуловимо напоминал олимпийского Мишку, при этом личностью был геройской. У него была медаль «За отличие в охране Госграницы СССР», полученная за нарушителя, и «За спасение утопающих» – надёргал из моря зимой несколько индусов, когда у них оборвалась люлька при покраске борта парохода с внешнего борта. Короче, Федот стрелец-молодец, начальство уважал, субординацию соблюдал, занудным не был, с солдатами отец-командир. Но как говорится, и на старуху бывает проруха.
В тот день Федот был старшим укрупнённого наряда на районе. Скучать не приходилось грузов и людей полно, тащи службу, не зевай. Ожидался приходом ещё один пароход, поэтому на районе шлялось два дозора, Федот с младшим и Серёга Мельник с Сашкой Чередниченко, нашим новым «хвостом». Чери был, естественно, с Жужей,[174] она же Лада. Я стоял на 21-ом причале и кого-то сторожил вместе со своими младшими. В общем, всё как обычно, рутина. Тут нужно дать некоторые пояснения. Был у нас на районе линейный отдел милиции на водном транспорте, не могу сказать, что мы активно сотрудничали, но мы и не враждовали, скорее, встречались иногда, не более. На районе мы чувствовали себя хозяевами, ещё бы – пограничный режим, но нужно признать, что на это никто и не посягал, а мы этим особо не злоупотребляли. Нет, ну летом, при посадке на рейдовые катера молодых девиц-красавиц, само собой, грех документы не проверить, ну так это от чувства служебного рвения и воинского долга. А так, чтобы шмонать – нет, тут уже все знакомы, так иногда, для порядка.
И тут вдруг на районе появляется «Волга» без пропуска на лобовом стекле. Такие вещи действовали на нас похлеще красной тряпки на быка. Чужая машина, без пропуска, стекла тонированные! Мельник и Чери приняли решение его тормознуть, вышли, руку подняли…. Результат был для нас просто ошеломляющим. «Волга» рыскнула в сторону, чуть не зацепила Чери и не сшибла Жужу, и пошла дальше! Такой наглости не потерпел бы никто из нас. Серёга по матюгальнику запросил Федота, тот с младшим выдвинулся тихим пограничным шагом на перехват этой «Волги», а Серёга с Сашкой и собакой ломанулись догонять «Волгу».
Федот и вправду ходил тихо, комплекция не позволяла, но он называл это «постепенно». «По Дерибасовской ходят не медленно, по Дерибасовской ходят постепенно». Это цитата из него, из Федота. Сомневаюсь, чтобы Федот опередил Мельника, тут просто так получилось, «Волга» сама подъехала к Федоту ближе, но молодость тоже не сплоховала, итогом явилось практически одновременное открывание дверей со стороны водителя Серёгой Мельником и Федотом со стороны пассажира.
Серёга был в озверевшем состоянии, он рычал как медведь: «Ты, что, гад! Мало того, что не остановился, так ещё чуть младшего моего на капот не взял, Жужу чуть не задавил!» Ну, конечно не столь литературно, но по сути верно. Федот не извлекал пока пассажира, а наблюдал за Серёгой и вслушивался в монолог, пытаясь оценить всю кризисность ситуации.
Из машины вдруг раздалось: «Боец! Да пошёл ты на х…! Ты что, не видишь…»
Договорить Мельник водиле не дал, он рывком выдернул его из машины и распластал на капоте, пару раз долбанув лобешником об капот. Нужно сказать, что при этом со стороны водилы предпринимались попытки к сопротивлению. Такой произвол вывел из себя пассажира, не видимого за тонированными стёклами, и послышались крепкие матюги. Вот это и подвигло Федота на праведный гнев, которого ранее не было, так как он с живым интересом наблюдал за действиями Серёги поверх крыши «Волги».
Дверь была просто с треском распахнута, рука молотобойца проникла вовнутрь салона, и за шкирку оттуда был извлечён… Генерал-майор милиции, который по инерции, на основе привычной траектории замаха молотом, оказался на капоте напротив своего водителя. И тут Федот обнаружил звезды, лампасы и все прочее. Пауза была просто театральная. Федот судорожно сглотнул, но самообладание к нему тут же вернулось. Он отпустил генерала, отдал честь и представился: «Пограничный наряд, прапорщик Федотенков! Предъявите документы!» Мельник, увидев напротив на капоте генеральские погоны, остался с перемкнутыми мозгами и водилу не отпускал. Генерал, видимо, тоже офигел от такого обхождения и молча достал удостоверение, а Федот столь же хладнокровно начал его проверять. Я не знаю, чем руководствовался Федот, но со слов Мельника дальше было просто что-то с чем-то. Федот вернул удостоверение и заявил: «Вы старший машины?» Генерал, хлопнув глазами, коротко ответил: «Да!»
– Почему нарушаете правила пограничного режима? Создали реальную угрозу жизни пограничного наряда, я по всем требованиям обязан вас задержать.
Генерал молчал, а потом вдруг заявил: «Извините, спешили, у нас инспекция линейного отдела».
– Чтобы в первый и последний раз, – сказал Федот, – а водителю объявите взыскание. Разрешите идти, товарищ генерал-майор?
– Идите.
И Федот, отдав честь, постепенно пошёл прочь. Через полчаса я узнал от Мельника все подробности этого диалога, а ещё через час ко мне подошёл Федот.
– Ну, товарищ прапорщик вы даёте, генерала застроили!
– Тут, юноша, кто кого; если бы я слабину дал, он бы нам таких «скандюлей» выписал, хрен бы разгребли! Эх, поздно я лампасы заметил, «авторитет» помешал, – заявил он, поглаживая вполне приличное пузо. – Ничего, и на старуху бывает проруха, чем-то всё закончится?
Всё обошлось, чутье и тактическая подготовка Толю Федотенкова не подвели. Эх, Федот-молодец! Я усвоил твой урок под названием «быстрота, натиск и наглость», а если быть точнее, «вляпался, так вылезай с честью и достоинством». Где же ты теперь? Как твои дела? Привет тебе, Федот – олимпийский Мишка!
Дню пограничника посвящается
Она и сейчас лежит у меня на полке итальянской «стенки» рядом с австрийским штыком времён Великой Отечественной, моя зелёная фуражка. Та самая, которая таскалась со мной на службу последнюю пару месяцев перед дембелем, и в которой я уволился в запас. Слегка припорошённая пылью, но регулярно извлекаемая 26 мая, тщательно чистящаяся пылесосом для последующего надевания 28 мая, в наш день – День Пограничника . И надевая её на свою обросшую голову, натягивая на самые брови козырёк, верный алма-атинской традиции моего отца-командира, майора Швыдкого, (фуражку нужно надевать так: козырёк фуражки должен быть надвинут на глаза, чтобы выправку держать, а не напяливать на затылок, чтобы потом сутулиться как калека!), я сам замечаю, как усиленно начинает частить сердце. Да, мне уже тридцать шесть, но с ней возвращается моя молодость, мои лучшие годы, воспоминания о друзьях-сослуживцах и, наверное, лучшее из чувств мужчины, чувство мужского достоинства и принадлежности к касте, касте, безусловно, одной из достойнейших – касте пограничников. Мне есть, что вспомнить, служба в войсках свела меня с самыми разными людьми, к счастью, большинство из них были достойными, служба была богата на самые разные события, мне даже довелось пройти в строю парадного расчёта. Вот уже минуло шестнадцать лет с того момента, как я уволился, но в памяти служба засела крепкой занозой и выдёргивать её, поверьте, не хочется.
