Ознакомительная версия.
А привёз обратно только благодарность за то время, за молодость, за интерес к жизни, за всё то, что называлось Ордена Ленина Одесский морской торговый порт.
Я увёз и трачу.
Огромный чёрный грязный одесский кот.
И Фелиция – москвичка с белым носиком, белыми лапками, чистенькое, ароматное создание.
Её берут в Одессу на лето.
Тихон – местный бабник.
Кот со стальными нервами.
Даже присутствие чужого рыжего кота Аркадия его не волнует.
Он влюблён в холодильник.
Он трётся возле него.
Он нежно мяучит:
– Давай заглянем… Мы не будем ничего оттуда брать. Мы просто откроем, заглянем и закроем. Я забыл, что там. Я, кажется, туда что-то положил вчера. Кажется, сосиску. Да. Точно. Вспомнил. Я положил сосиску. Такую розовую. Приятную. Да. Точно. Мы сейчас откроем. Глянем – есть ли она там, и тут же закроем. Мр-р-р… А-а-а… Ну кто здесь хозяйка? Наталья Валерьевна, на одну минутку… Кто там рычит? Фелиция? Не обращайте на неё внимания.
Фелиция с подоконника:
– Ну мразь! А вы ему верите. Он туда сосиску положил?! Эта жадина?! Ненавижу. Эти одесситы – такие лжецы, предатели, хитрюги… Вот мы, русские… То есть вот у нас в Москве… Ну конечно, холодно. Мы почти не выходим. И грязь, и снег. Не очистишься… Но мы все чистые. А этот – посмотрите на его зад… В паутине! И смотрите, что с ним творится!
Где он был всю ночь?! Шерсть скаталась, плешь между ногами. Представляете – протёр…
У нас с едой нет проблем. Потому что мы не жадные.
Вы посмотрите на него! Пш-ш-ш! Пошёл вон!
Отвратительный мужик! И запах от него…
Пш-ш-ш! Пошёл вон!
Я просила его кастрировать. Я в ногах валялась. Отрежьте ему. Я вот это его всё видеть не могу.
Выпустите меня! Я оттуда полюбуюсь на мучения этого лжеца.
Сосиску он положил!
Не давайте ему ничего. Я сама видела – он спит с собаками! Вот пусть и жрёт их кости!
Всё! Я пошла на концерт! Там чудный мюзикл «Кошки». Сейчас я мелодию оттуда вспомню – «мр-р-р… я-я… мр-р-р…» Из-за этого мерзавца только про солдат – «он солдат, мама, на границе…» Нет… М-р-р… Тьфу… Вы все мне неприятны. На концерт, на концерт…
Эрнесту Штейнбергу от Жванецкого
Одесса есть движимая и недвижимая.
Движимая – та, которую увозят в душе, покидая.
Она – память.
Она – музыка.
Она – воображение.
Эта Одесса струится из глаз.
Эта Одесса живёт в интонациях.
Это компания, что сплотилась в городе и распалась на выходе из него.
И море, и пляжи, и рассветы, и лебеди на чёрной морской воде.
И все, кто умер и кто жив, – вместе.
Эрнест! Твои руки, твоя душа – через твою музыку в каждом.
Ты в Одессе зимой.
Я там летом.
Мы или в разных странах, или в разное время года.
Есть страна, где одно время года.
Но нас там нет.
Мы с тобой, как все в Одессе, разговариваем руками.
Ты играешь, я пишу.
Семьдесят многовато, если говорить.
Но не страшно, если думать.
Думай о другом.
Это не трудно.
Его не много.
Постарайся, Эрнест Борисович.
Я всегда рядом.
Твой Жванецкий.
* * *
Наш юмор добывается из воздуха и уходит в воздух.
Как пляжные звуки, крики приезжих: «Всё это надо записать!» – уходит в воздух.
Значит, юмор, язык, запах еды и красивые женщины – и есть воздух этого города.
– Где у вас почта?
– Пошлите со мной.
– У меня письмо.
– Пошлите со мной.
– Откуда вы знаете куда?
– Пошлите со мной. Я знаю куда.
– Я по почте хотел.
– Да нет. Пошлите со мной.
– Не пошлю.
– А как же вы узнаете, где почта?
Собака Буцик.
Дворняга. Самостоятельный, умный, независимый, маленький и кривоногий.
Очень сексуальный, но, завидев кость, соскакивал с девушки и бежал к миске.
Он знал, что главное.
Он жил у нас.
Но я его часто встречал в трамваях.
Он ехал в город, из города.
Соскакивал на нужной остановке, бежал домой.
Не лаял.
Свою территорию охранял.
Нашу – нет.
У нас он ел до отвала, но через час я встречал его в кафе.
Он выпрашивал милостыню: «Мадам, три дня без пищи…»
Я шепнул:
– Буцик! Ты же только что сожрал вчерашнюю кастрюлю борща…
Он мне сделал «тс-с-с…»
– Мадам! Я офицер… Я служил в органах. Уволен. Оклеветан. Опозорен детьми. Из-за дамы, мадам. Её перевезли сюда, и я пешком из Алма-Аты, через Астрахань – в Крым, в Ялту. У нас встреча на набережной. Любовь, мадам… Только любовь может гнать офицера из органов в эту глушь… Три дня без пищи, мадам… Если бы вон ту косточку с котлеткой и вон с тем гарниром, я бы вас проводил, мадам. Здесь масса хулиганья, стаи бездомных, мадам. А в схватках я незаменим, вот он подтвердит.
