Всё… Отбой… Два пальца в рот – ну вылитый Соловей-Разбойник… Вылазьте, дети подземелий – наши опять победили… Есть, тарищ лейт-н-т… Саня, лови трубу – вызывай транспорт – вон розетка… Какой все-таки уютный кузов в нашем «шестьдесят шестом»… Хорошо, что есть на свете это счастье – путь домой…
Усталые, продрогшие и промокшие мы вваливаемся на заставу. По физиономии дежурного сразу видно, что беготня была опять вхолостую. Уже третья за последние сутки – начинается осень. Сырость, мля… Вот и замыкает…
Все снаряжение – в ящик, все мокрые шмотки-манатки – в сушилку, авось, успеют просохнуть. Аккумуляторы – на зарядку, кушайте родные… Кровать. Простая железная кровать – нет зрелища прекраснее на свете… Блин, мужики, завязывай байки травить – нам с Сашкой в наряд через два часа…
Спальное помещение. Синий фонарь над входом скупо освещает три десятка тел, спящих в самых разнообразных позах. Сонное бормотание и нервное дрыганье конечностями во сне. С тяжёлым дыханием может сравниться только тяжёлый дух казармы…
Серёга встал первым, прошлёпал босыми ногами по полу до распахнутого окна, выглянул наружу, после чего с хрустом потянулся и выдал фразу, от которой у двоих его соседей по комнате разом слетела утренняя дремота:
– Да-а-а! Если бы я родился женщиной, то был бы блядью! – Серёга повернулся и, увидев наши отпавшие челюсти, смутился и пояснил: – Ну… это я… в фигуральном смысле…
Сам вид смущённого Серёги впечатляет, поскольку ещё с училища абсолютное большинство однокашников и сто процентов преподавателей небезосновательно считали, что совести и стыда он лишён полностью. Циник и бабник под сто кило весом со своеобразным чувством юмора – а вот, поди ж ты, наш вид его смутил. А когда мы с Константином расхохотались, вконец засмущавшийся Серёга схватил чайник и ретировался.
Нас троих сдёрнули с главного Кавказского хребта и на перекладных, попутными бортами отправили, и сделали это так быстро, что мы очухаться не успели, как нас уже разместили в отдельной комнате то ли гостиницы, то ли ДОСа. Три кровати, три тумбочки, стол, стулья, шкаф и поднос с графином и тремя стаканами на холодильнике. Но есть ряд отличий от обычной гарнизонной гостиницы: мебель вся отличается качеством и удобством, я таких в гостиницах не видел даже в люксах, на полу в коридоре ковровые дорожки, пол блестит паркетом, а когда я увидел местный санузел, то подумал, что нас ненароком подселили к космонавтам. Нет, биде там не было, но всё остальное было и даже работало! Что, улыбаетесь? Вы просто не видели ванной комнаты в гостинице славного города Нальчика, где из всех аксессуаров наличествуют слив в коричневом кафельном полу и торчащий из зелено-масляной стены смеситель с направленным вверх обрубком трубы; остальное – в конце коридора.
Но самое главное – вид из окна; дорога, поле, рощица в трёхстах метрах от нашего четырёхэтажного здания, и все это – Подмосковье!
В первый же вечер Константин ушёл в «самоволку». Нам, конечно, никто не запрещал покидать номер. Провожатый в звании старлея, уходя, сказал: «Располагайтесь и ждите». Но у Кости особый случай, его отец учится в Академии, сейчас должен быть в столице, мать тоже, а когда приведётся в следующий раз повидаться – черт знает!
Под утро он вернулся, нагруженный снедью на десятерых (мама постаралась) и с двумя бутылками настойки на кедровых орешках от отца (спасибо вам, тащ подполковник!). Серёга тоже вышел «покурить» часов в девять вечера и вернулся только с Константином. Хорошо, что нас поселили на втором этаже.
О букете и вкусовых качествах той настойки следует писать отдельный рассказ, сейчас я этого делать не буду, скажу только, что по ощущениям – чистая амброзия! А под закуску, которой снабдили Константина, это просто неописуемо! Но зло употреблять всю имеющуюся драгоценную жидкость мы не стали, закуску положили в холодильник, а содержимое бутылок перелили в имевшуюся у Константина фляжку из-под спирта. Недолго думали, куда девать спирт, которого во фляжке было под закраину, и перелили его в пустой графин. Получилось почти треть графина. Переглянувшись с Серёгой, достали свои фляжки и тоже опорожнили в графин. Наполненный спиртом почти полностью, он более соответствовал нашим эстетическим вкусам на тот момент времени, не в последнюю очередь благодаря выпитой настойке, я думаю.
