— Вы меня удивляете! Игорь Анатольевич, вы отдаете себе отчет? Что вы мне тут туфту вешаете — проводили, доводили… Кому вы там что доводили? Вы гляньте сюда — вот! Вот, посмотрите, по сравнению с прошлым годом число коммунистов резко снизилось! Вы что же думаете, все на замполита свалить? Не выйдет! Это уже тенденция! А какова ваша роль как инструктора? Где рост партийных кадров? Где партийное влияние на массы? Я поражаюсь вашей беспечности…
— Пал Юрьевич, мы с Дмитриевым этот вопрос тоже обсуждали. У него там есть два человека на вступление: один — в кандидаты, другой — в члены…
— Обсуждали они… Почему я не знаю, а? П-а-ч-и-м-у-у?! Где документы? Где? — я вас спрашиваю. У нас год заканчивается, а вы — «обсуждали, есть люди, в члены…». Что вы сиськи мнете? Прямо ясли какие-то! Я вам что, нянька? Давайте быстро со своим Дмитриевым документы, и готовим парткомиссию… — немного успокоившись, подытожил Чембарин.
— Да, и людей этих подготовьте. Чтоб они тут не блеяли мне. Ну там чтоб устав хоть почитали, последние решения там… Ну, что мне вас учить. В общем, чтоб все было пучком. Иначе я с вас обоих штаны спущу и к начПО запущу. Будете там с замполитом вашим на пару пыхтеть, пердеть и получать многократный оргазм. Он вам быстро и популярно разъяснит политику партии на современном этапе. Распердолит по самое «не балуйся»! Вставит по самые гланды! Чтоб голова не качалась! Бутоны мои нежнотрепетные… Ясно? Свободны.
И закипела после этого бурная деятельность. Накалились линии связи, переполнился радиоэфир, зашуршали бумаги. Пыхтя, потея и высовывая язык, кандидаты обреченно заполняли анкеты, писали автобиографии. Делали вид, что читают устав и программу партии. Даже на «очко» ходили с «Манифестом» под мышкой. Отлынивали под уважительным предлогом от рейдов и дежурной службы. А начальство понимающе кивало и не настаивало. Готовятся ребята! Дело нужное и ответственное. Партийное…
И ребята готовились. Вовсю. На полную катушку.
«Заряжались» друзья в Союзе, закупалось «пойло», заказывались столы, предупреждались барышни. Стирались и гладились выгоревшие «варшавки», штопались «выходные» тельники, чистились парадные туфли.
— И то сказать, повод-то нешуточный — в Союз едем, братцы, в партию вступать… Это вам не хор собачий. Это — ого-го, э-ге-гей, ля-а! Завтра беспартийной жизни кабыздец! Вовк, скажи?
— Ага, едем, брат… Летим! Завтра уже. Утренним бортом. Так-то вот. Под Лениным себя чистить, жить по совести. Вот после вступления отметим последний раз — и все! И чтоб к шлюхам — ни-ни, чтоб водки ни капли опять же. А то как же? Знамо дело — коммунисты, твердые «искровцы»… Личным примером. С партбилетом у сердца. И всю жизнь впереди. Первым из окопа, грудью на амбразуры.
«Светить всегда, светить везде,
До дней последних донца.
Светить, и никаких гвоздей —
Вот лозунг мой и солнца…»
Вот кто это написал — вот он прям брат наш! Вот ведь про нас, про молодых коммунистов, он это… Молодец какой, а?
И вот настал день X. И два наших друга (узда и подпруга, волчий хой и колбаса…), лейтенант Жора Джиоев и прапорщик Вовка Крицын, два героя — минометчики, к слову сказать, и правда отменные, от Бога, — стояли на «взлетке» в ожидании бортов. При «звезде», при шпаге. С горящими взорами на кислых лицах.
И Саша Дмитриев, замполит второй маневренной группы, провожал их, как в последний путь.
— Александр, не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы вступим как по маслу, или я не артиллерист! — успокаивал замполита Жора.
— Жора, это у меня чисто нервное. Что-то на душе как-то… Вы уж не подведите, не опозорьте, — заламывая руки и хрустя пальцами, отвечал Дмитриев.
— Борисыч, не гундось! Пять минут позора — и мы в партии, отвечаю! — пробасил Крицын. Уверенно так. С чувством, — Поставишь галочку, включишь в годовой отчет. Начальство отметит. Все в шоколаде. Я вот, нимфетки-пипетки, прям уже чувствую себя коммунистом. Прям вот щ-щас взял бы флаг в руки — и в бой. Духов мочить со всей пролетарской ненавистью. Вот так вот по-партийному, без компромиссов, до полной победы… мировой революции над блоком НАТО. Янки, гоу хоум!
— Это-то и пугает, Володь, это-то и пугает…
На парткомиссии все было прозаично. Буднично даже как-то. Формальные вопросы. Формальные ответы. Все по сценарию.
