– Я сейчас. – Никита вылез из авто и решительно направился к калитке.
Вернулся он быстро. По выражению его довольной физиономии я понял, что в палатке нам ночевать не придется.
– Здесь Валерыч! Зеленый дом сразу за поворотом. Только все мужики сейчас в клубе. День рождения чей-то отмечают.
– Так давай туда сразу.
– Конечно! Заодно и отагитируемся, пока все в сборе. А в штабе я скажу, что специально народ собрали. Глядишь, премию подкинут за рвение.
– Хорошо бы.
– Плохо, без подарка припремся… Несолидно. Магазина у них нет, я спросил. Раз в три дня какая-то автолавка приезжает.
Никита еще раз помянул лейтенанта недепутатским словом.
Клуб располагался на окраине, с противоположной стороны, нам пришлось проехать через всю деревню, что заняло минут пять. Не потому, что Задорье было так велико, просто на березе Никита заметил прибитый знак «40». И никаких гарантий, что за поворотом не ждала вторая западня. А денег только на бензин. Зато мы смогли рассмотреть местные достопримечательности и полюбоваться видами.
Говоря откровенно, населенный пункт разительно отличался от того, который недавно показывали в сериале «Участок». Не знаю, как у Никиты, но у меня сложилось полное впечатление, что задорьевцы месяц назад подверглись широкомасштабному социалистическому раскулачиванию и до сих пор не могли прийти в себя. А некоторые дворы, вдобавок к продразверстке, враги обработали танками и зачистили гранатометами. Причем вместе с домами. По правде говоря, я ожидал увидеть более оптимистичную картинку. Хотя, может, я просто давно не был в деревне? В любом случае, нашему кандидату предстоит много трудов. Если, конечно, он финиширует первым. И если потом захочет сюда приехать.
Собственно, добавить к сказанному нечего. Дом однополчанина в общую картину вписывался гармонично. Не рухнул он только потому, что одну из стен подпирал «КамАЗ», вероятно тот самый, на котором хозяин возил лес. Еще одна деталь бросилась мне в глаза, когда мы уже подкатывали к окраине. Несмотря на сумерки, я так нигде и не увидел освещенных окон. Либо все были в клубе, либо экономили, либо танки повредили заодно и линию электропередачи.
Клуб мы нашли довольно легко, это было единственное каменное строение в деревне. Прямо за ним начиналось небольшое поле, заросшее иван-чаем и пожухлой травой, а еще дальше чернел непроходимый лес. В свете фар я разглядел протянутый вдоль крыши деревянный транспарант с сохранившимся лозунгом «Пятилетку – за четыре года». Из чего следовало, что либо крышу не ремонтировали лет двадцать, либо капитализм до здешних мест пока не добрался.
В клубе свет горел. Значит, не все так печально. Никита съехал с дороги и заглушил двигатель метрах в трех от каменной стены, не рискнув бросить машину на обочине. «Еще въедет кто-нибудь в темноте».
Покинув салон, я услышал живые звуки гармошки, льющиеся из приоткрытого окна. Больше всего меня удивила мелодия, никак не вязавшаяся с российской глубинкой. Это был старый хит Стиви Уандера «Я звоню сказать, что люблю тебя…». Не «Одинокая гармонь», к примеру, и не «Вот кто-то с горочки спустился», а Стиви Уандер. Впрочем, всего сто километров от Питера, не такая уж и глубинка. В любом случае, музыка – это прекрасно. Пока люди играют музыку, Земля вращается.
Никита отправился на разведку, я остался возле машины вдыхать чистый деревенский воздух. Когда друг скрылся за дверью, гармошка смолкла, а еще через пару мгновений радостный крик потряс старые клубные стены. Я догадался, что Никита благополучно узнан однополчанином. Минутой позже он высунулся из окна и махнул рукой:
– Павлон, заходи!
Я подхватил сумку с листовками и не стал ждать второго приглашения. Едва я оказался в клубном чреве, мой аллергический нос пронзил ядреный дух. Эпицентр газовой атаки. Винегрет, состоящий из дыма дешевого табака, паров ацетона или керосина и свинцового портяночного смрада. Распахнутые окна не спасали. От неожиданности я не удержался и чихнул.
– Будь здоров! Знакомься, это Валерыч. Или гвардии сержант Пряжкин!
– Паша, – я протянул руку коренастому бритому почти под ноль парню с плоским носом и запекшейся ссадиной на левой скуле.
– Валера, – он прижал меня к своей груди, словно единоутробного брата, вернувшегося с фронтов после десятилетней разлуки.
Видимо, душевный человек. Всегда рад нежданным гостям. Аж кости затрещали.
