— Терпимо. Поехали домой.
Но Настенька домой не поехала… По пути завернула в полицейский участок. Московского гостя с собой не взяла, оставила в машине. Вручила бутылку с целебной родниковой водицей, велела прикладывать к опухшему носу.
Вернулась она скоро и еще более расстроенная. Поведала, что ее ухажер Дима трусливо ушел в тень, вместо того чтоб отправить в ресторан вооруженный экипаж быстрого реагирования. Или хотя бы посочувствовать.
— Это просто беспредел! Мне ноги грозились переломать, а он: «Что я могу сделать? Ни один свидетель против Лузина не подпишется. Его даже на пятнадцать суток не отправят». А я что, не свидетель? Или меня мало? Ты представляешь, он сказал, что я с другой планеты!
Она перестала хлюпать носом и повернулась к Золотову. Возмущение ей очень шло.
— Это они все с другой планеты! Скоро и их всех примутся лицом по асфальту возить! А они будут опускать глаза и извиняться, да? Это называется полиция! Только пьяных на улице могут забирать. Да и то не всех. Сериалы про них надо снимать. Комедийные!
Она завела мотор и резко сорвалась с места. Так, что у Золотова чуть не выпрыгнула из рук нагретая щекой бутылка.
— Господи, ну найдется здесь хоть один смелый человек?
Промчавшись метров двести, она резко остановилась.
— Ну-ка, покажи…
Золотов послушно убрал от лица бутылку, она осторожно дотронулась до носа.
— Почти не видно, — виновато заверила она, — к утру пройдет. Антон, мне так неудобно. Правда. Блин, показала город.
Избитый по ее милости «Антон» великодушно улыбнулся.
— Вообще-то, это я тебя в ресторан пригласил. Не переживай. В Москве то же самое. Только на высоком уровне.
Золотов вспомнил цветоводов — и сразу сегодняшний инцидент в ресторане показался ему мелким и незначительным. Настя снова завела машину и на этот раз довезла Золотова до коттеджа без приключений. Он, как полагается в таких случаях, пригласил на чашку чая. И, что удивительно, при этом имел в виду действительно чай. Посидели бы немного в спокойной и безопасной обстановке. Еще поболтали. Повозмущались бы, потом успокоились. Не хотелось, чтобы она уезжала.
Но Настя отказалась. Заменжевалась, почти было согласилась, а потом все же отказалась. Объяснять ничего не стала. Пообещала завтра позвонить.
Вячеслав Андреевич, получивший за последний день массу впечатлений и эмоций, сразу проследовал к холодильнику и припал к чарке с живым пивом.
* * *
Утро в больничной палате — унылое зрелище. Впрочем, как и все остальное время суток. Но утро — особенно. Спишь себе, сны видишь, как вдруг ни свет ни заря влетает медсестра, включает свет, начинает градусники под мышку толкать. Только снова задремлешь — возвращается, зараза, градусники забирать. А потом какой сон? Особенно если температура нормальная, и мерить ее нет никакого смысла. Правда, Плетнева это не особо беспокоило. Его пока вообще мало что беспокоило. Как обычно бывает у потерявших память граждан. Он просто лежал и таращился в потолок, словно мумия, приготовленная к погребению в саркофаг.
— А у меня что-то побаливает, — жаловался неугомонный сосед, — у самого на себя рука не поднялась, попросил одного. Заставь дурака Богу молиться. А тебя-то кто?
— Не помню, — прошептал Плетнев, не забывший, к слову, родную речь. А было бы прикольно, если б он заговорил на мове или хотя бы на английском. Или китайском.
— Вот это правильно, — одобрил сосед, — в камере лучше не трепаться.
Из коридора сначала послышался громкий скрип и дребезжание. Потом донесся знакомый кисловатый запах. Санитарка в несвежем халате и клеенчатом фартуке закатила в палату тележку с харчами.
— Завтрак, — бюджетным тоном оповестила она.
В миски плюхнула по половнику варева, выставила на стол. Сосед встал с кровати, взял с миску, понюхал, как собака.
— Баланда лучше, — со знанием дела сравнил он.
— Что дали, то и привезла, — огрызнулась санитарка, про себя посоветовав: «Жри что дают», — и покатила дальше.
— Душегубы! На больных наживаются, — бросил он вслед. Но ложку взял и принялся кушать.
— Чего не ешь? Остынет. Холодное оно вааще не лезет.
— Не хочу, — апатично ответил Плетнев и перевернулся на бок. Лицом к стенке. Он действительно не хотел есть. Он ничего не хотел. Или забыл, как хотеть нужно. Сосед поглотил свою порцию каши. Принялся за плетневскую.
