– Браво, Матвеев! – закричали трибуны. И тогда Игривый дядя взыграл и начал скакать.
– Засбоил, черт! – крикнул сидящий рядом с нами пожилой мужчина в пенсне.
Матвеев передергивал вожжи, пытался перевести Дядю на шаг, но тщетно. Впереди уже бежала Му-му, выкидывая далеко вперед ноги, и почти вровень с ней мчался Георгин, а далеко за ними не спеша, спокойно бежал Плебисцит.
– Как черепаха, – сказал Ленька. – Сразу видно было, что ни лошадь, ни наездник ничего не стоят. Дохлая кляча…
И вдруг Игривый дядя перестал сбоить, полетел вперед, оставляя за собой Му-му и Георгина.
– Вперед! – закричал Ленька.
– Вперед! – закричали мы с Яшей.
– Вперед!!! – заголосили трибуны.
И тут произошло невероятное: хилый старичок с бородкой стеганул Плебисцита хлыстом, и тот как будто вспорхнул и полетел по воздуху, распластавшись в нем, и уже за поворотом оказался самым первым, и никто уже не смог за ним угнаться, и он оказался первым на финише.
За поставленные на него 50 копеек давали 142 рубля.
Трибуны орали и аплодировали. Хилый старичок проводил своего Плебисцита перед трибунами, накрытого попоной. От него шел пар.
– Молодец, Сысолин! – крикнул кто-то, и хилый старичок поклонился.
– Идиоты! – сказал Селиванов. – Надо было ставить на Плебисцита. Это и значит "ставить на дурака", когда приходит первой самая ненадежная лошадь и за нее дают самую большую сумму.
В следующем заезде мы поставили на серую лошаденку с ужасно грустным выражением лица. Ее звали Бандура. На нее никто не ставил, и она так сбоила и спотыкалась, что ее сняли с заезда.
У нас осталось рубль пятнадцать копеек.
– Все! – сказал я. – Надо все-таки выбирать приличную лошадь.
– На кого ставите, ребята? – спросил подошедший к нам подвыпивший мужчина с большими усами. – Хотите наверняка выиграть, поставьте в четвертом заезде на Интеллигента. Это верное дело.
И мы поставили. Это был серый в яблоках, очень изящный и грациозный мерин с длинными и тонкими ногами, с изогнутой шеей и хитрыми глазами.
На нем ехал наездник Егорушкин в больших очках.
Нам повезло: Интеллигент пришел первым, и за свой полтинник мы получили один рубль.
Оказывается, все знали, что он придет первым, и все на него ставили.
Мы были, конечно, очень довольны, но Березин сказал, что на рубль не разгуляешься и играть на бегах наверняка – тоже глупо. Здесь надо рисковать, и только это интересно. Представляете, если мы выиграем двести рублей!..
И мы начали думать, что бы мы тогда сделали.
Леня сказал:
– Мы, прежде всего, разделим их на три части, и у каждого будет по шестьдесят шесть рублей. Лично я куплю себе фотоаппарат и кило халвы.
– Я куплю коньки "нурмис" и марки Лабрадора для своей коллекции, – сказал Яша.
– А я куплю паровую машину, – решил я. – Она стоит шестьдесят рублей. А на шесть оставшихся куплю тянучки. Я их обожаю.
– А я раздумал покупать фотоаппарат, – сказал Леня. – Я куплю на все шестьдесят шесть рублей сто тридцать два билета, и поставлю их на новую лошадь, и выиграю двадцать шесть тысяч четыреста рублей, и тогда уже куплю все, что хочу.
И мы решили рисковать. Мы взяли три билета, и уже осталось 15 копеек. Мы долго выбирали лошадь и поставили на Баркаролу, победившую на прошлой неделе с наездником Перхуковым. Это была каурая красотка с изящно перебинтованными ногами, широкой грудью и удивленными глазами. Ее конкурентами были Хеопус, Лорелея, Сказка, Виноград и Балалайка.
Баркарола вела гонку. Она мчалась как сумасшедшая. Весь ипподром встал, все кричали и толкали друг друга, орали и вопили и размахивали руками, чуть не выскакивая за барьер. И вдруг за поворотом вырвался вперед Хеопус, а за ним вылетела Сказка, и наша Баркарола осталась третьей.
Мы чуть не сошли с ума, и Ленька даже пошел в буфет и купил ситро за 15 копеек, и у нас не осталось ни копейки на трамвай.
Мы шли домой пешком, и Ленька сказал:
– Чтоб я сдох, если еще когда-нибудь пойду на это безобразие! Только выкачивают децьги с трудящихся.
То приходят, то не приходят, делают что хотят. Только вводят людей в заблуждение. Нет, эти бега не для рабочего человека. Это для развлечения буржуазии, кому некуда девать деньги. И кто это придумал ходить на эти бега?!