— Еще вопросы есть, товарищи коммунисты? Вопросов нет. Поздравляю вас, товарищ Джиоев! Поздравляю вас, товарищ Крицын! От всех присутствующих. Надеюсь, что вы будете достойны высокого звания. И будете личным примером своим подчиненным во всем, так сказать, и везде. Хотите что-нибудь сказать?
— Да, можно, товарищ подполковник?
— Да, товарищ Джиоев, пожалуйста…
— Товарищ секретарь парткомиссии, товарищи коммунисты! Спасибо за оказанное нам доверие. Вот были мы с Вовк… то есть с товарищем Крицыным, простые минометчики, хоть там я — офицер, а он — прапорщик. Вот, ходили мы в рейды, били дух… то есть душманов, и ни о чем таком не думали. А теперь вот я лично чувствую высокую ответственность и — скажу, не побоюсь этого слова — солидарность с трудящимися и всеми коммунистами. Так что будем бить дух… душманов то есть, еще яростней, повышая свой профессиональный уровень и мастерство и передавая свой бесценный боевой опыт молодому пополнению. Спасибо.
Сказал и, похоже, сам офигел от сказанного. А Вовка посмотрел на него оторопело и произнес:
— Я это… тоже… Присоединяясь к сказанному… То есть… Оправдаю…
Итак, они вступили. И это был пролог.
Перекурив это дело, наши молодые коммунисты перешли к основному действию. К торжественной части. К отмечанию столь трогательного и волнительного события. К опрыскиванию и взбрызгиванию акта вступления.
— Войска!!! К торжественному маршу! Побатальонно! Стройными колоннами по шестнадцать! На одного-другого-третьего дистанции!.. Ша-а-г-о-о-о-м… а-арш!
Время пошло…
В 23.00 по термезскому времени наши герои в основательно теплой компании юзом выкатились из «Сурхана». Организм уже слушался плохо, но душа еще требовала продолжения банкета. Им хотелось шампанских рек и паюсных берегов. И борьбы нанайских мальчиков с камчадальскими девочками.
Тут мнения разделились. Жору уже неудержимо манили белые хрустящие простыни, пенящиеся ванны и сексодромы 3х3. А Вовка… Врешь, нас так просто голыми руками не возьмешь! Вовка настаивал радикально по водке…
— Жора, еще джуз грамм и… в койку! Не будь отщепенцем! Нельзя идти на поводу полового безволия! Это никуда не уйдет! Успеем, правда, девочки? Видишь, кивают и хихикают! Хихикают и кивают! Ну, брат, пару капель на каждый глаз! Для усиления потенции.
И они пошли в ночной бар. На вокзале. Усиливать. Или усугублять.
— Девочки, вы тут выпивайте, закусывайте, а нам с Вовой пошушукаться надо. Подышать, попить наоборот, типа…
— Жора, так тут же туалет есть внутри.
— Э-э-э! Внутри и дурак может. Нет, кто куда, а мы на воздух! На волю, в пампасы, давай, брат, пошли.
Под одиноким фонарем на платформе стояли писающие мальчики. Два брата, два «сиамских» близнеца, два коммуниста. В две струи, как в два смычка, они звенели по рельсам, уходящим в темноту. И все было хорошо, пока на эту картину взирали только зодиакальные созвездия.
Но скучно в вокзальной дежурке одинокому менту. Скучно и душно. И решил он тоже выйти на воздух. И предстала перед ним та дивная в южной ночи картина. И не вынес он такой наглости. Обидно ему стало за правопорядок и социалистическую законность. Не знал он, что это молодая партийная поросль соками и парами исходит от переполнявших в этот торжественный день чувств и яств. Сам виноват.
— Ребята, вы бы постеснялись хоть. Здесь люди ходят…
— А ты кто такой?!! — Сфокусировались на нем две пары мутных глаз. — Пошел на… И-к, п-шел, п-шел, зараза. Не мешай, и-к, людям сливать конденсат…
В общем, милиционер непонятливый оказался. И через минуту с погасшим «табло» улегся на рельсы. Отдыхать.
— Артиллеристы, Сталин дал приказ…
А что же дальше? Нормальные герои всегда идут в обход?
Ну что вы, никто и не подумал уйти с поля боя в глухие леса. Ще польска не згинела! Их ждали дамы с маслеными глазами и райскими кущами. Какой же гусар сбежит от выпивки, закуски и дам?
Там-то их сердешных и повязал наряд милиции, вызванный на подмогу «ожившим» после нокаута стражем вокзального порядка.
И увез в «тюрьму». И лишил «сладкого». Такой праздник испортили!
А на следующий день обоих исключали из партии…
И орал начПО:
— Скоты! Паразиты!! Шланги гофрированные ваши папы!!!
А Юрка Лукашин, командир их минометной батареи, сказал:
— Братцы, зато детям своим будете песни петь когда-нибудь: «Знаешь, сынок там или доча, я расскажу тебе, как я почти целые сутки был членом партии…»
