– Расскажи мне все по порядку, – сказал я, – во всех подробностях, пусть даже на первый взгляд незначительных, ведь иногда какой-нибудь пустяк оказывается решающим.
Он снова с мрачным видом уставился на фотографию дяди Тома.
– Ладно, – сказал он. – Дело было так. Ты знаешь, как мне хотелось пирога.
– Конечно.
– Ну вот, около часа ночи я решил, что время настало. Выскользнул из комнаты и спустился вниз. Пирог меня манил.
Я кивнул. Мне известно, как умеют манить пироги.
– Вошел в кладовку. Достал пирог. Сел за стол. Взял нож и вилку. Приготовил соль, горчицу, перец. Там еще оставалась холодная картошка. Я ее тоже взял. Только собрался приналечь, как слышу за спиной какой-то шум. Оборачиваюсь – в дверях твоя тетка в голубом халате с желтыми цветочками.
– Ты, конечно, смутился.
– Еще бы.
– Наверное, не знал, куда глаза девать.
– Знал. Я смотрел на Анджелу.
– Она пришла с тетей?
– Нет. С дядей, минуты две спустя. На нем был лиловый шлафрок, в руке револьвер. Ты когда-нибудь видел своего дядю в шлафроке и с револьвером?
– Никогда.
– Ты ничего не потерял.
– Подожди, Таппи, – сказал я озабоченно, так как хотел выяснить все до конца, – а что Анджела? Когда она тебя увидела, у нее хоть на миг взгляд потеплел?
– Она на меня не смотрела. Она смотрела на пирог.
– Что-нибудь сказала?
– Не сразу. Сначала заговорил твой дядя. Он сказал твоей тете: «Господи помилуй! Далия, что ты здесь делаешь?» А она отвечает: «Если на то пошло, что здесь делаешь ты, лунатик этакий?» Тогда твой дядюшка говорит: «Я услышал шум и подумал, в дом влезли грабители».
Я снова понимающе кивнул. За дядюшкой такое водится. С тех пор как окно в буфетной оказалось настежь распахнутым, а случилось это в ту осень, когда на скачках в Нью-Маркете дисквалифицировали Ясный Свет, у дяди Тома появился пунктик – грабители. Помню свои ощущения, когда приехал в Бринкли-Корт после того, как дядюшка приказал установить решетки на всех окнах, и захотел подышать деревенским воздухом, сунулся в окно и чуть не проломил себе череп о железные прутья, какими запирали средневековые тюрьмы.
– «Что за шум?» – спрашивает тетушка. «Какие-то странные звуки», – отвечает твой дядя. И тут Анджела, дерзкая девчонка, говорит таким противным, металлическим голоском: «По-моему, это мистер Глоссоп чавкает, когда ест». И мерит меня взглядом. Удивленным, презрительным взглядом, так смотрят интеллектуальные дамы на толстых мужчин, жадно заглатывающих еду в ресторанах. Сразу чувствуешь себя тушей шестидесятого размера, у которой складки жира на шее свешиваются сзади на воротник. А потом добавляет таким же противным тоном: «Хочу сказать тебе, папочка, что мистер Глоссоп имеет обыкновение раза три-четыре за ночь как следует поесть. Чтобы продержаться до завтрака. У него чудовищный аппетит. Посмотри, он уже доедает этот огромный пирог с телятиной и почками». Когда Таппи произнес эти слова, его охватило лихорадочное возбуждение. В глазах загорелся дикий огонь, он изо всей силы двинул кулаком по кровати и чуть не раздробил мне ногу.
– Берти, ты хоть понимаешь, как мне обидно! Как оскорбительно! Я ведь еще не притронулся к пирогу. Вот они, женщины.
– Все они таковы.
– Представляешь, она на этом не успокоилась и говорит: «Ты не знаешь, папочка, как мистер Глоссоп любит поесть. Он только для того и живет на свете. Ест шесть-семь раз в день, а когда все лягут спать, он снова начинает есть. Это просто поразительно!» Твоя тетушка тоже заинтересовалась и сказала, что я напоминаю ей боа-констриктора. «А может, питона?» – говорит Анджела. И они принялись спорить, на кого я больше похож. А дядюшка знай размахивает своим чертовым револьвером, того и гляди ухлопает. Да еще и пирог лежит на столе, а я не могу к нему притронуться. Теперь ты понимаешь, что я прошел сквозь ад?
– Еще бы. Ну и досталось же тебе.
– Потом твоя тетка и Анджела закончили дискуссию, решили, что Анджела права, я напоминаю им питона, и мы пошли наверх. Причем Анджела все время уговаривала меня не спешить, поднимаясь по лестнице. После семи-восьми плотных трапез, говорила она, человек моей комплекции должен быть очень осторожен, ибо ему угрожает апоплексический удар. И собакам тоже, говорит. Когда они слишком раскормлены и жирны, они не могут бегать вверх по лестнице, они пыхтят, задыхаются, и у них случается разрыв сердца. А потом спрашивает у твоей тетушки, помнит ли она покойного спаниеля Амброуза. Тетушка говорит: «Бедный Амброуз, его, бывало, от помойки не оттащишь». И тогда Анджела снова мне говорит: «Вот именно, так что, пожалуйста, мистер Глоссоп, будьте поосторожнее». А ты уверяешь, что она меня любит!
