Если они сейчас сделают мне эту поблажку, дело не так серьезно.
— Забудь, — без улыбки говорит костюм № 1. — Мы и есть твоя работа. А ты — наша. Ну чего, идешь добровольно или наручники на тебя надеть?
14.00–15.30
Встреча с представителями российских общественных организаций и движений
— А эти организации, они у нас, к примеру, какие? — спросил я у Вовы-интеллигента по дороге на встречу с общественностью. Расторопного парня я оценил и взял с собой, авось пригодится. — Чем они, в принципе, занимаются, сколько их, ну и вообще?..
Дистанцию от Сената до БКД легко преодолеть по кремлевскому двору, путь займет несколько минут. Однако ходить по поверхности — не царское занятие. Весь комплекс зданий издавна связан подземными vip-коммуникациями, по которым можно передвигаться на электрокарах. В сопровождении охраны я спустился под землю на спецлифте, прямо из Екатерининского зала, но выбрал неторопливый пеший вариант движения: лучше слегка припоздать, зато прийти подготовленным. С сюрпризами сегодня и так перебор.
— Они разные, Денис Анатольевич, по численности, по составу, по интересам, — без подготовки зачастил умный Вова. — Полный спектр, буквально сто цветов, то есть организаций, конечно, у нас на два порядка больше. От обществ глухонемых до официальных фанатов «Спартака» и Кристины Орбакайте, и список все время пополняется. Всего их по стране зарегистрировано свыше двадцати двух тысяч. Если быть точным, двадцать две тысячи сто три.
— Двадцать две тысячи? — вздрогнул я. — Круто. Для них нужен не зал в Кремле, а целый стадион в Лужниках. И как общаться с эдакой тучей народа? Проще, наверное, сразу выпустить Кристину — пусть споет им пару песенок, что ли… Хотя футбольные фанаты могут, наверное, на это обидеться, да и глухонемые тоже. Или нет, глухонемые, пожалуй, могут и не обидеться… Черт возьми, а как мы раньше-то с этой оравой справлялись, не напомнишь мне?
Тактично не удивившись моему вопросу, Вова мигом разъяснил:
— Все учтено, Денис Анатольевич. В администрации целый отдел три месяца только этим занимался. Сначала отсекли явную клинику и тиффози, чтобы все конструктивно, без экстремизма… ну проще говоря, чтоб особо не свистели и плевались умеренно. Потом ввели принцип ротации: сегодня одни, через полгода другие, в порядке очереди. Плюс к тому, естественно, фейс-контроль и одо-контроль, чтоб уж самые волосатые и особо вонючие как-то не просочились… В общем, насчет численности не волнуйтесь: в Александровском зале присутствует одномоментно не более полусотни голов.
— Пятьдесят — это еще терпимо, — успокоился я. — Такое стадо даже мне под силу переорать. Только уточни мне, голубчик, я что-то ненароком запамятовал: как часто их собирают в Кремле?
— Периодичность этих встреч установлена опытным путем, — с готовностью отозвался Вова. — Методом, так сказать, проб и ошибок. Как выяснилось, самое оптимальное — раз в месяц. Если звать их реже — могут обозлиться, что нежелательно, а если чаще — возомнят о себе, что тоже нехорошо. Да и денег на них жалко, честно говоря. С тех пор, как вы распустили Общественную палату, справедливо назвав их дармоедами, мы стараемся минимизировать расходы. Режим экономии — он для всех. И придуманная вами, Денис Анатольевич, остроумная система распределения грантов уже позволила вчетверо сократить ежемесячные выплаты…
Значит, Общественная палата накрылась, про себя отметил я. Хм! Новость интересная, хотя не слишком приятная. В трезвом виде я бы вряд ли стал отправлять на помойку парламент-light. Наоборот, я бы почаще оказывал знаки внимания этому клоунскому сборищу на Миусской площади — пусть депутаты Большого Хурала на Охотном ряду лишний раз поревнуют, понервничают, ничего, полезно…
Как бы то ни было, реанимировать ОПу я не стану: померла так померла. Гораздо важнее потихоньку выяснить, какую еще систему с грантами я успел выдумать? Экономия экономией, но слово «остроумная», услышанное мной сейчас, настораживало. Мое подсознание — мой крест и моя «пятая колонна». Каким законам оно подчиняется, какие фортели способно выкинуть — это загадка; сам доктор Фрейд обрыдал бы свою бороду и признал тут фиаско.
На мой конкретный мысленный запрос колодец памяти ответил глухим молчанием. Ни единого всплеска. Вновь добывать сведения на стороне, то бишь выспрашивать у Вовы-очкарика, мне пока не хотелось. Все Вовы должны знать дистанцию и помнить, кто они и кто я. Слишком часто показывать обслуге свою зависимость от нее опасно: так можно всю властную харизму за день растерять.
