– Мне Юрка Бабанский рассказывал, в Москве уже… Тимофеич, ты сам-то давно был у них?
– Сейчас очень редко, Володя… В Имане редко бываю…
– Понимаю, Тимофеич… Мы с тобой обязательно к ним сходим… Вместе сходим, Тимофеич, а пока давай за Колю и за всех них…
– Давай…
***
Легенда гласит, что командующий не пожалел керосина и своего служебного времени, чтобы ещё раз слетать на «Ласточку» уже без свиты, а только с «Лёшей и старшиной.
Легенда гласит, что командующий пробыл на заставе целый день, просто вспоминая свою юность и отдыхая от суеты мирской…
И также печально, как и двадцать с лишним лет назад, шептались о чем-то убогие приморские берёзки и тополя, шелестел камыш на болотинах и чеках, острая осока падала и вновь вставала под порывами гуляющего по Уссури ветра…
Вполне возможно, что так и было, и мне хочется верить в это…
***
Участник событий на острове Даманский в марте 1969 года, кавалер ордена Красной Звезды, старший прапорщик Малинин Осип Тимофеевич уволился в запас Вооружённых Сил в декабре 1993 года.
Умер от сердечной недостаточности в марте 1999 года.
Похоронен рядом с братской могилой пограничников, отстоявших ценой своей жизни маленький клочок Советской Земли.
ПСБ Столб девятый. Бен Ганн
Это был довольно странный субъект. Практически неописуемый. Но все же я попробую…
Был он, конечно, гомо сапиенсом. Но вот только гомо-то точно – гомо, а вот сапиенс под сомнением. Яркий представитель той модификации породы человеческой, что называют «себе на уме». Причём «себе» настолько, что наличие «на уме» вселяло некоторые сомнения. Родом он был из неспешно живущей Карелии, и вдобавок впитал в себя весь знойный темперамент братского финского народа. Но это всё только на первый взгляд – те, кто его знал поподробней, были совсем другого мнения. Что поделать, истина, как всегда, на поверхности не лежала… Но наблюдать за ним было всегда очень завлекательно.
Он мог, к примеру, взять в руки журнал «Молодой коммунист», прочесть какую-нибудь статью, причём с самым серьёзным видом, что уже наводило на размышления – все остальные обитатели заставы сей фолиант читали исключительно урывками и сидя на корточках в дощатом строении специфического назначения. Так вот, прочтёт, бывало, и не один раз, и все – после этого начиналось. Пару дней он ходил, никого и ничего не замечая, при всем этом на внешние раздражители типа сработки[187] или плановой войны на стрельбище он реагировал совершенно адекватно. Просто молчал и задумчиво смотрел сквозь тебя… В заслоне это даже хорошо, а вот в повседневной жизни не очень. Застава – мирок замкнутый и столь молчаливый диссидент там смотрелся не очень гармонично.
Но зато через пару дней он находил ещё раз ту самую статью и ещё раз её перечитывал. Потом со всей пролетарской ненавистью хлопал журналом по столу и громко произносил: «А-а-а-а… Фуйня все это!» И снова на какое-то время возвращался в нашу реальность…
До первой возможности слинять из неё…
А находил он эти возможности где угодно. От осмотра новой покрышки на заставской УАЗке до разблюдовки продуктов в меню местной харчевни, висевшем там при входе. Начальник, конечно, искоса поглядывал на мыслителя, но молчал. Придраться было не к чему – службу этот Спиноза тащил как и все остальные-прочие, и даже был лучшим снайпером на заставе, а что до задумчивости… А и хрен с ней! Люди разные бывают…
К тому же парень был деревенским, а это был очень дефицитный товар – большинство бойцов в нашем отряде в те времена обычно призывались из больших городов Москва-Питер-Горький, и с какого боку подойти к корове, представление имели весьма приблизительное. Некоторые даже и не догадывались, что молоко добывают из коровы, а не производят на специальном заводе. А этот ценный кадр даже точно знал, из какого именно места в корове молоко вытекает. Поэтому его к этим самым коровам да свиньям и определили, на подхоз.[188] Там и излишняя мыслительная деятельность в глаза не бросалась, и животинка себя нормально чувствовала…
Ну и конечно, кликуху ему придумали – куда ж без кликухи в плотном мужском коллективе? Подхозняк. От смеси фамилии и основного рода деятельности. Вот так он и жил-служил. Даже по итогам проверок жменьку знаков заработал. Но прославился Подхозняк совсем не этим.