Я попытался его приободрить.
– Да она просто тебя дразнит.
– Ничего себе дразнит! Нет, она меня разлюбила. Раньше она во мне видела героя, а сейчас воротит нос. Какой-то тип в Каннах вскружил ей голову, теперь она и вида моего не выносит.
Я недоуменно поднял брови:
– Таппи, дорогой, все, что ты говоришь об Анджеле и каком-то типе, – вздор. Где твой здравый смысл? У тебя, извини за выражение, idée fixe [23].
– Что?
– Idйe fixe, ну, знаешь, такая штука, она с любым может случиться. Например, дяде Тому кажется, будто все, кто на примете у полиции, сидят в засаде у него в саду и ждут случая ворваться в дом. Ты все твердишь о каком-то типе в Каннах, а там не было никакого типа, я скажу тебе, почему так в этом уверен. Все эти два месяца на Ривьере мы с Анджелой были неразлучны. Если бы кто-то увивался вокруг нее, я бы сразу заметил. Он вздрогнул. Казалось, мои слова его поразили.
– Значит, все это время в Каннах вы были неразлучны?
– Думаю, она и слова ни с кем не сказала, если не считать пустой болтовни за обеденным столом. Ну, может, бросит иной раз замечание в толпе в казино.
– Понимаю. Значит, во время морских купаний и прогулок при луне ты был ее единственным спутником?
– Вот именно. В отеле над нами даже подшучивали.
– И тебе это было приятно.
– Конечно. Я всегда очень нежно относился к Анджеле.
– В самом деле?
– В детстве Анджела любила говорить, что она моя невеста.
– Так и говорила?
– Вот именно.
– Понимаю.
Он погрузился в задумчивость, а я, довольный тем, что рассеял его сомнения, продолжал чаепитие. Вскоре внизу зазвонил гонг, и Таппи встрепенулся, как боевой конь при звуках трубы.
– Завтрак! – сказал он, и его как ветром сдуло, а я принялся размышлять и обдумывать планы. И чем больше я размышлял и обдумывал, тем яснее мне становилось, что все идет на лад. Таппи, как я убедился, несмотря на ужасную сцену в кладовой, с прежним пылом любит Анджелу.
Значит, чтобы добиться успеха, мне надо придерживаться того плана, о котором я уже упоминал. А так как решение проблемы Гасси – Бассет я тоже нашел, то мне было не о чем больше беспокоиться.
Поэтому я с легкой душой заговорил с Дживсом, который пришел, чтобы унести поднос.
– Дживс, – сказал я.
– Сэр?
– Я только что беседовал с Таппи. Вам не показалось, что сегодня у него не слишком радостный вид?
– Да, сэр. Мне показалось, что лицо мистера Глоссо-па болезненно и на челе его печать тяжелой думы.
– Точно. Ночью в кладовой он лицом к лицу столкнулся с кузиной Анджелой, и она ему наговорила гадостей.
– Я огорчен,сэр.
– А уж как огорчен Таппи. Анджела застала его в кладовой один на один с пирогом и пустилась язвить насчет толстых мужчин, которые живут на свете только ради того, чтобы объедаться.
– Крайне тревожные сведения, сэр.
– Крайне. Многие сказали бы, что у Анджелы и Таппи дело зашло слишком далеко и уже невозможно навести мосты через пропасть. Многие сказали бы, что любовь давно умерла в сердце девицы, которая может сравнить своего возлюбленного с питоном, заглатывающим пищу по десять раз в день, и посоветовать ему помедленнее подниматься по лестнице во избежание апоплексического удара. Вы согласны, Дживс?
– В высшей степени, сэр.
– И они, те самые многие, ошиблись бы.
– Вы так думаете, сэр?
– Убежден. Ибо я знаю женщин. Никогда нельзя верить тому, что они говорят.
– Вы полагаете, что высказывания мисс Анджелы нельзя воспринимать au pied de la lettre, сэр?
– А?
– По-английски мы бы сказали «буквально», сэр.
– Буквально. Именно это я и имел в виду. Вы же знаете, каковы девицы. Маленькая размолвка – и они кричат, что все кончено. Но в глубине их души живет прежняя любовь. Я прав?
– Совершенно правы, сэр. Поэт Скотт…
– Проехали, Дживс.
– Хорошо, сэр.
– Чтобы вытащить эту любовь на поверхность, необходимы соответствующие меры.
– Под «соответствующими мерами», сэр, вы понимаете…
– Умный и тонкий подход к делу, Дживс. Кропотливая работа и немного хитрости. Я знаю, как вернуть Анджелу к состоянию влюбленности. Изложить вам мою точку зрения?