Легли спать уже на заре. В девятом часу в дверь постучали, и вчерашний провожатый, старлей, возник в дверном проёме. Мы как раз приканчивали завтрак и предложили старлею присоединиться. Отразившаяся на его лице смена чувств нас насторожила, и мы вопросили, в чем дело. Старлей прикрыл за собой дверь, кивком поблагодарил за поданный ему бутерброд и выдал военную тайну:
– Проверка. Оттуда, – указал пальцем на третий этаж и запихнул бутерброд в рот целиком. Уходя, он обернулся, – Приберите тут.
Дык, делов-то, прибраться. Остатки завтрака запихнули в холодильник, оправили постели, посмотрелись в зеркало – сойдёт пока, но нынче надо купить новые лезвия.
Проверку осуществлял не кто-нибудь, а целый генерал-майор. При нем находились бравый полковник и просто майор настолько прощелыжно-интендантского вида, что никаких сомнений в его должности не оставалось. При всем при том из сей живописной группы он выделялся округлостями в талии и красным цветом лица.
Товарищ генерал смотрел милостиво; увидев наши загорелые физиономии, поинтересовался, откуда мы прибыли, завёл разговор о ЗакВО,[191] начал расспрашивать про своих знакомцев оттуда. Мы, несколько смутясь, отвечали и строго по уставу ели начальство глазами. Надеюсь, что это именно так и выглядело для генерала, ибо на самом деле все наше внимание было приковано к движениям за его спиной. Майор, выглядевший не самым лучшим образом вследствие утреннего сушняка, быть может, обратил внимание на наполненный графин. Схватив его, он налил себе полный стакан его прозрачного, высшей очистки (вследствие чего не имеющего почти запаха) содержимого и опрокинул в себя. По мере того, как жидкость вливалась, его лицо начало приобретать более насыщенный цвет, глаза заслезились и заметно округлились. Когда он допил, на его вспотевшем лице вдруг мелькнуло испуганное выражение, ибо организм требовал выдохнуть воздух, он рвался наружу, но позиция майора была такова, что сделать это он мог только в спину приезжего генерала, или в лицо местного полковника, стоящего рядом. В какую-то минуту эта борьба читалась на его страдающем лице, после чего он предпочёл офицера ниже рангом. Когда выхлоп майора достиг ноздрей полковника, тот встрепенулся как боевой конь! Казалось, только присутствие генерала не дало ему начать бить копытом, причём по этой красной лоснящейся морде! А мы втроём, стоя навытяжку перед генералом, молча наблюдали эту пантомиму за его спиной – с игрой бровями, показыванием кулака и характерной артикуляцией губами.
Генерал удовлетворил своё любопытство, пожелал нам успехов и отбыл восвояси, сопровождаемый двумя старшими офицерами. Стоило двери сомкнуться за их спинами, как Серёга одним прыжком достиг холодильника, схватил графин со стаканом и рванул в ванную, откуда мы услышали плеск и рёв открытого в полную силу крана.
Минут через пять без стука в дверь вошёл давешний полковник, молча взял графин, открыл, понюхал, и так же молча поставил на место. Осмотрел нас, покачал головой и ушёл, козырнув.
Минут через двадцать пришёл майор, налил из графина полстакана, понюхал воду, попробовал, печально посмотрел на нас, тяжко вздохнул и вышел.
P.S. – Серега, а ты весь спирт вылил?
– Да ни капли!
– ???
– Я в чайник перелил.
Колонна готовилась к выходу. До времени «Ч» оставалось чуть больше суток.
Это была не совсем обычная колонна, которые с определённой периодичностью ходят по пыльным горным дорогам через перевалы, доставляя грузы и забирая раненых. Она должна была доставить оружие и боеприпасы небольшому пограничному отряду, прикрывавшему южную границу.
Отряд там был поставлен не так давно, и располагался в одном из горных кишлаков, жителей которого осталось не так много. Местные восприняли появление отряда скорее с пониманием, нежели с неприязнью. Во всяком случае, периодического появления мелких бандгрупп можно было не опасаться. Да и пограничники старались помогать жителям продуктами и всякой хозяйственной мелочёвкой. В общем, с появлением отряда в этом месте, жизнь стала более мирной.
Отряд перекрывал сложный, горный участок границы, через который периодически пытались прорваться разрозненные группы моджахедов. Постоянно бойцам отряда приходилось пресекать попытки ухода таких групп на сопредельную территорию, и с каждым разом эти попытки становились все более агрессивными.