Я кивнул.
– Дело не в росте. Я знаю приёмы. Против ножа, против пистолета. Я б вам рассказал, мадам, что чувствуешь, когда идёшь против троих… Я вижу, вы перешли к сладкому… Официант, не убирайте мясное… Вон ту косточку, мадам, и я расскажу вам о себе. Меня переводили в Кремль на охрану первого лица. Вы понимаете: содержание, форма, витамины… Три кинолога и я. Мы все выходим и идём по Красной площади… Обо мне делали фильм… «Буцик-2». Сокращённое от Бронислав Кугенгейм – имею честь, мадам – потомок графских кровей – шпоры не ношу, хотя на лошади как влитой… Всё бы сложилось, если б не коты… Эти мерзавцы так увёртливы… Даже если ты его скрутил – у него в каждом месте коготь или клык. Я сторонник переговоров, мадам, но там не с кем говорить. А эти издевательства, оскорбления. Пристают, только когда ты за решёткой. Эти сволочи всегда на свободе. Почему их не сажают на цепь? Как они так устроились? А в те редкие минуты, когда я за решёткой, он и начинает: и рожи, и оскорбления, и вызов на бой, причём к нему на дерево. И знает же, когда я голоден. А я голоден всегда, мадам, работа такая… Тут он и начинает. Садится жрать буквально там… Там, где кончается цепь. Рассчитывает, сволочь, математически. И жрёт, мадам, то, что ему вредно, – мозговую кость с кусками мяса… Давится, подонок, кашляет, ложится на мясо и отдыхает. Мразь – на мясе, на отварном, на глазах на моих. Можно тронуться умом, мадам. И, нажравшись, навалявшись, укатывает кость… Я бы уже её как-то ночью достал… И он догадался… А когда я вырываюсь – его нет… Десятки кругов даю с переулками – нигде нет. Растворился. Как в будку посадят – он сидит напротив. Но, мадам, о врагах ни слова. Могу проводить, мадам… Я езжу на всех видах транспорта, кроме такси… О! Вы так щедры… О!.. Вы заказали специально для меня… Блинчики с мясом… О! Мадам!.. Как подаёшь?! Как подаёшь, болван! Вниз! Вниз, на пол клади… Это для меня! Извините, мадам. За любовь!.. Вы – бокал, я – эту кость… За чувство. За расстояние. За образ любимой… За Крым, за эту волосатую грудь, под которой сердце офицера КГБ. За вас, мадам!
Буцик погиб в драке со стаей собак.
Похоронен на моей даче у забора с видом на Крым.
Они сидели на пляже на топчанах.
Один, в тёмных очках, ел семечки и плевал в кулёк.
Другой, в соломенной шляпе, его внимательно слушал.
– Они живут на дне океана и называются панцирные змеи.
Недавно поднялись на поверхность в Ленинграде.
Представляешь, трос диаметром 50 миллиметров стоит, качается.
Удар – и в судне дыра.
На пляже появились.
Кто-то видит – трос, хочет отодвинуть.
Удар!
Отлетел на три метра, и перелом ноги.
В одном общежитии перестала идти вода.
Вызвали водопроводчика.
Открутил он внизу под раковиной отстойник.
Оттуда голова.
Удар!
Он отлетел с поломанными рёбрами.
Но побежал…
Змей за ним.
Он к милиционеру – змей за ним.
Милиционер выхватил пистолет.
Выстрел. Попал в глаз.
Змей убит.
Всё!
Теперь скелет змея в военно-морском музее.
Панцирь – алмаз не берёт.
Полпанциря в танковый институт передали, полпанциря в ОМОН…
Но повторить не могут.
Здесь, в Аркадии, говорят, пацаны во время прибоя спину видели.
Но трезвого подтверждения нет.
А вот под Одессой в посадке удав напал на спортсмена – это точно.
Как они друг друга ни душили – никто не вырвался, оба погибли.
Но это подготовку надо иметь. Физическую. Оба имели.
А под Черниговом соловьи напали на корову.
А там жрать нечего.
Они ж вегетарианцы, на зерне.
Это ж невиданный случай, чтоб соловьи мясо жрали.
Это ж совсем другое пение по ночам.
Корова полудохлая, ей тоже жрать нечего.
Они ей повыклевывали все органы.
Сейчас опасаются за людей.
А соловьи тоже приспособились.
Один поёт – остальные нападают.
И размножаются во время нападения.
Знаешь, что хорошо против них – попса.
Не вся. Но определенные певцы.
Не помню фамилии, но этот, без зубов, как запоёт – все соловьи по дуплам.
И, говорят, два-три дня нападений нет.
А тут по селам еврей один с медведем ходил – танцевали оба под один бубен, волков отгоняли.
А волки налетели…
Ознакомительная версия.
