Был на землесосе шеф-повар Петрович. И когда была его смена, камбуз наполнялся изумительными ароматами. Блюда готовились по высшему разряду, как в «Интуристе». Вкус - обалдеть! Петрович с азартом делал свою работу. Это был поэт кулинарии. Шеф-повар одного из круизных лайнеров, был списан после ссоры с руководством. Воровал, наверное, мало, а по тому и не делился. А вот ссориться он умел. Ругался матом не менее виртуозно, чем готовил. На обычное: «Спасибо Петрович, очень вкусно» - можно было получить в ответ тираду из отборнейших матов. Сначала это меня шокировало и обидело. Я было промямлил: «Ты чё это?» - и получил в ответ такой изощрённый заворот, что потерял дар речи. Мне, конечно, потом объяснили, что это у него такая манера общения, а вообще-то он мужик что надо. Постепенно я привык. И даже специально затевал разговор с ним, что бы, с восхищением, послушать эту необычную музыку сквернословия. Я сам грешен, бывало, запустишь в матроса несколько крутых матюгов, но по сравнению с Петровичем, изъясняюсь как воспитанница института благородных девиц.
Работали круглосуточно, и особо рассиживаться некогда было. Но если изредка случались праздники или дни рождения, Петрович превосходил самого себя. На столе появлялись невиданные яства и обязательно невообразимый торт. Такую красоту жалко было уничтожать, но и попробовать очень хотелось. А потом, на десерт, Петрович развлекал нас похабными шуточками и матерными анекдотами.
Как всегда, покидая очередной экипаж, грустно расставаться с людьми. Решил всё-таки пересесть на ходячий пароход. Сколько умных, добрых и даже талантливых друзей осталось в тех, покинутых, экипажах. Спасибо ребята, что вы были в моей жизни.
Обратно, под фиолетовый флаг
Помыкавшись на берегу без работы и перепробовав кучу разных дел, я вернулся под фиолетовый флаг вспомогательного флота. Не держит меня земля, а посему, сидеть мне на пароходе назначено судьбой. На пароходе, я дома. Хоть маленькая зарплата и не каждый месяц, зато в своей тарелке и при деле.
Первым в этой серии было гидрографическое судно. Ставили буи, обслуживали маяки, возили снабжение по островам. Капитан, сука, попался вредный. Постоянно всех прихватывал по мелочам. Однажды он прихватил нас на дне рождения колабахи (старший матрос-плотник). Естественно, водка лилась рекой, а дым коромыслом. Пообещав сгноить нас всех, удалился с чувством выполненного долга.
В начале зимы, когда лёд на заливе ещё только становился, отправились мы по островам, завозить снабжение на зиму. Всё нормально. А когда вернулись, ЭРН (электро-радио навигатор - отвечает за работу навигационных приборов) докладывает мне, что не может поднять трубку лага (деталь индукционного лага, навигационного прибора измерения скорости судна, она опускается под днище через специальный клинкет).
Я был третьим помощником и отвечал за навигационные приборы, а ЭРН подчинялся мне. Итак, трубка не поднимается из клинкета, а значит повреждена. Скорее всего загнули льдом. После нескольких безуспешных попыток пришлось доложить наверх. Вот тут-то у капитана глаза и загорелись злорадством. Это же отличный повод устроить мне «жопу». С помощью водолазов, не сломав клинкета, удалось вынуть трубку. Но использовать её в дальнейшем уже нельзя. А что бы получить новую, нужно списать эту. А списать тоже нельзя - срок не вышел. Была у нас запасная трубка. Я робко попытался убедить капитана не поднимать шума и работать на запасной. А через год, спишем повреждённую и выпишем новую. Но не тут-то было. Мастер накропал на меня рапорт и отправился с ним к комдиву. Что он плёл про меня лично, я не знаю, но комдив разбираться особо не стал. Он вынес, по военному, простое решение. Высчитать остаточную стоимость трубки с меня, ЭРНа, старпома и… капитана! Вот так!
Мне жизни на пароходе не стало совсем. Ещё бы, хотел сгноить меня, а сделал пакость всем и главное, себе. Ходил злой как собака и смотрел на меня как на врага народа. Не рой другому яму, сам в неё попадёшь.
Как только высчитали деньги, я перевёлся с гидрографа на водолазник. Там тоже был прикольный капитан. Но «изголялся» он по-другому.
