– Вроде нет. А что?
– Отлично! Тогда мы все завалимся к тебе на чай. Я обещал отвести всю ораву в народное кафе после митинга, а теперь мне удастся сэкономить; и поверь, дружище, в моем положении сейчас не сэкономишь – не проживешь. Мой дядя сказал тебе, что он женился?
– Да. Говорит, у вас с ним прохладные отношения.
– Прохладные? Да я просто на нуле! С тех пор как дядя женился, он буквально сорит деньгами и тратит их Бог знает на что, а экономит на мне. Думаю, покупка звания пэра обошлась старому дурню в кругленькую сумму. Мне говорили, сейчас даже за баронета надо выложить прорву денег. А он еще завел скаковых лошадей. Кстати, можешь смело ставить последний шиллинг на Морского Ветерка на Гудвудских скачках. Стопроцентный верняк.
– Я так и собираюсь.
– Тут промаха быть не может. Рассчитываю выиграть достаточно денег, чтобы жениться на Шарлотте. Ты ведь поедешь в Гудвуд?
– А как же!
– Мы тоже. Собираемся провести митинг прямо на ипподроме.
– Послушай, зачем так рисковать? Твой дядя наверняка будет в Гудвуде. А вдруг он тебя узнает? Он же просто рассвирепеет, если обнаружит, что ты и есть тот наглец, который честил его в парке.
– С чего это он вдруг меня узнает? Ты пошевели мозгами: несчастный паразит, живущий за счет красных кровяных телец трудового народа. Если он вчера меня не узнал, почему он должен узнать меня в Гудвуде? Что ж, спасибо за любезное приглашение, старина. Мы его с удовольствием принимаем. Как говорится, дай, и тебе воздается… Кстати, тебя, быть может, ввело в заблуждение слово «чай». Не думай, что тебе удастся отделаться тонюсенькими ломтиками хлеба с маслом. Мы – дети революции, и отсутствием аппетита не страдаем. Нам подавай яичницу, оладьи, ветчину, джем, кексы и сардины. Мы будем у тебя ровно в пять.
– Но, погоди… Я не уверен, что…
– Уверен, уверен… Как ты не понимаешь, глупая твоя голова, что тебе это здорово пригодится, когда грянет Революция? Если на Пиккадилли ты нарвешься на старину Роуботема с окровавленным ножом в каждой руке, ты сможешь ему напомнить, что когда-то угощал его сардинами. Нас будет четверо – Шарлотта, я, старик Роуботем и товарищ Бат. Боюсь, от него отделаться не удастся.
– Какой еще, к черту, товарищ Бат?
– Ты заметил вчера типа слева от меня? Такой плюгавый сморчок. Похож на вяленую треску на последней стадии туберкулеза. Это и есть Бат. Мой соперник, черт бы его побрал. Он вроде как помолвлен с Шарлоттой. До моего прихода занимал вакантную роль сказочного принца. У него голос, как пароходная сирена, старик Роуботем о нем очень высокого мнения. Но я буду не я, если не обойду этого Бата на повороте и не оставлю его с носом. Хоть голос у него зычный, ему не хватает выразительности. В свое время я был рулевым на оксфордской восьмерке, и по части выражений дам фору любому. Ладно, мне пора бежать. Послушай, не знаешь, случайно, где можно раздобыть пятьдесят фунтов?
– Может, попробовать заработать?
– Заработать? – удивленно спросил Бинго. – Мне? Нет, надо придумать что-нибудь получше. Мне позарез нужно поставить пятьдесят монет на Морского Ветерка. Ладно, до завтра. Будь здоров, старичок, и не забудь про оладьи.
Не знаю, отчего, но еще со школьных лет, с первого дня нашего знакомства, я постоянно чувствую ответственность за Бинго. Ведь он мне -слава Богу – не сын, не брат, и даже не дальний родственник. У меня нет перед ним никаких обязательств, и тем не менее вот уже многие годы я нянчусь с ним, как курица с цыплятами, и то и дело вызволяю из неприятностей. Видимо, дело в благородстве моей натуры. Его последнее увлечение меня не на шутку встревожило. Во-первых, он собирается породниться с семейством явных психов, а во-вторых, как, черт его подери, не имея ни гроша за душой, он собирается прокормить жену, пусть даже умственно неполноценную? Если Бинго и вправду женится, старик Битлшем тотчас лишит его содержания, а лишить содержания такого охламона, это все равно, что раскроить ему топором череп.
Вот почему, вернувшись домой, я позвал Дживса.
– Дживс, – сказал я, – у меня к вам просьба.
– Сэр?
– Меня беспокоит мистер Литтл. Не буду вам пока ничего говорить, завтра он приведет к чаю своих друзей, и тогда вы сами поймете, в чем дело. Все, что от вас требуется – это внимательно наблюдать и делать выводы.
– Хорошо, сэр.