— Нет, у меня тоже провалы бывают, — заметил он, жуя, — помню, иду по улице, а ко мне мужик незнакомый подбегает. Радостный такой. Привет-привет. А я не помню — хоть убей! Неудобно даже. Потом только вспомнил. Я ему денег, оказалось, должен. Так что не волнуйся, тоже вспомнишь. Это лечится. Главное, башка цела.
Плетнев все слышал и понимал. Но не отвечал. Не реагировал.
— Харчи здесь, конечно, не ресторанные, — сосед отставил в сторону вторую пустую тарелку, — но зато не найдет никто. Мне-то полгодика и надо всего.
— А потом?
Сосед давно потерял надежду разговорить попутчика, поэтому от неожиданности икнул.
— А потом амнистию обещают. Если не врут.
— Амнистия — это что?
— Это — надежда. Слушай, брат, ты хоть имя вспомни, а то не по-людски как-то, — с досадой заметил сосед, — я вот — Константин. А ты?
Плетневу нечего было ответить. Он молчал.
— Парень, а ты не в розыске случайно?
Классно ведь косит! Натурально — артист! Поди подберись к такому. Так без особой подготовки не притвориться. Наверно, книжки специальные читал. Медицинские. Константин тоже замылил в библиотеке учебник по психиатрии, пытался изучить. Не смог — больно заумно пишут, с незаконченным средним не понять. Да и с законченным. Такое ощущение, что сами психи и написали.
После завтрака бюджетных больных посетил лечащий врач, барышня с блуждающей улыбкой — то ли угрожающей, то ли наоборот.
— Доброе утро. Как спалось? — поинтересовалась она. Больше у Плетнева.
— Доброе. Нормально.
— Голова не болит?
— Не болит.
— У меня, у меня болит, — попытался обратить на себя внимание Константин, но доктор не отреагировала на жалобы. Ее интересовал только свежий больной.
— А у меня для вас приятная новость, — она улыбнулась во все тридцать два зуба, — ваша жена приехала. Нашла вас по фотографии на нашем сайте.
— Жена? — Плетнев не обрадовался и не огорчился. Даже не удивился. Только равнодушно поинтересовался: — А у меня есть жена?
Доктора было такой реакцией не сбить. Она точно знала, что еще немного — и с бесперспективным пациентом придется мучиться кому-то другому.
— Да. Кстати, очень приятная женщина. Она сказала, что всегда вас находит.
— Всегда? А что, со мной такое было раньше? — инертно, без эмоций уточнил Плетнев.
— А это она пусть сама вам расскажет…
* * *
Золотову снился деструктивный сон. Красавица Жанна била его по носу. За обнаруженную связь с Настей. На Жанне было какое-то нелепое и неприятное одеяние с ярким гавайским рисунком, обнажавшее силиконовую грудь с огромной татуировкой: «Из мелкой посуды не употребляю». Жанна била его и верещала. Голос ее уносился куда-то ввысь и там дребезжал, не переставая. Золотов раньше и внимания не обращал — какой у нее омерзительный голос. Он пытался объяснить ей, что с Настей гуляет не он, а Плетнев Антон Романович, но Жанна не верила.
Он перевернулся в кровати, Жанна исчезла, нос болел, а звук не умолкал. Должно быть, телефон — будит на работу. Золотов сквозь сон пытался сообразить: кто мог сменить рингтон его будильника на такой кошмар и обязательно ли появляться на рабочем месте в администрации с самого утра. По мере того, как ужасный звук заползал внутрь головы и наводил там порядок, Вячеславу Андреевичу пришлось вспомнить, что при самом большом желании на рабочее место он сегодня не попадет. И завтра не попадет. Если, конечно, иметь в виду именно Золотова, а не Антона Романовича Плетнева.
Сообразив, что он временно носит другую фамилию, и ему звонят в дверь, Золотов в трусах и майке, не обувшись, пошлепал открывать.
С той стороны двери ждал неприятный сюрприз похлеще Жанны: прямо на него были нацелены два ружейных ствола. Быстро же они меня нашли, подумал он, уверенный, что афера раскрылась и за ним явилась расплата в лице двух киллеров одновременно. Несчастный машинально закрыл лицо руками, словно те были из пуленепробиваемого материала.
Выстрела не последовало. Вячеслав Андреевич осторожно убрал руки от лица и поморгал. На пороге, наставив на него охотничье ружье, стоял вчерашний подручный Ланцова в камуфляжной форме. Рядом с ним с сумкой в руке и тоже в камуфляже, улыбаясь, торчал водитель. Сегодня они пришли без цветов.
— Антон Романыч! А вот и мы! — растянул рот до ушей тот, что с ружьем.
— Не направляй на людей! Сколько раз говорить, — водитель заметил испуг Золотова и своевременно отвел в сторону стволы.
