– Ну, чо там?
– Не видать… По ходу, в лес свалили. Утра надо ждать.
Керзачи потопали обратно. Я поднимаю глаза к небу. Луны нет. Только звезды и прочие блеклые тела Солнечной системы. Но радоваться рано. Крестьяне просто так не сдаются. Опять доносится доброе предложение поджечь траву и выкурить сволочей. Почему мы сволочи? Ну не привезли водки, и то не по своей вине, и что?.. Ну продайте машину, черт с ней, но убивать-то за что?
Пока электорат ищет спички и сливает бензин, надо принимать срочные меры по спасению агитационной бригады, иначе народ так и не узнает, за кого голосовать. Я выбираюсь из канавы, за шиворот вытаскиваю Никитушку. Намокшая одежда усложняет задачу, но я справляюсь. Через минут десять хватаюсь за березку. Все, мы в лесу. Пусть поджигают.
Но, похоже, крестьяне уже отказались от своей затеи, вернулись в клуб и продолжили банкет. Лишь Егорыч с ружьем некоторое время постоял на краю поля, словно часовой, затем пальнул для очистки совести в нашу сторону и скрылся из виду.
Заряд пролетел мимо… Но рядом.
Я извлек кляп из глотки моего несчастного друга. Минут пять он тяжело пыхтел, выплевывая слюну, после чего его постигла та же участь, что и меня. Рефлекс. Я из вежливости отвернулся. Закончив с очищением организма, он поднял ясны очи и поинтересовался:
– Ты чо?
Я, как мог, не боясь показаться смешным, обрисовал ситуацию. С машиной, балясиной, поисками и кляпом.
– По-моему, ты бухой в жопу, – прокомментировал мой рассказ Никита, пытаясь подняться на ноги, – да мы с Валеркой на соседних койках два года вшей кормили… Нам под одной шинелькой спать доводилось. В хорошем смысле…
– Не пьянее некоторых.
– Пошли в клуб, разберемся.
Напарник сделал два нетвердых шага в сторону поля и заорал:
– Валерыч!.. Я тут!
Ответом был залп из винтовки. Посыпались с березоньки листочки. Не ушел, значит, Егорыч. Притаился в засаде. Хитрый. Ночной дозор.
Я прыгнул на Никиту, вновь накрыл своей впалой грудью и яростно прошептал:
– Ну что, убедился?
– Чего, правда, что ли, замочить хотят?
– Нет, я за грибочками в лес сорвался. Сейчас, говорят, белые идут.
С полчаса мы сидели на поваленной березе и очухивались, подкармливая собственной кровушкой злых комаров. Можно, конечно, было очухиваться и до утра, но в таком случае смерть от пневмонии или потери крови нам обеспечена. А еще неизвестно, что лучше, от пневмонии или балясины. В легких рубашках, к тому же мокрых, в ночном сентябрьском лесу мы продержимся от силы до первых петухов, при условии, что будем активно заниматься физической культурой. Здесь не Норвегия, теплых биотуалетов не отыщем.
– А может, они эти, как их – сатанисты? – делает предположение мой друг. – В жертву нас хотели принести?
– Из Запорья они, – раздраженно отвечаю я, – это многое объясняет. В башках запор… Надо где-то согреться. И переночевать. Шмотки в машине. Вместе с палаткой. Машина у клуба. В клубе народ.
– Не надо машины, – Никита окончательно протрезвел и ситуацию контролировал, – помнишь первый дом, где я про Валерку спрашивал?
– Ну?
– Там нормальный дедок живет. Попросимся переночевать. Должен пустить.
– Думаешь?
– Договоримся. Пошли.
– Через деревню пойдем?
– Опасно. Засекут еще. В обход, по берегу реки. Не заблудимся. Тут рядом.
Я согласно кивнул и поднялся с березы.
Во время похода ничего особо примечательного не случилось, если не считать, что Никита, пытаясь справить малую нужду и поскользнувшись на траве, загремел с крутого берега в реку, но быстро выплыл. Ибо, как я упоминал, воды в речке не имелось.
Дальше шли молча, по-партизански. Да и не хотелось что-то песни петь. И даже шептаться. Вдруг услышат. Гармошка-то одинокая все играет. О, кажется, что-то из покойного Курта Кобейна… Нирвана, блин.
В закомый двор проникли с тыла, со стороны огорода, поросшего метровой крапивой. Никита постучал в дверь избушки.
– Кто там?
– Бать, это мы, агитаторы. Пусти переночевать. Замерзаем.
Стук моих зубов подтверждал сказанное. Дверь скрипнула, свет керосиновой лампы ударил в наши физиономии.
– Заходьте, сыночки…
Не дожидаясь второго приглашения, мы нырнули в дом и последовали за хозяином.
Дом был протоплен, есть надежда избежать холодной смерти. Распахнув дверь в большую комнату, дедок осветил лампой застланную тахту.
– Здеся легайте. Я на веранду пойду. А то там холодно, не ровен час простудитесь, а мне не привыкать. Печку раз в неделю топлю, с дровами беда. Замерзнете, я еще одеяло дам.
– Спасибо, батя, – поблагодарил Никита, – будешь в Питере, я тебя тоже пущу. Хоть месяц живи.
– Может, покушать хотите? У меня капуста есть.
– Нет, не хотим. Уже перекусили. Только не говори никому, что мы здесь, если вдруг спрашивать будут.
Добрый дедок кивнул и исчез вместе с лампой. На ощупь, словно два слепых крота, мы добрались до тахты, скинули мокрую одежду и спрятались под одеяло. Никита через пару минут безмятежно захрапел, а я долго лежал с открытыми глазами, вспоминая красоты и чудеса русской провинции. Всего сто верст от центра, а словно на другой планете. «Край родной, навек любимый, где найдешь еще такой»?
Нигде.
Проснулись мы не по собственной воле. А благодаря истерическим воплям гостеприимного хозяина. Раскрыв левый глаз, я зафиксировал дедка возле тахты с гримасой праведного гнева на старческом лице. Раскрыв правый, засек вилы в грубых и натруженных руках. Садовый инвентарь был нацелен точно в мой незащищенный портрет. По правде говоря, после ночного радужного приема я рассчитывал увидеть чашечку кофе на подносе, на худой конец чая, но никак ни вилы. Перевожу взгляд на лежащего у стенки Никиту. Похоже, он тоже готовился к чаю.
– Вы кто такие?!
– Э-э, батя, погоди, – я прикрываю ладонью лоб, – мы агитаторы. Из Питера.
– Какой я тебе батя?! Ослеп, что ли?
Я не ослеп, но, чем не понравился «батя», пока не пойму.
– Папаша, спокойно, – подал голос Никита, – вилами не размахивай так, еще в глаз попадешь.
– Вы что ж, сволочи, сговорились? Я хоть и баба, а оскорблять себя не дам!
…Баба. Надо же. Точно баба. Как я не заметил подол, торчащий из-под пиджака?
А ночью на «батю» отзывалось. И не обижалось.
Мы с Никитой переглядываемся. Фантастика. Нет. Психологический триллер. Грозные вилы взмывают вверх.
– Да постой ты! Сам же нас пустил!
– Пустила, – поправляю я.
– Да! Ложитесь, пожалуйста, я на веранду пойду. Капустой еще угощал!
– Угощала…
– Какую еще веранду! У меня и веранды нет! А ну убирайтесь, пока не запорола!
Да они тут все сумасшедшие! Вирусные!
Не дожидаясь атаки, мы вскакиваем из-под одеяла, хватаем ботинки и одежду, бережно развешенную возле печки.
– Гляди, мать, ты и одежду нам просушила!
– Пошли вон!
Отступая, я мельком осматриваю помещение, вдруг что забыли. Простынки и наволочки на тахте грязно-серого цвета, словно покрытый автомобильной копотью снег. И испачкали их явно не мы. Бельишко просто не стирали лет десять. Еще мой наблюдательный глаз замечает россыпь пустых пузырьков из-под знакомого «Холодка» и выцветшую фотографию молодой симпатичной женщины на стене…
На улице свежо. До мурашек. Время восемь утра. Башка потрескивает, во рту пожар, в башке сумбур.
– Глянь, Паш, а веранды точно нет. Где ж этот трансвестит ночевал?
– Да хоть в конуре собачьей. Меня это меньше всего волнует. Что делать будем?
– К машине пойдем.
– А вдруг они не угомонились?
– У тебя есть другие варианты? Не пешком же в Питер чесать.
Машину я, вообще-то, увидеть не надеюсь. Продать-то ее вряд ли продали, но балясинами отрихтовать и с обрыва столкнуть могли запросто.
Обходным путем мы больше не идем. Смело двигаемся к цели по главной улице быстрым шагом. Никакой враждебности, кроме жидкого тявканья дворняг, не встречаем. Никита грозится набить фронтовому другу морду.
– Черт! – Неожиданно он хлопает себя по карманам. – Я, кажись, ключи от тачки посеял! Только этого не хватало!
– А она закрыта?
– Конечно… Если в клубе обронил, есть надежда, а если в лесу… Жопа.
– А запасные есть?
– Не знаю. Наверно. Батя запасливый.
– Можно без ключа завести. Провода замкнуть.
Из-за поворота показался клуб. Я б сказал, ночной клуб. Шоу там посерьезней, чем в заведениях на Невском. Стриптиз отдыхает. На всякий случай я поднимаю валяющееся бесхозное полено.
Машина на месте. Без следов насилия. Никита облегчается. В эмоциональном смысле. Подойдя, дергает за ручку двери. Заперто. Придется курочить замок.
– Давай у сортира поищем, – предложил я.
Никита молча кивнул. Обогнув клуб, из двери которого, будто изо рта пьяницы, несет ядреным перегаром, мы замерли, как спринтеры перед стартом. На заднем дворе однополчанин Валера вместе с именинником поднимали с травы по балясине. Тут же, скрутившись калачиком, лежал уставший Трезор. Мой озноб мгновенно исчез. Повинуясь инстинкту выживания, я поднял полено и сделал шаг назад, намереваясь рвануть к лесу, но тут увидел, что наши друзья спокойно, без признаков агрессии и, самое интересное, похмелья вставляют балясину в перила.