Вырвавшись из объятий, я бегло оглядел внутреннее пространство клуба. Оно представляло собой одну большую комнату без потолка. В том смысле, что потолок заменяла дощатая крыша, покрытая снаружи рубероидом. Возможно, когда-то потолок был, но впоследствии рухнул и восстановлению не подлежал за ненадобностью. Таким образом, клуб напоминал большой шатер, с купола которого на перекрученном проводе свешивалась лампочка в сорок свечей. В ее свете я разглядел длинный стол, тянувшийся от дверей до противоположной стены, вдоль которого сидели человек двадцать пять деревенских. В основном мужчин, но попалась пара женщин с детьми лет десяти. Одним словом, нормальная корпоративная вечеринка российских фермеров. Все улыбались, а стало быть, наш приезд никого не огорчил. Я тоже улыбнулся, громко поздоровался и пожелал приятного аппетита.
Дальше, как требует протокол, началась процедура представления. Я вслед за Никитой пожал руку каждому, по возможности стараясь запоминать имена. Затем поздравил именинника – Николая Михайловича, мужика лет сорока пяти с порванным ухом и выцветшими белесыми глазами. Мой друг извинился за отсутствие подарка. Наконец, нам с Никитой предложили разделить трапезу и усадили на почетное гостевое место, возле окна, прямо напротив гармониста – крепко спившегося дедка с копной седых волос, добрым взглядом и оттопыренными ушами, напоминавшего Чебурашку. По левую руку от меня оказался рыжеволосый скелет в тельняшке с выколотым на тощем предплечье силуэтом трактора и с блатными татуировками на пальцах в виде перстней. Если я правильно запомнил, звали его Димой-трактористом. Судя по маринованному лицу, он тоже не состоял в обществе трезвости. Далеко не состоял. Как, к слову, и большинство присутствующих, в том числе женщины и Никитин однополчанин.
Когда я опустился на доску, заменявшую скамью, в глаза бросилась еще она деталь. Праздничный стол совершенно не ломился от яств и даже не радовал глаз элементарной закуской. Вся сервировка состояла из разномастных стаканов и нескольких пластиковых бутылок из-под лимонада «Буратино». Едва я присел, передо мной возник граненый двухсотграммовый стакан, почти до краев наполненный мутной голубоватой жидкостью, по консистенции напоминавшей рисовый отвар, а по запаху – жидкость для мытья стекол.
– Слово дорогим гостям! – пробасил именинник.
Все радостно загалдели, наполняя тару жидкостью из бутылок.
– Простите, – обратился я к Диме-трактористу, пока поднявшийся Никита собирался с мыслями, – а что это?
Я кивнул на стакан.
– Холодок, – ответил тот с такой нежностью, словно назвал имя любимой девушки, – крайне замечательная вещь.
– Водка? – на всякий случай уточнил я.
– Типа того. Только лучше. На родниковой воде. Пей, не бойся.
Я нерешительно взял стакан и осторожно макнул язык в «Холодок». Ого!
Градусов пятьдесят, не меньше. Как бы действительно не охладеть. Насовсем. Не скажу за всех научных сотрудников, но лично я к употреблению крепких спиртных напитков отношусь отрицательно. Особенно в таких дозах и без закуски. Так и не смог приспособить организм, несмотря на тренировки. Мало того, являюсь редактором институтской стенной газеты «За трезвый образ».
– А ничего другого нет? – без особых перспектив уточнил я. – Вина или водки?
– А на хрена? – искренне удивился скелет. – Матушка беленькая в автолавке сотенную стоит, а «Холодок» двадцатку. Потому как без акцизов. Разницы никакой, чего ж зазря переплачивать, сам рассуди.
Им-то, может, разницы никакой, а в реанимацию меня повезут. Если успеют…
Пока Никита толкал спич, я пялился на стакан, прикидывая, как буду это пить. Особенно без закуски и натощак. В брюхе, кроме чипсов, ничего не залежалось. Пару раз бросал взгляд на остальных. Никого, похоже, подобные мысли не терзали. Никиту тоже. Но я так и не рискнул наносить нокаутирующий удар здоровью. Пригублю и сошлюсь на строгую диету.
Сослаться не вышло.
– Первую до дна, – не терпящим возражений тоном потребовал тракторист, заметивший мой маневр. – Какая на хрен диета? Мы ж за здоровье Михалыча пьем! Это ж мировой мужик!
Михалыч, конечно, может, и будет здоров, но боюсь, мне такая участь не грозит. Я скосился на Никиту. Тот благополучно опорожнил свой сосуд и, морщась, занюхивал выпитое кожаным ремешком от часов. Замечу, что он, как и я, по жизни предпочитал легкий алкоголь и сейчас, дабы не обижать фермеров, наступил на горло собственной песенке.