У нас в школе скарлатина. В помещении дезинфекция. Две недели не будут пускать в школу. После трехдневного карантина нас временно перевели в помещение бывшего института благородных девиц имени принца Ольденбургского на соседнем углу.
Лабиринты коридоров, темные лестницы, таинственные темные переходы напоминают книги Лидии Чарской, вроде "Большого Джона".
В Петрограде – голод. Люди живут в домах при свете самодельных лампочек-коптилок, сделанных из флаконов и резаных пробирок. А в школе есть хоть какойто свет. Дома холодно, а в школе все-таки топят, хоть и приходится ходить в пальто.
Конечно, не в еде счастье. Подумаешь, булка! Ну, так нет булки… А как подумаешь, вспомнишь ее, румяненькую, – текут слюнки и сводит желудок. Хоть бы корочку черненькую, что ли…
– А какой смысл думать, если ее нет? Я вот, например, совсем не думаю о еде, – сказал Селиванов, – и мне ничуть не хочется есть.
– А шоколадку хочешь? – спросил Бобка.
– А у тебя есть? Тогда давай.
Но ни у кого никакой шоколадки не было, и на этом все разговоры о еде закончились.
В этот вечер мы читали вслух "Руслана и Людмилу" и занимались ручным трудом – учились шить туфли. Но нашим любимым занятием было хождение по многочисленным лестницам, лазание на чердак, исследование незнакомого, таинственного помещения.
Один дежурный преподаватель не мог уследить за всеми нами, и мы свободно кочевали по всему огромному помещению.
Девочки боялись темных коридоров, да еще Леля Берестовская распустила слух, что в бывших дортуарах института обитают привидения. Никто в это, конечно, не верил, но на всякий случай боялись, и девочки держались все вместе, стайками и старались быть поближе к угольной лампочке, висевшей в начале коридора. Наиболее смелой была Таня Чиркина. Она бегала по коридору, забегала в классы и выскакивала оттуда с криком:
– Призрак! Спасайтесь!
Все бежали, а потом смеялись вместе с ней.
В эти дни к нам в класс поступил некий Геннадий Иванов. Он был старше нас всех, и у него были свои представления о дружбе мальчиков и девочек.
Он не любил бегать по коридорам с мальчиками, не гонялся с нами по лестницам и даже не играл в войну.
Его никогда не видели и в обществе нескольких девочек. Он всегда выбирал какую-нибудь одну и прохаживался с нею по коридору. О чем он с ней говорил?
С нами он почти не разговаривал, смотрел на нас свысока и только иногда удостаивал высокомерной улыбкой.
– Я уже не дети, – любил говорить он, – возможно даже, я скоро женюсь, если, конечно, подыщу что-нибудь достойное… Не понимаю, почему вам надоела темнота. Лично я люблю темноту. В темноте лучше думать.
– О чем?
Он загадочно улыбался.
Небольшого роста, коренастый парень, с красным прыщеватым лицом и, как нам казалось, довольно глупой улыбкой, сегодня он почему-то медлено ходил по темному коридору в одиночестве, и никто из нас не обращал на него внимания. Ну ходит и ходит.
А мы собрались в углу у двери химического кабинета и обсуждали проект Вани Розенберга. Он предлагал создать кружок мрачных юмористов под сокращенным названием "КМЮ". Селиванов может сделать светописью членские билеты. На голубом фоне с белыми лилиями будет изображен модный остроносый туфель и высокая рюмка. Члены кружка будут мрачно острить и относиться ко всему с юмором. Павлушка Старицкий уже придумал анекдот:
– По скале ползут две улитки. Одна спрашивает другую: "Как вы себя чувствуете?" – "Не плохо, – отвечает улитка, – но немного склизко…"
Нас это почему-то очень рассмешило.
И вдруг из глубины коридора раздался женский крик. Мы кинулись туда. В конце коридора стояла и плакала Таня Чиркина, а рядом стоял недоумевающий Иванов.
– Что произошло? – спросил Селиванов.
– Гена поцеловал мне руку, – сказала сквозь слезы Таня.
– Негодяй! – сказал Ваня Лебедев. – Это не может остаться безнаказанным.
– Он поцеловал мне руку!.. Он поцеловал мне руку!.. – повторяла, глотая слезы, Таня.
– Такого у нас еще не было, – сказал Костя Кунин. – Он опозорил нашу школу.
– Ребята, я не понимаю, что тут такого? – сказал Генка. – Все мужчины всем женщинам целуют руки, и никто не делает из этого трагедии.
– Не ври! – сказал Лебедев (он был самый умный в нашем классе и все знал). – Мужчины целуют руки только замужним дамам, а Таня – девушка. Ты ее оскорбил, и ты оскорбил всех нас.
Генка сказал:
– Плевал я на вас! – И хотел уйти.
