А причина самого звонка из Тбилиси выяснилась через пару дней. Дьяконова переводили в Афганистан. Он сам мне об этом рассказал, спросив, не мог бы он вместе со своими вещами перекантоваться у меня дома некоторое время. Так решился вопрос с моим отпуском, который «подвисал» уже второй месяц.
За это время я успел к нему как следует подготовиться: раздобыл новую шинель, шапку и офицерские сапоги. Также я изготовил новые погоны, с блестящими лычками и такие жесткие, что на них можно было спокойно ставить рюмку. Дальше я идти не осмелился, хотя традиция требовала гораздо большего эффекта, вплоть до аксельбантов. Но мне казалось, что это уже стало бы перебором!
В первый же вечер дома, за накрытым на нашей маленькой кухне столом, начальник штаба пустился в красочные описания полковой жизни. Мои родители и брат слушали, открыв рот, хотя отец, отслуживший целых три года в танковых войсках, вряд ли узнавал что-то радикально новое. А вот на маму выступление Евгения Петровича производило сильное впечатление.
– Да, вот так, Татьяна Филипповна, – дирижируя вилкой вещал наш грузинский гость. – Все они такие… И водку пьют, и в самоволки бегают!
Мама уже несколько минут мыла посуду в состоянии какого-то ступора, а отец изо всех сил сдерживался, чтобы не засмеяться.
– Ну, то есть, нет! Ваш-то, конечно, молодец, про него ничего такого сказать не могу, – мой командир не пошел, а «побежал» на попятный. Мама робко улыбнулась, как бы соглашаясь, «да, да, разумеется, я понимаю».
Через несколько дней мой начальник штаба, завершив все свои дела в Министерстве обороны, улетел выполнять свой интернациональный долг, а я остался догуливать отпуск, неожиданно растянувшийся во времени. Следуя правилу, что, цитирую, «ебут не за то, что сделал, а за то, что попался», Дьяконов каким-то образом прибавил мне к отпуску несколько дополнительных дней. Когда я в начале декабря вернулся в Кутаиси, выяснилось, что по таинственным причинам я, оказывается, уже приехал в полк 27 ноября, о чем черным по белому извещала запись в строевой части. Командир полка, столкнувшись со мной в коридоре, спросил, хорошо ли я отдохнул?
– Конечно! – ответил я. – Грех жаловаться!
– А работой тебя уже обеспечили? – поинтересовался подполковник Сидоренко.
– Конечно! Грех жаловаться!
На самом деле, жаловаться мне было на что. Воспользовавшись моим отсутствием, по кабинету «прошелся Мамай». Видимо, оставшиеся без моей заботы офицеры «кабачков» самостоятельно восполняли свои запасы канцелярских принадлежностей. В своем первом же письме домой я отправил заказ на несколько коробочек плакатных перьев, простые и цветные карандаши и кнопки. В Кутаиси этого ничего не было. Так же, как и снега, кстати. Стояла уже середина декабря, но ярко светило солнце, было тепло, офицеры ходили в рубашках, ну, а мы, естественно, в х/б.
Внезапное оскудение запасов моих рабочих принадлежностей вовсе не означало, что я теперь мог бить баклуши. Надо сказать, что две трети моего рабочего времени уходило на чисто бытовую проблему. Можно сказать, оформительскую: в мои обязанности входило изготовление табличек. Для штаба, для складов, для клуба и т. д. Эта технология заслуживает отдельного рассказа.
Сначала из обычного оконного стекла вырезался фрагмент необходимой площади и конфигурации. Таблички бывали или небольшие, прямоугольные, для внутренних помещений, или побольше, почти квадратные, для улицы. После обработки краев – стекло не должно было представлять опасности для рук – поверхность стекла смазывалась яичным белком. Никакой другой клей не шел ни в какое сравнение с этим экологически чистым продуктом. На слой яичного белка к стеклу приклеивалась фольга, опять же в зависимости от требований, серебряная или золотая. Фольга должна была полностью закрывать стекло и плотно прилегать к поверхности, не оставляя пузырьков воздуха. Следующим этапом становилось нанесение зеркального трафарета. Допустим, вам необходима была табличка «Склад ГСМ». Обратная сторона размечалась сеткой из квадратиков необходимой площади, в которые карандашом вписывались буквы в зеркальном отображении. Если по краю таблички требовалась рамка, а так было почти всегда, ее тоже нужно было нарисовать. После этого вся ненужная фольга удалялась. Трафарет вырезался с помощью любого острого инструмента. Я предпочитал скальпель. Его удобнее было держать в руке, и он дольше, чем бритвенное лезвие сохранял свою остроту. Итак, на стекле оставалась надпись из фольги, которую теперь следовало покрыть слоем мебельного лака. Лак обязательно должен был быть прозрачным, чтобы не нарушать цветовую гамму. И, наконец, последний этап работы: обратная поверхность таблички, поверх лака, закрашивалась краской – или красной или бордовой. Все – ваша табличка была готова, и ее можно было вешать туда, куда требовалось.