– И вот еще что: припасите побольше оладий.
– Да, сэр.
– Нам потребуются также джем, ветчина, кексы, яичница, и пять или шесть вагонов сардин.
– Сардин, сэр? – содрогнулся Дживс.
– Сардин.
Последовало неловкое молчание.
– Не вините меня, Дживс, – сказал я. – Видит Бог, я тут ни при чем.
– Понимаю, сэр.
– Такие вот дела.
– Да, сэр.
Видно было, что он не на шутку озадачен.
Я давно заметил, что когда ждешь чего-то ужасного, на деле, как правило, все оказывается не так уж скверно; однако в случае с чаепитием, устроенным в честь Бинго и его друзей, это правило не сработало. С той самой минуты, как Бинго навязался ко мне в гости, меня томили самые мрачные предчувствия, и, увы, они оправдались. Самое чудовищное в этой истории было то, что в первый раз за время нашего знакомства мне довелось наблюдать, как Дживс едва не потерял самообладание. Даже в самой крепкой броне имеются щели, и Дживс чуть с копыт не слетел, когда в дверях появился Бинго в каштановой бороде по пояс. Я забыл предупредить его насчет бороды, и от неожиданности удар оказался особенно сокрушительным. Челюсть у него отвисла, он ухватился за край стола. Что меня лично нисколько не удивляет. Мне в жизни не приходилось видеть более омерзительного зрелища, чем бородатый Бинго. Дживс слегка побледнел; потом, огромным усилием воли, ему удалось овладеть собой. Но я видел, что он потрясен.
Бинго был слишком занят, представляя членов своей шайки, и ничего не заметил. Живописная у нас собралась компания, ничего не скажешь. Товарищ Бат был похож на гриб той особой разновидности, что появляются на мертвых деревьях после дождя. Для описания старика Роуботема я бы употребил эпитет «траченный молью», А Шарлотта показалась мне существом из страшного, потустороннего мира. Не скажу даже, что она была особенно некрасива. Если бы она исключила из рациона блюда с повышенным содержанием крахмала и начала заниматься шведской гимнастикой, то, наверное, могла бы стать вполне ничего. Но ее было слишком много. «Пышнотелая» и «не в меру упитанная» – вот подходящие для нее определения. Возможно, у нее было золотое сердце, но первое, что бросалось в глаза, – это золотые зубы. Я знал, что когда Бинго находится в хорошей форме, он в состоянии влюбиться чуть ли не в любую особу женского пола, но на этот раз я не в силах был найти никаких смягчающих обстоятельств.
– А это мой друг, мистер Вустер, – сказал Бинго, завершая церемонию знакомства.
Роуботем посмотрел на меня, потом внимательно оглядел гостиную, и видно было, что и то и другое произвело на него не слишком приятное впечатление. Нельзя сказать, чтобы моя квартира была обставлена с восточной роскошью, но мне удалось сделать ее достаточно уютной, и, очевидно, именно это ему и не понравилось.
– Мистер Вустер? – спросил Роуботем. – А могу я называть вас «товарищ Вустер»?
– Простите?
– Разве вы не член нашего движения?
– Ну.. э-э-э…
– Но вы всем сердцем сочувствуете Революции?
– Не сказал бы, что всем. Ведь суть революции в том, чтобы перерезать горло таким, как я, а меня такая перспектива не устраивает.
– Я над ним работаю, – вмешался Бинго. – Я с ним борюсь. Еще несколько сеансов, и он – наш.
Старик Роуботем с некоторым сомнением взглянул на меня.
– Товарищ Литтл обладает незаурядным красноречием, – признал он.
– Он просто чудо как говорит, – сказала девушка, и Бинго взглянул на нее с таким обожанием, что я чуть не треснул его по лбу от досады. И товарища Бата это замечание изрядно расстроило. Он хмуро уставился на ковер и пробормотал что-то насчет игры с огнем.
– Кушать подано, сэр, – объявил Дживс.
– Кушать, папа! – встрепенулась Шарлотта, точно старая полковая лошадь при звуке кавалерийской трубы; и все поскакали к столу.
Забавно, как люди меняются с годами. В школьные годы я без колебаний отдал бы свою бессмертную душу за яичницу и сардины в пять часов пополудни; но в более зрелом возрасте мой аппетит поутих; должен признаться, я был потрясен, когда увидел, с каким пылом дети Революции принялись метать в рот все, что было на столе. Даже товарищ Бат позабыл на время про свою печаль и был целиком поглощен яичницей, выныривая на поверхность лишь для того, чтобы попросить еще чашку чая. Вскоре у нас вышел весь кипяток, и я повернулся к Дживсу.
– Принесите кипяток, Дживс.
– Слушаюсь, сэр.
– Эй! Это что еще такое? – Роуботем поставил чашку на стол и сурово взглянул на меня. Потом потрепал Дживса по плечу. – К чему это раболепие, сынок?
