– Ничего он не утратил, – сказал Юстас. – Расскажи ему, Клод, как все вышло.
– Значит, так, – сказал Клод, – в первое воскресенье, как мы приехали в Твинг, мы пошли в здешнюю церковь, и Хеппенстол произнес проповедь, которая не длилась и двадцати минут. А дело вот в чем. Стеглз не обратил внимания, да и сам преподобный сперва не заметил, но мы с Юстасом видели, как по пути на кафедру он выронил из папки с текстом проповеди несколько страниц. Потом он, конечно, обнаружил брешь, на секунду запнулся, но быстро нашелся и дочитал проповедь до конца. Вот почему у Стеглза сложилось впечатление, будто двадцать минут – это его предел. В следующее воскресенье мы прослушали Такера и Старки, оба разливались соловьем больше тридцати пяти минут, и Стеглз составил программу скачек в том виде, в каком ты ее видишь. Ты непременно должен участвовать, Берти. Беда в том, что я сейчас на мели, у Юстаса ни гроша за душой, и у Бинго в кармане пусто, поэтому тебе придется выступить в качестве спонсора нашего синдиката. И не надо, пожалуйста, корчить такую физиономию! Это же верное дело, осталось лишь нагнуться и подобрать наши денежки. Ладно, нам пора.
Подумай и к вечеру позвони мне. И если ты нас подведешь, Берти, мое кузенское проклятие да падет… Идем, Клод.
Чем дольше я размышлял, тем больше мне эта затея нравилась.
– Ну как, не соблазнились, Дживс? – спросил я.
Дживс ласково улыбнулся и выплыл из комнаты.
– Дживс напрочь лишен спортивного азарта, – заключил Бинго.
– Зато я не лишен. И готов участвовать. Клод прав – деньги, можно сказать, сами плывут в руки.
– Вот и молодец! – воскликнул Бинго. – Теперь и для меня забрезжил свет в конце тоннеля. Скажем, я ставлю десятку на Хеппенстола и выигрываю. Тогда я смогу поставить через две недели на Белую Стрелу в двухчасовом забеге в Гатвике. Получаю выигрыш и ставлю все на Выхухоль в забеге час тридцать в Льюисе. Выигрываю кругленькую сумму, с которой отправляюсь десятого сентября в Александра-Парк, где мне обещали шепнуть на ухо стопроцентный верняк.
Это напоминало «Быстрый и надежный способ заработать миллион фунтов».
– А уж тогда, – продолжал Бинго, – я могу смело идти к дяде. Ведь он большой сноб и, когда узнает, что я беру в жены графскую дочь…
– Послушай, старик, – не выдержал я, – тебе не кажется, что ты несколько опережаешь события?
– Нет, отчего же. Конечно, окончательно еще ничего не решено, но она призналась, что я ей нравлюсь.
– Что?!
– Она сказала, что ее привлекают самостоятельные, мужественные, красивые мужчины, при этом спортивные, деятельные, обладающие сильным характером и честолюбием.
– Ради всего святого, проваливай, – сказал я. – Дай мне спокойно доесть яичницу.
Встав с постели, я сразу же поскакал к телефону и велел Юстасу прервать на время свои штудии и срочно поставить на твингского рысака – по десятке за каждого члена синдиката. После обеда Юстас позвонил мне и доложил, что сделал все, как я сказал, причем по более выгодной ставке – семь к одному: расценки повысились по причине слухов из хорошо осведомленных кругов, что преподобный подвержен сенной лихорадке и сильно рискует, совершая утренние прогулки по цветущему лугу. В воскресенье утром я убедился, что мы на верном пути: старина Хеппенстол закусил удила и выдал на-гора тридцатишестиминутный монолог «О вреде суеверий». Во время проповеди я сидел рядом со Стеглзом и заметил, что он побледнел. Стеглз был недомерок с крысиной мордочкой и бегающими глазками, весьма недоверчивый тип. Не успели мы выйти из церкви, как Стеглз официально заявил, что впредь ставки на преподобного Хеппенстола будут приниматься из расчета пятнадцать к восьми, и с раздражением добавил, что не мешало бы обратить внимание «Жокей-клуба» [22] на такой подозрительный разброс в результатах, хотя теперь, конечно, уже ничего не докажешь. Такая грабительская ставка мгновенно охладила пыл игроков – ясно было, что большие денежки нам тут не светят. Наступило затишье, но во вторник после обеда, когда я прогуливался перед домом с сигаретой, к крыльцу подкатили на велосипедах Клод и Юстас, и я сразу понял: им не терпится сообщить важные новости.
– Берти, мы должны действовать, – взволнованно выпалил Клод. – Надо что-то придумать, иначе мы влипли!
– А что случилось?
– Не что, а кто: Г. Хейворд, – мрачно сказал Юстас. – Участник из Нижнего Бингли.