За эти месяцы я так навострился делать эти таблички, что мог выдать несколько штук за один рабочий день. Все необходимые материалы всегда находились под рукой. Исключение представляли яйца. Кабинет не был приспособлен для длительного хранения продуктов питания. Поэтому за яйцами я ходил к прапорщику Морошко, начальнику продовольственного склада. Белки шли в дело, а желтки я выпивал, не пропадать же продукту! Прапорщик Морошко был родом из Белоруссии, и свое продовольственное хозяйство всегда содержал в образцовом порядке. На его полках хранилось все, что угодно, даже тушенка, доставленная в СССР во время Второй мировой войны! Иногда, если он пребывал в добром расположении духа, начальник продовольственного склада мог выдать дополнительные деликатесы. Чаще всего он делился с нами сухим пайком. Этого добра всегда было навалом, а в качестве закуски сухпай ничем не уступал другим незамысловатым блюдам нашего неуставного стола. К сожалению, прапорщик Морошко погиб летом следующего года. Разбился на машине по дороге в Тбилиси.
В декабре Дьяконов прислал письмо. Он попал в Герат. Сообщал, что устраивается помаленьку в полученной комнатке, читает, смотрит телевизор и подшивает новую форму. Передавал привет всем друзьям и врагам. Врагов звал к себе. Я и не предполагал, что они у него были! Видимо, сказывалась жизненная неопытность. В моем возрасте – какие бы неприятности ни происходили – все казалось замечательным, прекрасным и добрым, в том числе и люди.
А между тем всю первую декаду месяца разговоры в полку крутились вокруг катастрофы в Гардабани. Это было уже второе крупное ЧП на железной дороге за последние месяцы. 13 июня в Зестафони, который мы проезжали по дороге в Караязы, грузовой состав въехал в бок стоявшему на станции пассажирскому поезду. У товарняка была какая-то неполадка в тормозах. А 29 ноября столкнулись поезда в Гардабани, именно на той станции, где мы всегда разгружались, приезжая на учения. В газетах, как тогда было принято, о случившемся писали без подробностей, ограничиваясь общими фразами о жертвах. Знакомые телефонисты из штаба корпуса, через которых проходила вся информация, в том числе официально закрытая, для служебного пользования, позднее рассказали, что в половине четвертого утра в хвост почтово-товарного «Тбилиси – Баку», который вышел из Гардабани и остановился на красный, влетел товарный поезд. Как потом выяснилось, и машинист, и его помощник спали, проскочив подряд несколько семафоров с желтым и красным сигналами. Жертв было много: в двух последних вагонах, которые товарный состав смял и сбросил с путей, ехали новобранцы и сопровождавшие их офицеры, а также несколько дембелей. Всего погибли 98 человек. Официальное объяснение случившегося я уже не помню, но никто не сомневался, что виной стал полнейший и всеобщий бардак. Наверное, так оно и было, тем более что и сами грузины тоже так считали: практически все погибшие оказались местными ребятами.
«С увольнением творится что-то ужасное. Всех держат. Дают одну за другой дембельские работы и все откладывают увольнения. Ходят всякие противоречивые слухи. Удивляюсь, как в нашем полку еще не случилось какого-то ужасного происшествия. Но, в общем-то, в воздухе ощутимо попахивает скандалом. Дембельский гнев и местная чача делают свое дело. 15.12.1987 г.»
К концу года обстановка действительно немного накалилась. Местные дембеля уже практически не просыхали, и почему их держали в полку, было решительно непонятно. Их дальнейшее пребывание в части только повышало градус напряженности. Но избавиться от нежелательных элементов командование полка не могло, все ждали соответствующее распоряжение из Тбилиси, а оно все не приходило и не приходило. Так что все потихоньку готовились к встрече Нового года, предвкушая большой праздничный обед.
Вообще наша часть славилась своей столовой. Заслуга в этом была не столько в деятельности ее начальника, прапорщика Чарлишвили, сколько в том, как организовал процесс поставки продовольствия заместитель командира полка по тылу подполковник Бейнатов. Каждый раз, когда мы отправлялись «в гости к Чарли», так именовались походы в столовую, мы могли рассчитывать на полноценное меню. В учебке нас разнообразием не баловали: обед состоял из трех традиционных блюд. Первое – вода с капустой, второе – капуста без воды, третье – вода без капусты. Здесь, в Кутаиси, все обстояло иначе, например котлеты – главная примета т. н. «праздничного обеда» – подавали к столу несколько раз в неделю. По воскресеньям к ним добавляли яйца и какую-нибудь неожиданность вроде дополнительного десерта, выпечки из чайной. Что же касается праздничных обедов в буквальном смысле, то они состояли из шашлыка, яблок в меду и даже напитка «Салют». Его я помнил еще по Москве, это были «шампанскообразные» бутылки с чем-то слабо-слабо алкогольным. Когда в нашем полку по какой-то надобности оказались два парня из ДШБ, той самой десантно-штурмовой бригады, с которой мы «воевали» в патруле, они едва в обморок не упали от нашего рациона. «А у вас что, сегодня праздничный обед?» – все время спрашивали они. Видимо, одного отрицательного ответа им не хватало. А когда мы подробно рассказали, что нам дают по праздникам, десантникам стало совсем нехорошо. Оказывается, у них праздничный обед заключался в двух карамельках!