А еще он знал слово «сперматозавр». Так друзья называли его.
Клецкин сопоставил в голодной голове свои знания и взял курс к косметической клинике.
Она стояла на бульваре. Под сенью развесистого дерева Клецкин хотел помолиться, но он был атеист.
Он перешел неширокую проезжую часть и стал читать объявления на стекле высоких двустворчатых дверей – старорежимных, фигурных.
Здесь исправляли носы и неправильный прикус, избавляли от угрей и мозолей, подтягивали бюсты и ягодицы, убирали морщины и сгущали волосы. На головах сгущали, а с ног выдирали. А про лобки ни слова, невольно подумал Клецкин. Пересаживают они их с ног на голову, что ли?
А вот и нужное объявление, в уголке: «Требуются мужчины-доноры».
В окошечке информации сидела такая милашка, что Клецкин понял: вот оно! Всю жизнь он мечтал стать мужчиной-донором! В сущности, он им и был, и ни одна сволочь не заплатила ему ни копейки.
Откинув фанерный кинотеатровский стульчик у стены, он раскинул ноги по кафельному полу и стал читать данную ему инструкцию. Донорский орган так взбодрился, что он понял только про врачебную тайну, личную гигиену и двадцать пять рублей. Больше половины стипендии! Так: пять рабочих дней, четыре недели… пятьсот pе в месяц! Да столько завкафедрой получает! А если завкафедрой будет еще ежедневно сдавать сперму?! Три месяца – и автомобиль!
Двадцать четыре сантиметра вышибли хилую пластиковую молнию. Все головы повернулись. В окошечке информации тоненько охнули. Побагровевший Клецкин согнулся, закрылся руками и боком, как краб-каратист, заскакал к туалету.
Короткий свитер не прикрывал ширинку. Клецкин снял ремень, перевел торопыгу в положение зенитного орудия и по голому телу притянул накрепко ремнем к животу. Теперь ширинка почти не расходилась.
Держа номерок, он постучал в кабинет: очереди не было.
Врачиха оказалась не старой еще худощавой брюнеткой в тонких золотых очках.
– Год рождения? Адрес? – она быстро и неразборчиво заполняла карточку. – Венерические заболевания были?
– Нет… – соврал Клецкин.
– Почему? – пошутила она.
– Свинка была. В детстве. И корь.
– Это мешало вести половую жизнь?
– Тогда – да. Представляете – свинка! Ку-ды ж с такой рожей…
– Не в роже дело, – наставительно сказала врачиха. – Кстати о роже – рожей болели?
– Ну… если подрался сильно, тогда, конечно, побаливал ей, – сказал не искушенный в медицине Клецкин.
– Дети природы, – вздохнула врачиха. – Ну хорошо. Проходите сюда.
За занавесочкой был столик. На столике стояла пробирка в штативе, в нее вставлена стеклянная же вороночка – как раз на уровне где надо.
– Поместить все следует в пробирку, – указала врачиха. – Когда получится – постучите в ту дверь, я буду в том кабинете.
Она задернула занавесочку, и послышался щелчок закрывающегося замка.
Клецкин тупо посмотрел на пробирочку. Поместить туда можно было разве что палец. И для чего воронка? (Он вспомнил анекдот про акробата, прыгающего из-под купола цирка в бутылку: секрет был в том, что на подлете к горлышку он вставлял в него вороночку и так проскакивал внутрь.)
Он дисциплинированно обнажил предстоящий к заработку орган. Предстоящий, стянутый ремнем и так было забытый, посинел от ужаса. Клецкин расстегнул и снял ремень – предстоящий упал и стал постлежащим. Вернее, как писал Франсуа Вийон: «Не могу я ни стоять, ни лежать и ни сидеть, надо будет посмотреть, не смогу ли я висеть». Вийон мог остаться доволен посмотренным.
Клецкин стал честно натягивать вороночку на рабочее место. Затея выглядела нереальной. Вроде колпачка на Петрушке. Но врачам виднее.
Через десять минут он вспотел. Невозможность из-за такой ерунды заработать двадцать пять рублей приводила в неистовство.
Студент проявил смекалку: оторвал кусок шнурка от занавесочки и привязал узелком к крайней плоти. Продел шнурок в вороночку и стал тянуть.
Действительно, розовый жгутик показался из тонкого края вороночки. Клецкин поспешно подставил пробирку, но как только он отпускал веревочку, жгутик втягивался обратно.
– Что за идиотские фокусы… – пыхтел Клецкин, пытаясь уминать безжизненную плоть в пробирку помимо воронки.
Через двадцать минут щелкнул замок, и врачиха спросила через занавеску:
– Ну? Вы там живы?
– Не лезет, – мрачно сказал Клецкин.
– Не лезет?! – изумленно спросила врачиха и заглянула. – Что не лезет?…
– Ну что? Он не лезет, – неприязненно сказал Клецкин. – И зачем это надо?
– Идиот, – с чувством отреагировала она. – А вы головой никогда не пробовали работать?
– У вас мозги сдают или что? – обозлился Клецкин.
– Именно «что». И прекратите пихать пенис в медицинскую посуду! Боже мой, боже мой, за сто сорок в месяц!… Молодой человек! Вы когда-нибудь онанизмом занимались?
Клецкин побагровел.
– Ответ положительный, – прокомментировала циничная медичка.
– За сто сорок в месяц – могу, – признался Клецкин.
– Это место уже занято.
– Кем?
– Мной.
– Что?
– Гражданин, вы сперму сдавать будете? Или нет?
– Так не лезет же!
– Прекратите издеваться! Вы бы его еще в иголку продеть попробовали… Отрастили тут… хулиган.
– Так что? – тоскливо спросил Клецкин и стал машинально крутить за веревочку то, к чему она была привязана.
– Отвяжите немедленно, балда! У вас руки зачем? Руками, руками! Быстро, вы у меня время отнимаете!
– Дрочить? – в ужасе спросил Клецкин. От медицинского заведения он этого не ожидал.
– Мастурбировать! – строго поправила она. – Не надо комплексовать, это нормальный юношеский опыт, через него все проходят. Ну! – И сделала рукой движение, как будто у нее из халата вдруг вырос как у Клецкина.
Студент послушно взялся за фаллос.
– Подождите, я выйду!
– Вы уж лучше проследите, вдруг я чего не так сделаю, – жалобно попросил Клецкин занавеску.
– Чего еще ты можешь не так сделать, герой?…
И тут произошел следующий конфуз. Перепуганный и оробевший от некомфортной обстановки член съежился и даже втянулся, как шея черепахи. С таким же успехом можно было накачивать дырявый воздушный шарик.
– Э-э-эй… – тихонько позвал Клецкин.
– Все?
Она заглянула и смягчилась. Из ящика столика под пробиркой достала порнографический журнал:
– Посмотрите… это помогает.
– Порнография! – ужаснулся Клецкин. Он органически не переносил ничего нецензурного.
Но послушно перелистал. И стало ему совсем противно. Если бы дух его не поддерживала мысль о честном заработке в двадцать пять рублей, он бы убежал. Но как же красота, которая спасет мир? А женской красоте нужны кремы из его, Клецкина, содержимого!
Он отбросил журнал, удвоил усилия и понял, что денег опять не будет…
Врачиха заглянула, вздохнула, посмотрела на часы и печально сказала:
– О господи… Пошел вон!
– Я студент, – сказал Клецкин. – У меня денег нет…
– Так что ж, я за тебя его доить буду?
– Хотите – деньги пополам? Ну… если вы?…
Врачиха быстро хлопнула его по щеке, но задержала ладонь и погладила. Потом почему-то пощупала бицепсы, и лицо ее смягчилось.
– Ну хорошо… Смотри!
Большими пальцами вдоль боков она сделала под халатом движение сверху вниз, и обратным движением снизу вверх задрала халат над спущенными трусами и колготками.
Бедра оказались молочно-голубоватыми, вполне еще крепкими и гладкими, и белый живот тоже молодым, плоским и гладким. И мохнатый треугольник в его низу был неожиданно густой и курчавый, как шевелюра негра, и такой же черно-смолистый.
– Помогает? – промурлыкала она. Часовой зашевелился.
– У, какой красавчик… – промурлыкала врачиха. Чуть раздвинула ноги и ладошкой медленно оттянула свою курчавость вверх, обнажая начало смуглой раздвоинки.
Часовой подпрыгнул и бессильно опал.
– Мальчик, – скорбно спросила врачиха, – известно ли тебе значение французского слова «минет»?
– Значение-то известно, – двусмысленно отозвался великовозрастный и незадачливый мальчик.
Она присела на корточки, рот ее округлился, на щеках обозначились впадинки, немигающие глаза сузились и уставились в глаза Клецкина, вверх, она сделала втягивающее сосущее движение и стала вполне похожа на змею, натягивающую себя на крупную добычу с риском вывихнуть челюсти.
– И полизать, – посоветовал сверху Клецкин. – И укусить!
– О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!… – спел он полторы октавы.
Левая рука работника медицины стала играть в китайские шары, а правая – в велосипедный насос.
– А-а-а-а-з-а-а-а-а! – пел Клецкин, переходя с драматического тенора на фальцет.
– М-м-м-м-м-м-м-м-м!… – вторил нижний подголосок.
С сочным ванным чмоком целительница прервала процедуру и схватила пробирку:
– Сюда… сюда!…
Одним взмахом юный атлет отбросил казенную посуду и, подхватив даму под пуховые булочки, насадил бабочку на булавку. Она забила ножками, затрепетала крылышками, и от проникающих ударов нефритового стержня, казалось, даже розовые ушки оттопыривались от головы.