Ладно, решил я, сориентируюсь по ходу дела, не привыкать. К тому же, как я ни старался замедлить шаг, мы все равно дошли до места и чуть не уперлись в металлическую панель с оранжевой надписью, обведенной каймой черно-желтого цвета: «Внимание! Начинается сектор БКД, зоны А-1, А-2, Г и Е». Надпись охраняли два немигающих Вовы в штатском — оба, судя по выправке, манекены.
Это был путь наверх. Панель, казавшаяся непроницаемой, легко разъехалась на две половинки, и мы снова перешли в кабину очередного спецлифта. Мигнул свет, нас мягко тряхануло: кабина набрала скорость, чтобы тотчас же сбросить ее до нуля. Створки опять раздвинулись. Три шага вправо, три ступеньки вверх — и я входил в высокий зал, отделанный розовым искусственным мрамором.
Вдоль стен тянулись колонны. Снизу доверху они были испещрены золотыми ребристыми нашлепками и оттого походили на валики гигантских музыкальных шкатулок. Две трети полезной площади зала отводилось громадному столу в форме бублика, покрытому трехцветной, с явным намеком на триколор, бархатной скатертью.
В самом центре бублика я заметил непонятную конструкцию под бесформенным красным полотнищем. Чей-то бюст? Глобус? Беличье колесо? Из-за драпировки не разберешь. От краев полотнища уходили вверх, куда-то под самый купол зала, тонкие металлические тросы — ну вылитые цирковые лонжи. Сходство с цирком усиливала пурпурно-серебристая обивка кресел, которые были расставлены по внешнему периметру бублика.
На креслах дожидались меня сами господа общественники — и впрямь не более полусотни человек.
Завидев любимого президента, они вежливо приподняли свои тяжкие задницы над сиденьями, а человек пять даже вытянулись в некое подобие стойки «смирно». Старик церемониймейстер, как будто отставший по пути в БКД, вдруг оказался тут раньше нас и с рокотом возвестил о моем приходе: «Пррррези-дент Рррроссийской Федерррации…»
К счастью, обошлось без гимна. Меня встретили аплодисментами — бурными, однако не из серии «Почувствуй себя Брежневым». Выждав секунд пять, я жестом пригасил овации и занял приготовленное мне сиденье в первом ряду. Слева от меня на расстоянии полуметра обнаружился немолодой хмырь в академической ермолке и в перхоти (если верить табличке, стоящей перед ним, глава Общества собаководов г. Обнинска). Справа нахохлилась мясистая тетка с сильно выраженным колхозным румянцем и едким запахом «Красной Москвы». Свою табличку она старательно загораживала толстым локтем, словно там было не название ее клуба, а год ее рождения.
Вова-интеллигент нашел себе козырное местечко прямо за моей спиной, чтобы, если потребует ситуация, шептать мне на ухо нужные комментарии, подсказывая, где, куда, чего и сколько раз.
В папке на столе передо мной лежали только карандаш и чистые листы. Согласно регламенту, от президента не требовалось больших установочных речей. Я должен был всего лишь изображать внимание, делая пометки на листах — хоть чертиков рисовать, — и вставлять поощрительные реплики (не менее двух, не более шести). Желательно было также не заснуть до финальной раздачи денег.
Едва все расселись по местам, над столом возвысился первый оратор — строгий пиджак, увенчанный седой головой с брюзгливо поджатыми губами и костистым щучьим носом. Этого мастера эпизода узнавала в лицо вся страна, но никто не помнил его фамилии и тем более имени. По молодости он изображал в фильмах полицаев и мелких агентов царской охранки, а после пятидесяти дорос до белогвардейских полковников и матерых резидентов американской разведки — пока, наконец, ему не посчастливилось отхватить в популярном сериале роль Генриха Гиммлера. После нее актер играл только крупных чинов СС. И если ему предлагали звание ниже группенфюрера, он, говорят, гордо отказывался…
— Дорогие коллеги! Уважаемый господин президент! — начал свою речь заслуженный фашист СССР. Даже микрофон в его руке выглядел, как парабеллум. — От имени и по поручению Гильдии актеров второго плана и от себя лично рад поприветствовать всех собравшихся. Говорить сегодня мы будем о наболевшем, каждый о своем, а присутствие здесь главы российского государства — знак внимания к нашим бедам и чаяниям на самом высоком уровне. Символично, что встречи проходят в зале, названном в честь святого благоверного князя Александра Невского…