То лето было очень урожайным. Причём, на крыс. Проблема эта давно существовала, но в предыдущие годы не носила масштаба вселенской катастрофы. Серые твари на подхозе обитали всегда, во все времена и при всех начальниках со старшинами. Эти самые старшины перманентно боролись с напастью, добывая, где и как могли, всяческую изуверскую химию для коварной потравы грызунов, но это помогало мало – нахалюги жрали отраву, как конфеты, какое-то время болели, но быстро выздоравливали и вскоре приходили просить добавки. Новая разновидность ОВ,[189] как правило, тоже эффекта не имела – крысы жирели и лоснились, совсем не собираясь покидать вкусно-уютный уголок в подхозном подполье.
Но раньше численность нахлебников все-таки имела разумные пределы. А вот тем летом… То ли поедаемая химия положительно сказалась на половой функции грызунов, то ли Вселенский Разум решил, что на нашей планете пора менять доминирующий вид, сие осталось загадкой, а вот факт остался фактом. Крысиная экспансия приобрела угрожающие размеры.
Первой каплей стал большой шухер как-то ночью на собачнике. Неожиданно посреди ночи все собаки, до этого спокойно дрыхнувшие, подорвались и устроили такую какофонию, что подскочила вся застава – все отлично помнили последний визит голодной росомахи. Похватав все режуще-колюще-стреляющее, что подвернулось под руку, воинство бодро рвануло на собачник, где сильно удивилось полному отсутствию противника. Но барбосы продолжали брызгать слюной метров на пять, что говорило о том, что враг все-таки где-то окопался. Стали искать. И нашли. Экспедиционный корпус из десятка крыс, нахально шурующий в клетушке, где собакам харч варили. Силы были явно не равны, и разведка врага полегла вся без остатка. Но успокоения это не принесло: раньше серая сволота в таком количестве и так далеко от подхоза не объявлялась. Так только, крысёныш-другой в рамках познания окружающего мира пробежит по лужайке перед подхозом, и все.
А вот последнюю каплю накапала первая леди заставы. Она, как обычно, пришла получить у Подхозняка оброк в виде банки молока, но в момент принятия продукта на свой баланс откуда-то с потолка ей на плечо брякнулась здоровенная крыса. Леди огласила окрестности восторженным воплем, отпустила банку в свободное падение и решила поиграть в голодного гепарда. То есть уверенно держа курс на офицерский дом, припустила с высокого старта и с неописуемой скоростью. Крыса тоже сильно удивилась встрече и также показала рекордные результаты в спринте.
Призовые места в этом забеге распределились следующим образом. Первое место досталось грызуну, под радостный писк соплеменников быстрее всех достигнувшему финиша в норке. Второе место заняла жена начальника, ураганом пронёсшаяся по заставе и дурным визгом доложившая мужу о крысе-десантнике. Третье место уверенно заняла банка с молоком, долетевшая-таки наконец до пола и там громко разбившаяся на 253 осколка. Поощрительное четвёртое место занял сам начальник заставы, должным образом проинструктированный супругой и ворвавшийся на подхоз с «макаром»[190] наголо. Подхозняк, ввиду малой тактовой частоты центрального процессора не успевший обработать столь стремительно передвигающиеся объекты, в забеге не участвовал…
Всё. Надо было принимать решительные меры. Первым шагом начальника стало подтягивание резервов. Резервы имели вид бидона из-под молока, с величайшей осторожностью выгруженного с хлебовозки. Внутри бидона оказался здоровенный серый котище самого бандитского облика: пол-уха нет, вся морда в шрамах и на правом борту вырван клок шерсти. К тому же хищник имел явно уголовные замашки. Когти веером, взгляд исподлобья и лексикон соответствующий: материть волков позорных он начал ещё в пути. Знакомиться с бандюком поближе никто не решился, и бидон решили открыть прямо на подхозе. Как предполагалось планом генерального сражения, котяра за ночь должен был сильно потрепать серых супостатов, а утром Подхозняк должен был собрать трупы и угостить бойца чем-нибудь вкусненьким.
На утро собралась влиятельная приёмная комиссия – начальник, старшина, Подхозняк с ведром и лопатой, а также все свободные от службы в качестве группы поддержки. Придирчивый осмотр подхоза павших грызунов не обнаружил. Кота также не увидели. Начальник со старшиной совсем уж было впали в задумчивость о тщетности всего сущего, но тут Подхозняк обнаружил котяру. Тот сидел на какой-то балке под потолком и усиленно прикидывался ветошью. То есть спускаться отказывался наотрез. Даже предложенный кусок колбасы не произвёл на него впечатления – кот, за ночь набравшийся манер английского лорда, заявил, что отныне он вегетарианец и потреблять животный протеин, особенно крысиного происхождения, это дикое варварство и вся Европа от этого давно отказалась. Так и просидел под потолком весь день. Что было ночью на запертом подхозе, загадка века, но утром кота нигде не было. То ли кот сквозь стены эмигрировал к сопределам, то ли просто телепортировался на родную помойку – неясно, но его больше никто не видел.