Трезвый, он был обычным капитаном-пенсионером. Писал бумажки и никого не трогал. Иногда выходили на водолазные работы, а чаще стояли у стенки. Капитан этот - отставной вояка, любил выпить. А выпить на водолазнике всегда есть чего. «Шило» выдавалось в достаточном количестве. Не для питья, конечно, а для промывки и протирки водолазного снаряжения. Снаряжения было много, а следовательно и «шила». Была маленькая хитрость в получении на судно этилового спирта ректификата. Треть положенного количества необходимо было тут же отдать комдиву, иначе не подпишет наряд на получение С2Н5ОН (химическая формула этилового спирта). Но и того, что оставалось, было предостаточно. Представьте, такая халява! Разве можно удержаться? А капитан и не думал удерживать себя. Он пил почти всегда в одиночестве. Редко приглашал гостей. Пьянство в одиночку, испортило его. Среди ночи он выскакивал из каюты и орал на весь катер: «Учебная пожарная тревога! Всем занять места по расписанию!» Короче, по ночам он проводил учения по борьбе за живучесть судна. Всем это жутко не нравилось. Но, как ни странно, подчинялись. Экипаж, бурча под нос проклятия, тушил условные пожары и заделывал учебные пробоины. Два учения я вытерпел, а на третье попытался поднять бунт. Сколько можно терпеть выходки пьяного самодура?! Стать предводителем восстания мне не дали. Все скромно отмалчивались и отворачивались. Каждый имел некий «крючок», который удерживал его от открытого выражения недовольства.
«Ах так!» - решил я - «Я в одиночку буду бороться с эти безобразием!» - и «бросился под танк».
Как-то, зайдя по делам к капитану, завёл я разговор на тему, мол, не плохо бы по рюмочке коньяка перед обедом. Так, не пьянки ради, а здоровья для. И наш одинокий алкаш попался на приманку. Я слетал в магазин за коньяком, а он его очень уважал, и за это был удостоен чести выпить с капитаном на равных. И понеслось. Я, если нужно, могу быть отличным слушателем, а этого как раз и не хватало старику. «Тереть свежие уши» было для него истинным наслаждением. Алкоголь же служил фоном для беседы. Теперь вместо тревог, капитан, захлёбываясь, изливал мне свои воспоминания. Старик, прожив бурную военную жизнь, доживал век на этом маленьком корыте и жаждал поделиться с молодым поколением богатым жизненным опытом. Экипаж был доволен и, возможно благодарен мне за самопожертвование. А старпом, сам алкаш-одиночка, не трогал меня, когда я отсыпался после ночных бдений в каюте капитана. Постепенно я стал лучшим другом кэпа. Он уже собрался выгнать старпома и назначить меня, а потом сделать своим приемником. Но гнить и спиваться на этом спиртосодержащем катере, мне совершенно не улыбалось.
Судьба снова свела меня с Гренадёром. Александр Евграфович тоже долго мыкался после ухода с МБ-195 и, наконец, сел капитаном на учебное судно, стоявшее у причала военной гавани знаменитого революционного острова. Учебное судно «Луговина» только числилось учебным в бригаде учебных судов и ремонтируемых кораблей. На самом деле, давно там никого не обучали. Несколько лет назад был пожар на борту, а на ремонт денег не было. И теперь судно готовили к списанию по сроку. А это означало списание всего судового имущества и сдачу его на склады. Писанины было много. Вот Гренадёр и взял меня к себе старпомом. На этот момент ничего лучшего не предлагалось и я согласился поработать со старым другом. Работа мне сначала даже понравилась. Днём списывали и сдавали имущество, а вечером сдавали «цветняк». К мизерной зарплате в полтора миллиона рублей, это был существенный довесок. Вот на этот довесок мы и веселились от души.
Верхняя палуба с каютами командиров, баней и бассейном осталась не тронутой пожаром. Ниже располагалась выгоревшая полностью главная палуба. Ниже её осталась цела нижняя палуба с каютами курсантов, где жили теперь рядовые члены экипажа. Так что классовость команды ощущалась значительно. Господа офицеры гулеванили в комфорте, а рядовые бухали в подвале без иллюминаторов. А им и этого было достаточно. Сброд, который там прятался, не брали уже никуда. Там были даже люди, которых выгнали из «Холодфлота». А «холодок» среди моряков назывался: «Последний путь моряка». Оттуда уже брали только к нам. Были у нас ещё опустившиеся «синяки», калеки и немощные пенсионеры. А вот, господа офицеры собрались, как ни странно, довольно молодые и энергичные. Зачищали сгоревшие помещения от цветного металла и гусарили потом в ночи. Плескались в бассейне девчонки, плескалось вино в бокалах, орал магнитофон, а стол щетинился ёжиком. Командиры пили и закусывали, а гонцы, бывало, засылались по нескольку раз за ночь. «Синяк» Отарко и пьяница-инвалид Дрепетуля, старались за стакан бормотухи. Гренадёр опять перепивал всех, но выходил из похмелья значительно тяжелее. Он заметно потолстел, обрюзг, и в глазах его присутствовала вечная усталость. Случались недельные запои. Из которых его, буквально на собственных плечах, вытаскивала жена. Соня приезжала на пароход и забирала одуревшего, похмельного мужа. Пьянки, в нашем случае, не мешали работе и всех это устраивало. Кроме меня. Нет, конечно, я с удовольствием вливался в шумные тусовки, и слыл не последним потребителем горячительных напитков. Но оставаться здесь долго не собирался. Можно запросто спиться, а потом и переселиться на нижнюю палубу. Удочки, закинутые в различные морские конторы, всё-таки, принесли улов. На одну из них клюнула удача и я, не оглядываясь, сбежал с развесёлой «Луговины».