– Мы его с самого начала не принимали в расчет, – сказал Клод. – Проглядели его. Вот всегда так. Стеглз его проглядел. Мы все его проглядели. А сегодня утром проезжаем мы с Юстасом через Нижний Бингли и видим: в церкви венчание. Надо, думаем, зайти проверить, в какой Г. Хейворд форме, вдруг это темная лошадка.
– Слава богу, что мы там оказались, – сказал Юстас. – Он толкнул речь на двадцать шесть минут – Клод засек по своему хронометру. И это на деревенской свадьбе! Представляешь, что будет, когда он развернется по-настоящему?
– У нас только один выход, Берти, – сказал Клод. – Ты должен выделить дополнительные средства, нам нужно подстраховаться и поставить на Хейворда.
– Но…
– Это наш последний шанс.
– Мы столько поставили на Хеппенстола – а теперь все псу под хвост!
– Но что же делать? Ты же не станешь утверждать, что наш преподобный в состоянии выиграть у Хейворда при такой форе?
– Вот оно, нашел! – воскликнул я.
– Что ты нашел?
– Я понял, как обеспечить выигрыш фавориту. Сегодня же загляну к Хеппенстолу и попрошу в качестве личного одолжения прочесть в воскресенье его коронную – «О любви к ближнему».
Клод и Юстас посмотрели друг на друга, как те парни в стихотворении, – «в немом оцепенении» [23].
– Послушай, а ведь это выход! – сказал Клод.
– Причем гениальный выход, – сказал Юстас. – Кто бы мог подумать, Берти, что ты на такое способен.
– И все же… – сказал Клод. – Допустим, эта проповедь и вправду нечто, но четыре минуты форы…
– Ничего страшного, – возразил я. – Я сказал, что проповедь на сорок пять минут, но я ошибся. Теперь я вспомнил, что никак не меньше пятидесяти.
– Тогда действуй! – сказал Клод.
Вечером я все уладил. Старик Хеппенстол с радостью согласился. Он был польщен и тронут тем, что я до сих пор помню его проповедь. Признался, что ему давно хочется снова ее прочесть, но он опасается, не длинновата ли она для сельской паствы.
– В наше суетное время, мой дорогой Вустер, – сказал он, – даже деревенские прихожане, которые не столь сильно заражены извечной спешкой, как столичные жители, – даже они предпочитают проповеди покороче. Мы частенько спорим с моим племянником Бейтсом – к нему скоро перейдет приход моего давнего друга Спеттигью в Грэндлбай-де-Хилл. Он считает, что в наш век проповеди нужно писать в форме яркого, краткого и доходчивого обращения к пастве, минут на десять-двенадцать, не более.
– Я и сам не люблю длинных речей, – сказал я. Но при чем тут ваша проповедь «О любви к ближнему»? Уж ее-то длинной никак не назовешь.
– Целых пятьдесят минут.
– Не может этого быть!
– Ваше удивление, мой дорогой Вустер, для меня чрезвычайно лестно. Тем не менее смею вас уверить, что именно столько эта проповедь длится. А может быть, ее стоит несколько сократить, как вам кажется? Так сказать, подрезать ветви и проредить крону? К примеру, я мог бы опустить пространный экскурс в проблему брачных отношений у древних ассирийцев.
– Оставьте все как есть, слово в слово, иначе вы все испортите, – совершенно искренне сказал я.
– Что ж, мне очень приятно, что вы так думаете, я непременно прочту эту проповедь в ближайшее воскресенье.
Я всегда говорил и буду повторять до конца моих дней, что делать ставки, не располагая достоверной информацией из конюшни, безрассудно, бессмысленно и просто глупо. Никогда не знаешь, что из этого выйдет. Если бы все придерживались золотого правила ставить на «заряженную» лошадь [24], гораздо меньше молодых людей сбивалось бы с пути истинного. В субботу утром, когда я доедал завтрак в постели, в комнату вошел Дживс:
– Мистер Юстас просит вас к телефону, сэр.
– Господи, Дживс, что стряслось, как вы думаете? – Должен признаться, что к этому времени нервы у меня уже стали ни к черту.
– Мистер Юстас не просветил меня на этот счет, сэр.
– Как вам показалось, он чем-то встревожен?
– Судя но голосу – в высшей степени, сэр.
– Знаете, что я думаю, Дживс? Наверняка что-то случилось с фаворитом.
– А кто фаворит, сэр?
– Мистер Хеппенстол. У него все шансы на победу. Он собирается прочесть свою знаменитую проповедь «О любви к ближнему» и должен опередить прочих участников с большим отрывом. Боюсь, с ним что-то случилось.
– Вы все узнаете, если поговорите по телефону с мистером Юстасом, сэр. Он ждет.
– И в самом деле!
Я накинул халат и вихрем промчался по лестнице в холл. Едва я услышал голос Юстаса, я понял: мы влипли. В голосе Юстаса звучала мука:
